Лёд и Серебро
Вместе они заходят в гостиную. Камилла сидит на кожаном диване, поджав под себя ноги. Хэвен садится рядом.
– Чаю? – разрушает наступившую тишину голос Ванессы.
– Спасибо, нет.
– Может, тогда что покрепче?
– Мам, ты серьезно?
– Ну, как хотите.
Хэвен думает, что Ванесса собирается уходить, но вместо этого она опускается на одно из кресел. Снова наступает тишина, только Камилла тихо всхлипывает.
– Нечего тут устраивать потоп! Этот кот уже так успел мне надоесть, что я бы с удовольствием отправила коробку с кексами тому, кто прекратил мои мучения.
– Мам, его убили!
Ками уже не сдерживает слёз, и Хэвен берет ее за руку. Ванесса тушит сигарету в хрустальной пепельнице.
– Так даже лучше, если подумать.
– Лучше?! Мне его папа подарил!
– А я о чем.
Камилла вскакивает с дивана и пулей вылетает из гостиной.
Хэвен направляется за ней.
– Может, правда выпьем чаю? Или кофе?
На кухне Камилла стоит, отвернувшись от нее, и делает вид, что вытирает полотенцем и без того сухие чашки.
– Не обращай на нее внимания, ладно? Она бывает такой стервой.
Хэвен берет из рук Камиллы чашку и выдавливает из-себя улыбку.
– Неважно, я же не к ней пришла.
– Дело в том, что каждая девушка хочет, чтобы ее любили и уважали, а она любила в ответ, по-настоящему и действительно искренне. Все эти фильмы и книги… Мы смотрим и читаем их и хотим так же, как у Бриджит Джонс и этой… Как ее? Джейн Эйр? Хотим такую же любовь, настоящую любовь, любовь с большой буквы, как у Кэтрин и Хитклифа, но с хорошим концом.
Хэвен греет руки о фарфоровую чашку с горьким дымящимся кофе, забыв о том, когда разговор успел принять такой неожиданный оборот.
– Но в действительности мы сталкиваемся с реальной жизнью. А в жизни не всегда бывает хороший конец, – Ванесса зажигает новую сигарету. – В жизни все, скорее, произойдет как в «Алой букве», нежели как в сказке… Кстати, о сказках. В сказках везде обман… А ведь мы читаем их в детстве! Тогда все самое основное в нас закладывается… Поэтому мы бываем такими… знаете… дурами? Мы верим, что если сначала было плохо, то потом обязательно будет хорошо. – Она делает очередную затяжку и кашляет. – Что принц обязательно полюбит простолюдинку. Что в нашей жизни все будет как в "Золушке", но на самом деле… На самом деле все, скорее, будет как в… Как в…
– "Русалочке"?
– Да. Да, точно. Там все плохо закончилось, верно? Напомни, что произошло?
Хэвен смотрит на чашку с остывающим кофе в своих руках и вдруг понимает, что не чувствует ничего, кроме холода снаружи и внутри. Нож застрял глубоко в сердце, и от него единственного сочатся тонкие нити тепла, распространяясь по телу. Она думает, пока нож есть, сердце ее бьется, и ей тепло.
Ванесса сверлит ее тяжелым взглядом сквозь рассеивающееся облако сигаретного дыма.
– Ничего особенного. Русалочка умерла.
***
– Мам, все нормально, не волнуйся. Да, у Ками есть пижама для меня.
На другом конце провода повисает молчание, и Хэвен скрещивает пальцы.
– Ладно, – голос мамы смягчается. -Я понимаю, тебе хочется отвлечься от всего этого. Но ты уверена, что хочешь побыть именно с Камиллой?
– А что в этом такого?
Хэвен настораживается, в ее ушах все еще звучит голос Кэсси: "шлюха".
Она слышит, как вздыхает мама.
– Да ничего. Просто Вы же дружили давно, Вы тогда совсем маленькие были. А сейчас у тебя вроде появились новые подружки.
– Они не подружки мне, мам.
Тишина, потом снова вздох.
– Хорошо. Но чтобы школу завтра не прогуливали.
Хэвен тихо смеется.
– Завтра воскресенье, мам.
– Точно. Тогда приходи к завтраку.
***
– У тебя кровать больше моей старой комнаты, ты это знаешь?
Камилла хихикает.
– Той, что в Нью-Йорке?
– Ага.
Хэвен удивляется, что сказала так о своей комнате. Ведь она всегда считала свою маленькую уютную завешанную плакатами American Horror Story комнату в Нью-Йорке своей родной комнатой, а не старой. Сколько прошло времени с тех пор, как она ее покинула? Месяц? А кажется, будто Нью-Йорк был всего лишь сном, и из Стрэнджфореста она никогда не уезжала.
– Мне жаль твоего брата, – голос Камиллы снижается до шепота. – Если ты хочешь поговорить…
– Не думаю, что хочу, но спасибо. И мне жаль Паулса.
Камилла хмыкает.
– Не уверена, что их можно сравнивать.
Хэвен задумывается. Кот и человек? По всем правилам морали нельзя, но разве Паулс не возразил бы, если бы мог говорить?
– Наверно, это были какие-то хулиганы. Дети бывают жестоки.
Камилла кусает губы, раздумываю над ее словами, а потом поворачивается к ней на кровати.
– Да, но… Мне кажется, это был тот мужчина.
– Старик у аптеки?
– Да.
– Ну, не думаю.
– Почему?
– Зачем ему это было нужно? Ты же его даже не знаешь. А еще ты говорила, он был босой. Сложно было бы пройти босиком такое большое расстояние – от твоего дома до аптеки.
– Ты права, – усмехнулась Камилла. – Но он все равно был… странный.
Хэвен поглубже зарывается в одеяло, в голове ее сам собой всплывает образ странной белокурой медсестры из больницы.
– Странный, как и многие в этом городе?
Крутящиеся световые фигурки от ночника озаряют лицо Камиллы, и Хэвен видит, как уголки ее губ приподнимаются. В подсознании возникает воспоминание: она просыпается от кошмара, мама рядом, успокаивает ее, ее кожа, как лед… А утром это все оказывается лишь сном. Или же…
– Ты же не можешь отрицать то, что в этом городе происходит нечто необъяснимое?
Камилла вздыхает и убирает упавшую на лоб прядку.
– А как это можно отрицать? Даже не знаю, с чего начать… С моих детских кошмаров? С твоих кошмаров? С того случая с собакой, про который ты мне рассказывала? С твоей бабушки? А теперь и Паулс.
Некоторое время они лежат молча, обдумывая свой разговор, и Хэвен порывается рассказать Ками все то, о чем она не знает… Про ее тягу в лес, про сны, про ненастоящего Джеймса в лесу, который казался таким реальным… Про белокурую медсестру. Но вместо этого с ее губ срываются совсем другие слова.
– Я люблю зиму, конечно. Но летом веселее, – она решает начать издалека.
– Да, – на лице Ками расплывается улыбка. – Папа повез нас в Италию этим летом. Они еще были вместе с мамой тогда… Я уже чувствовала какое-то напряжение между ними, но они хотя бы были вместе… Венеция такая красивая! Знаешь, говорят, она скоро уйдет под воду, и на ее месте ничего не останется. Представляешь? Целый город, длинная история… И вот, ничего нет, лишь вода.
От ее слов по спине Хэвен проходит дрожь, но она продолжает:
– То есть, вы провели там все лето? В Италии?
– Почти. Потом еще пару недель я готовилась к школе.
– Здесь, в Стрэнджфоресте?
– Ну да.
Хэвен пребывает в замешательстве.
– И… Все было нормально?
– Хэв, к чему ты клонишь?
Хэвен втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Кэсси и Иви лучше не попадаться ей на глаза в ближайшее время. Но она все же решает убедиться. Придвинувшись ближе к Камилле, она берет ее за руку.
– Я просто хочу, чтобы ты знала. Я рассказала тебе то, что не могла рассказать ни маме, ни папе, ни психологу, никому. Про Джеймса. Но я сказала тебе и ни разу об этом не пожалела. И если есть что-то, о чем ты не можешь рассказать кому-то другому… Я хочу, чтобы ты знала, что мне можешь. Все, что угодно. Я не буду осуждать, не подумаю плохо о тебе, и мое отношение к тебе не изменится. Хорошо?
– Хорошо, – пляшущие световые фигурки от ночника озаряют красивую улыбку Камиллу. – Но кроме монстра из моих кошмаров, из-за которого я бьюсь головой об тумбочку, меня больше ничего не волнует.
***
Эта игра ее любимая. Она всегда выигрывает, но только не с ним. Ведь он мухлюет. Но не в этот раз. Это она точно решила. В этот раз она выиграет. Она спрячется так, что он ее не найдет.
Но что это? Черное, расплывающееся… Дым? Туча?
От нее веет холодом, как от распахнутого окна зимой. Это неприятно. Она думает, бабушка не просто так всегда столь тщательно оберегает ее от холода, закутывает в теплое одеяло долгими ночами и закрывает окна в ее спальне.
"Холод – предвестник опасности, Хэвен. Почувствуешь его – скорее убирайся подальше. От кого веет холодом, тот тебе не друг", – звучит в ее голове бабушкин строгий голос. Хэвен приходит в себя слишком поздно, черная туча слишком близко, она может протянуть руку и…
Маленький чертенок забился в уголок ее детского сознания и пищит от страха.
"Беги", – слышит она свой внутренний голос.
"Не стоит бежать", – голос другой. Он на пару октав ниже, он звучит в ее голове, но не принадлежит ей.
– Не хочу, – всхлипывает она, но тьма безжалостно поглощает ее.
Вокруг тьма. Тьма будто внутри нее…
Сначала она не может пошевелиться, в подсознании проносятся картинки – лес, туча, синие глаза, его глаза, шоссе, яркий свет и тишина. Сначала ей кажется, что она очнулась в больнице после аварии и не может двигаться после наркоза. А потом дыхание успокаивается, и она вспоминает, где она. Дома у Камиллы. Все хорошо.
Особняк такой огромный, что даже если бы Хэвен никогда не мучили кошмары, она все равно побоялась бы бродить по нему ночью. Но в горле пересохло, и заснуть без воды она не сможет. В темноте она чуть не споткнулась на крутой лестнице. Рукой нашарив выключатель, Хэвен подергала его несколько раз без какого-либо эффекта. Серьезно? У Ванессы есть время засыпать с сигаретой перед телевизором, но нет времени вовремя оплатить электричество? Она пробует другой выключатель, и снова безрезультатно. С другой стороны, странно, ведь когда она приходила, всего то пару часов назад, свет в коридоре горел.
Хэвен останавливается в нерешительности в дверях. Кухня купается в голубовато-белых волнах лунного света, льющегося из высоких окон.
Она наливает себе стакан воды, и взгляд ее на мгновение притягивают мерно качающиеся за окном детские качели. Губ Хэвен касается улыбка. Камилла не очень любила качаться сама, но вот покачать ее никогда не отказывалась. Она вспоминает, с каким заливистым хохотом они снимали испуганного взлохмаченного котенка Паулса с качели.
Тут же улыбка спадает с ее лица. Почему она не помнит все свое детство? Да, мозг – целая Вселенная, и мы можем, как найти в нем давно забытую информацию, так и неосознанно запрятать ее поглубже. Но ведь она вспоминает все какими-то небольшими, не всегда связанными друг с другом отрывками. Почему она не может сложить их в единую картину? Да и вспоминать она начала только когда вернулась в Стрэнджфорест… Хэвен несколько раз пыталась понять, что из своего детства она помнила, когда жила в Нью-Йорке, но каждый раз у нее ничего не получалось. Будто после переезда в Нью-Йорк, все ее воспоминания о бабушке, Камилле, прятках в лесу и тьме исчезли, а сейчас, когда она вернулась, воспоминания неожиданно начали возвращаться. Хэвен чувствует раздражение. Это неправильно. Что у нее за проблемы с памятью? Почему она чувствует себя так, будто пытается собрать паззл, не зная, какая картина должна получиться в итоге?
Так. Утром ей явно будет думаться легче. А сейчас ей необходимо выспаться. Она уже собирается убрать пустой стакан в кухонный шкафчик и вернуться к Камилле, но стакан вылетает из ее рук, когда темную тишину в особняке разрывает леденящий ее душу крик.
Несколько раз Камилла моргает, пытаясь понять, что послужило причиной ее пробуждения. Ей вроде снилось что-то, она попыталась вспомнить, что именно, но ее попытки не увенчались успехом, а значит, это не был кошмар. Камилла прислушалась к своему организму. Нет, она не хочет пить, и в туалет ей не нужно. За окном медленно кружатся крупные снежинки, голубоватые в лунном свете. Никаких посторонних звуков. Никогда раньше она не просыпалась посреди ночи просто так. А может, она уже так привыкла ко всем этим кошмарам и ночным приключениям, что видит странности во всем? Тут она вспоминает, что в комнате она не одна. Возможно, Хэвен ворочалась во сне, и это разбудило ее.
– Хэв, ты спишь? – сонно шепчет Камилла и шарит рукой рядом с собой, но кровать пуста.
Камилла вздрагивает и садится.
Да уж, она окончательно сошла с ума. Хэвен наверняка спустилась на кухню за водой.
Помедлив, она все же решает встать с кровати. Без Хэвен засыпать не хочется, ей снова хочется поговорить с подругой, в голове возникает образ Паулса, и на глаза наворачиваются слезы.
А за окном пейзаж сказочный… Она подходит ближе и завороженно следит за голубыми мерцающими в лунном свете снежинками; некоторые из них танцуют, а некоторые будто застыли в воздухе. Она следит за ними и думает о Паулсе. В детстве папа рассказывал ей историю про рай для собак… Может, если он существует, то есть и рай для котов? Что, если никто не умирает, а просто перерождается во что-то другое? Что, если Паулс сейчас одна из этих снежинок?..
Снегопад усиливается, и сквозь него Камилла замечает кого-то. Худая тонкая фигура, будто изогнутая линия на фоне белых хлопьев. Рука касается прохладного стекла, когда Камилла приближает лицо к окну, чтобы получше разглядеть незнакомца. Но снегопад вновь превращается в стену, и сквозь нее Камилле кажется, что на незнакомце совсем нет одежды. Сердце замирает в груди, когда в ее подсознании всплывает картинка: она стоит на кухне и стакан выпадает из ее рук, когда она видит прямо перед собой… Резко и почти с физической болью, как удар ножа, к ней приходит осознание.
Фигура не стоит за окном.
Она прямо за ней.
Стекло разбивается на десяток осколков. Хэвен знает, что плохо переживает экстремальные ситуации. Она также знает, что это не ее вина. Люди не похожи друг на друга, и в связи с этими различиями, в момент опасности все ведут себя по-разному. Еще в ее первой школе в Нью-Йорке на лекции о самозащите им рассказывали, о теории "борьбы и бегства", согласно которой в экстренной ситуации человек неосознанно выбирает между тем, чтобы убежать и тем, чтобы вступить в битву с грозящей ему опасностью. Из этого следует другая теория о том, что все люди разделены на хищников и жертв, и подсознательно каждый знает, кем является. А это означает, что неважно, в какую неприятную ситуацию ты попал, все равно ты будешь действовать так, как заложено в тебе природой. То есть, драться или убегать – выбор не твой. Хэвен плохо слушала ту лекцию по нескольким причинам: во-первых, это было до жути скучно, во-вторых, она никак не могла согласиться со всеми этими неподтвержденными теориями, и, в-третьих, в ее наушниках играла на тот момент ее самая любимая группа Green Day.
Но все же кое-что Хэвен из той лекции запомнила, например, то, что некоторые люди во время опасности не выбирают ни то, ни другое. Они не могут сделать выбор, потому что впадают в некое подобие транса. Не могут заставить мозг отдать команду телу двигаться. К этому лучше всего применима фраза "парализует от страха". Вот что с ней обычно происходит. Ее буквально парализует от ужаса. Но сейчас тело реагирует иначе. Возможно, потому что на этот раз опасность угрожает не ей самой. Хэвен срывается с места. В кожу ее босых ног беспощадно впиваются осколки стекла. Она не успевает подумать, что могло произойти и представить самое страшное, как оказывается в спальне Камиллы. Она тяжело дышит, будто пробежала несколько миль. Камилла сидит на полу около окна, прижав ладони к лицу. Хэвен оглядывается. Комната пуста.
– Эй, – она с трудом отнимает руки Камиллы от лица и притягивает ее к себе. – Что случилось, Ками, что такое?
Но Камилла ничего не отвечает, только мотает головой. Хэвен чувствует влагу на своих пальцах.
– Эй, не плачь, ответь мне, это был кошмар?
Она снова пытается включить свет, как делала на первом этаже, но вновь ее попытки не приносят результата.
– Ками, у Вас какие-то проблемы со светом?
– Что?
Камилла наконец-то приходит в себя настолько, чтобы отвечать на ее вопросы.
– Нет, все должно быть в порядке.
– Может, пробки выбило или что-то вроде того?
Камилла снова мотает головой, будто пытаясь стряхнуть с себя сон или прогнать навязчивую мысль.
– Подожди, ты хочешь сказать, что во всем доме нет света?
– Да, внизу то же не работает.
Камилла опускается на кровать.
– В прошлый раз было тоже самое.
– Что ты имеешь ввиду?
– Когда я видела это на кухне. Когда ударилась головой о тумбочку. До утра во всем доме не включался свет. Только мой ночник работал, но он на батарейках.
Точно. Ночник. Хэвен только сейчас понимает, что не видит пляшущих по комнате фигурок света.
– Сейчас не работает. Ты его выключила?
– Да, наверно. Не помню.
Хэвен опускается рядом с девушкой.
– Тебе опять приснилось… это?
– Не приснилось. Я не спала. Оно было здесь, прямо здесь! Мне показалось, что я вижу кого-то на улице, но это было отражение. Все то время, пока я смотрела в окно, оно стояло прямо за мной… А когда я все поняла и обернулась, его уже здесь не было.
Камилла всхлипывает.
– Я не понимаю, просто не понимаю, Хэв! Почему это происходит со мной? Почему именно со мной? Что я сделала не так?
– Я не думаю, что ты в чем-то виновата…
– Да? Ведь ни с кем больше такого не случается. А со мной вечно происходит что-то плохое. Родители развелись, теперь это…
– Мы разберемся во всем, ладно? – Хэвен обнимает ее и вспоминает, как говорила точно также. Точно такие же слова вырывались из ее горла вместе с рыданиями, когда чуть больше полугода назад она упала на потертый фиолетовый коврик в их ванной комнате в Нью-Йорке, в первый день после возвращения из больницы, и ревела. Как по ее щекам текли горячие слезы и, вытирая их руками, она вспомнила, как пыталась прижать ладони к его ранам, как горячая кровь сочилась между ее пальцами, и как она кричала, когда подоспевшие на помощь люди оттаскивали ее от него… В тот момент она ненавидела их всех. Не человека, сидевшего за рулем грузовика. Не парня, пристававшего к ней на вечеринке, из-за которого ей пришлось запереться в туалете и позвонить Джеймсу. В тот момент она ненавидела тех людей, потому что они забирали его у нее. Потому что уже тогда подсознательно она понимала, это последний раз, когда она видит, как пульсирует жизнь в его глазах. В тот день, сидя на полу в ванной, Хэвен не чувствовала ничего кроме разрывающей ее изнутри пустоты, и пустота это пожирала ее.
– Ты не виновата. Правда. Думаешь, я знаю, что происходит? Я тоже ничего не понимаю. Но я обещаю тебе, вместе мы во всем разберемся.
Камилла вытирает слезы рукавом пижамы и пытается улыбнуться.
– Правда?
– Правда.
– И ты мне веришь? Веришь, что мне это не приснилось? И что я не сошла с ума?
– Верю.
– Но почему?
Хэвен вздыхает:
– Потому что иначе мы с тобой обе сошли с ума.
Неожиданный стук заставляет их вздрогнуть.
– Что это было? – вот теперь Хэвен по-настоящему страшно, опасность близко, и как бы не остаться парализованной от страха.
– Дверь.
– Что?
– Кто-то стучит в дверь.
Хэвен вспоминает ручку в виде львиной лапы и представляет, как чья-то рука обхватывает ее…
– Так, все! Ками, мы должны кого-то позвать на помощь. Нужно разбудить твою маму!
– Ты что, издеваешься? – голос Камиллы дрожит еще больше, чем голос Хэвен. – Она принимает снотворные, ее и упавший метеорит на нашу лужайку не разбудит!
"Иначе бы она давно проснулась от крика Камиллы", – думает Хэвен и согласно кивает.
– Хорошо, – она пытается говорить медленнее, чтобы ее голос дрожал не так сильно. – Тогда мы должны позвонить в полицию.
– И что мы скажем? Что я видела монстра в своей комнате, а потом он исчез?
– Нет. Скажем, что кто-то пытается проникнуть в дом.
Словно в доказательство ее слов, стук повторился.
– Хорошо. Давай мы спустимся и посмотрим, кто это.
– И кто, по-твоему, это может быть в два часа ночи?
– Я не знаю. Но… мы так хотя бы убедимся, что нам все это не кажется. И тогда уже позвоним в полицию. Идет?
Эта идея Хэвен не нравится, но Камилла смотрит на нее с надеждой, и она соглашается.
– Идет. Но только телефон я возьму с собой и позвоню сразу, как только мы поймем, что к чему.
По лестнице они спускаются как в замедленной съемке – ступенька за ступенькой, кажется, целую вечность. Хэвен стискивает в одной руке телефон, а в другой влажную ладонь Камиллы. На всякий случай они пробуют выключатель, но ничего не происходит, а стук вновь повторяется, и они чуть не подпрыгивают.
Камилла вдруг останавливается.
– Я должна проверить, все ли в порядке с мамой.
Вот теперь Хэвен всерьез задумывается о том, что сходит с ума и вот как раз сейчас у нее начались слуховые галлюцинации.
– Прости, что?
– Я должна проверить, все ли с ней в порядке.
– Ты ведь это несерьезно!
Стук повторяется, становясь громче и настойчивей.
– Да, а что если с ней что-то…
– Нельзя разделяться, – рассерженно шипит Хэвен. – Ты что, не смотрела фильмы ужасов?
– Я их не очень люблю.
– Тогда просто поверь мне, когда кто-то из персонажей говорит, что им следует разделиться, вот с этого момента начинается все самое плохое. Если хочешь проверить маму, мы сделаем это вместе. Но сначала посмотрим, кто стоит за дверью. Камилла утвердительно кивает, но тут в воцарившуюся в доме тишину врезается скрежет.
– Мам!
– Нет! – Хэвен цепляет Камиллу за рукав, но она вырывается и исчезает в темноте коридора.
Дверь с грохотом дергается в петлях и застывает, а Хэвен успевает зажать себе рукой рот.
– Ками, подожди! – шепчет она, но в коридоре она одна.
А обернувшись, Хэвен застывает перед настежь распахнутой дверью.
Камилла взлетает вверх по лестнице, и, распахнув дверь в некогда спальню родителей, застывает. Ванесса спит на кровати, завернувшись в одеяло. Ее правая рука с потрескавшимся кроваво-красным маникюром свисает с кровати, и Камилла разглядывает на электронных часах на запястье мамы зеленые светящиеся цифры: 02:07.
Она ничего не понимает. Она готова поклясться, что слышала, как мама звала ее.
Сердце Хэвен пропускает удар. А потом еще один. В пару прыжков она преодолевает расстояние до высокого платяного шкафа в коридоре.
Через щель между дверцами шкафа ей хорошо виден кусочек темного коридора и распахнутая дверь.
– 911, что у Вас случилось?
– Хэвен Лаво, Прескотт Авеню 13, это дом моей подруги Камиллы Лэнгдон, в дом только что вломились.
Она знает, что нужно говорить – быстро и четко, только главная информация, никаких эмоций и бесполезных "спасите-помогите", как в дешевых фильмах. Она так не поступит. Потому что в этих фильмах никто не выживает.
– Мисс Лаво, Вы уверены, что видели, как неизвестные проникли в дом?
– Да.
А вот сейчас лучше соврать.
– Хорошо, Хэвен, могу я так Вас называть?
– Да.
– Хэвен, полицейская машина в пути, говорите со мной, пока она не приедет. Где Вы сейчас находитесь?
– Я.… В коридоре.
– Хорошо. Убедитесь, пожалуйста, что все двери и окна в доме закрыты.
– Они… Одна дверь открыта.
– Вы видите эту дверь? Можете ее закрыть?
– Д-да… Наверно.
– Тогда закройте.
Хэвен колеблется, но голос в трубке ее успокаивает. В службе спасения работают люди, которые знают, о чем говорят, верно?
Первые шаги даются ей с трудом, она двигается медленно, как во сне. Хэвен хватается за прохладную деревянную ручку и вздрагивает, когда дверь со скрипом закрывается.
– Получилось?
– Да.
– Теперь обернитесь.
– Что? Зачем?
– Вам нужно обернуться и проверить, нет ли никого позади Вас.
Внутри все сжимается. Почему она сама об этом не подумала? И почему ей говорят об этом только сейчас? Хэвен медленно поворачивается. Конец длинного коридора пропадает в темноте.
Она сглатывает.
– Тут никого нет.
Тишина. Хэвен прочищает горло и повторяет:
– Здесь никого. Все в порядке.
Она уже начинает сомневаться в своих словах, а потом слышит голос женщины:
- Вы уверены?
Хэвен застывает. Кровь в ее жилах, кажется, тоже застыла. Она вглядывается в мрачную темноту, как дым, заполнившую коридор, пытаясь увидеть там…
– Вы здесь? – слышит она свой испуганный шепот, но вместо ответа на другом конце провода раздается шипение, как при плохой связи, а ее дрожащая рука не удерживает телефон, и он с приглушенным стуком падает на ковер. Машинально она опускается, чтобы поднять его, но так и остается стоять на коленях. Голос, который она слышит, звучит не здесь, не в этом коридоре, не в этом пространстве и времени, а где-то в уголках ее разума.
