Крылатая парусами

Как-то постепенно выяснилось, что из тех битых осколков, которых край к краю сложить пытаешься, что, оказывается, как будто от болезни отец помер, правда, успел покаяться, сознаться, что в заговоре против молодого короля участвовал. Судили уже посмертно. Присудили понятно что: земли герцогства Бэхингем, вместе с кораблями, постройками и всем имуществом изъять в пользу казны. Кто бы сомневался.

Но Киаран решила сдохнуть, а в измене не сознаваться. Пусть они об её спину все кнуты измочалят, не дождутся её признания.

Что-то внутри неё умерло, исчезло безвозвратно. Точнее, если в таком ключе сопоставлять – что-то, несмотря ни на что, до сих пор оставалось живым. Билось, захлёбываясь от ярости и ненависти, скалилось, рвало душу изнутри и потому расстаться с телом ей не давало.

Боли не было. Только снаружи. Но разве это боль? Если во всю глотку орать, прям изо всех сил, то и вовсе об этой боли забыть можно… Главная боль, та, что изнутри рвёт. Там сильно болело, особенно, когда вспоминала, что изверги и Джереми не пощадили, месячного младенца…

Жутко было по королевскому тракту ехать и на головы братьев смотреть. Вот только с каждым произнесённым именем жуть эта отчего-то не прибавлялась, а наоборот, уменьшалась чудным образом, к отцу её и вовсе не осталось.

Но зияющую пустоту эту, что жуть после себя оставила, затопила бурлящая, жгучая, неистовая ненависть! Такая ледяная, что обжигала изнутри. Ни сдохнуть, ни признаться в измене не давала!

Пусть язык рвут, как грозились, пусть пальцев лишают, не признается она!

Не признается.

Якорь в их поганые глотки, да мачту в зад, а не признание леди Бэхингем!

Боль в суставах как-то сама-собой закончилась и Киаран подумала уже было, что должно быть, дошла до своего предела. Сильнее болеть не может, вот оно и не чувствуется.

А потом поняла – другое.

Оба истязателя принялись вдруг кланяться до земли, загомонили, залебезили, и боком, боком, из-под обзора Киаран попятились.

Вместо них новый появился.

Ухмыляющийся, мерзкий, в короне.

Глава 5

Королевская Бухта, чуть меньше месяца назад

– Ну и запах, – поморщился бывший принц. – И отец хотел, чтобы я это на трон возле себя посадил.

Киаран промолчала. Тут вообще-то и до неё не розами пахло.

С интересом и брезгливостью её разглядывая, король приблизился.

Важный, оплывший, с гладким двойным подбородком и печатью всех возможных пороков на лице.

Протянул руку к щеке и Киаран отпрянула. Ещё подивилась, откуда силы взялись, ведь только что буквально еле-еле понимала, где она и кто. А ещё подумалось – хорошо бы всё же сдохнуть. Вот прямо сейчас. Не дать ему до себя дотронуться.

И тут же внутри как пружина разжалась. Во всех местах сразу заболело. Словно сигнал: только попробуй сдохнуть, только попробуй! Пока за отца, братьев и герцогство не отомстишь и не думай даже!

Даже сама поморщилась. Так некстати провидение вмешалось.

А потом поняла: никакое это не провидение было. Просто его величество щёку трогать передумали, за разбитую губу взялся, вниз потянул. Вот боль во всём теле и откликнулась.

Что-что, а своё дело палачи знали. Чем-то таким раны посыпали, что те не затягивались, и это ещё б полбеды. Но стоило в одном месте заболеть, как сразу во всех местах откликалось.

– Молчишь? – прошипел его величество, склоняясь к самому её лицу. – Не сквернословишь больше? Ядом не плюёшься?

Ну, если вам так невмоготу, то это мы запросто.

И плюнула (жаль, не доплюнула), и пару словечек крепких хрипло прибавила. И только потом, когда король заругался и принялся звать кого-то в бранных выражениях, в темноту провалилась, и так в этой тьме славно оказалось, что решила уж было, что всё. Умерла.

***

Пробуждение было внезапным и удивительным.

В том смысле, что удивило очень, одним лишь своим наличием.

А когда рывком села и огляделась, оказалось и вовсе каким-то нелепым. Начиная с кровати, или даже правильнее сказать, с ложа, на котором лежала, с балдахином и занавесками, сквозь которые остальные покои проглядывались, заканчивая тем, что на теле ни одного синяка или пореза не оказалось.

Сообразив, что не только отметок о «посещении» пыточной нет, но и вообще ничего нет в контексте одежды, быстро в покрывало замоталась. Тонкое, алое, собственно, как и всё здесь.

Комната, которую получше разглядела, отдёрнув занавеску, была шестиугольная, как ячейка в сотах и пустая, а ещё вся в алых тонах. На стенах оттенок чуть бледнее, спинка ложа и деревянные колонны, на которых балдахин держится, красного дерева, занавески алые, чуть не огнём кусаются.

Собственно, это ложе, на котором в себя пришла – и вся мебель.

Не до конца веря в то, что это всё не сон, Киаран, морща лоб, огляделась.

Подушки с кистями, валики, пуфики – ну просто тьфу. Пошло и помпезно.

Но когда и, главное, как, сырое и затхлое подземелье с дыбой и прочими пыточными нюансами в эдакий будуар превратилось?

В высокое продолговатое окно, больше на щель похожее, видно было небо и косяк диких гусей.

Шелестя покрывалом, Киаран подбежала к окну и выругалась сквозь зубы. Решётка на нём оказалась крепкая, чугунная, внизу какой-то внутренний двор. Судя по белым колоннам беседок и белым же скульптурам, она всё ещё во дворце. А если судить по расстоянию до земли – в высокой башне.

Стало быть, с нижнего этажа на самый верхний переехала. Эко она быстро… Сама не заметила, как.

Заметалась в поисках более подходящего облачения. В сундуке у стены нашлись какие-то тряпки… только… Только вот это самое покрывало и то больше прикрывало, так что перевязала потуже узел над грудью и стала думать, пытаться хоть что-то вспомнить, как она здесь оказалась и почему кожа вдруг снова чистая и гладкая, как у младенца. Ни даже следа от плети или калёного железа…

В голову пытались лезть картинки-воспоминания о кольях, табличках с надписями… но эти мысли Киаран решительно отогнала. Это всё потом. Сейчас главное понять, что вообще происходит?!

Ответ не заставил себя ждать.

Вошёл уверенной походкой, в напудренном добела парике, белом, расшитым золотом камзоле. Одутловатое, ничем не примечательное лицо, гладкий двойной подбородок, глазки маленькие и злые, нос тонкий, длинный, с горбинкой.

Взгляд, которым король Дино Первый окинул Киаран, был липким, тревожным. И от всей его медвежьей фигуры тревогой веяло.

Сразу в приторно-алом будуаре пыточной запахло.

Смутные, призрачные воспоминания в голове завозились.

Как её с дыбы снимают, несут куда-то… Ничего не видно, но дышать как будто нечем, очень уж горячо и пара много. Всё тело жжёт, нестерпимо жжёт, а её поливают между тем чем-то густым и горячим, и цветочные запахи ноздри щекочут. Из-за этих цветов, она, кажется, и решила тогда, что сон, больно уж после запахов пыточной оно странным казалось. Ещё подумала, бредит.

Но сейчас, как вспомнила, в голове всё окончательно сложилось.