Скажи пчелам, что меня больше нет

Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно.

– Ты не убивал Анри-Кристиана, – твердо сказала я. – Ведь я тоже была там и все видела.

Действительно была – и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику…

Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью.

– Даже вспоминать страшно, – вздохнула я. – Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь.

– Да, – выдавил он. – Но не смог! Не смог, бабуля!

– Знаю, – шептала я, покачиваясь вместе с ним. – Знаю.

Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком.

– Дай-ка письмо. – Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. – Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти.

– Как же я его прочту? – Он беспомощно усмехнулся. – Здесь слишком темно.

– Схожу в хирургическую за свечой, – сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. – На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду.

Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень.

Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж – чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны.

Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме.

– Бедняжки, – прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась – почти, – что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно.

Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым – он покачал головой.

– Ну хорошо, – сказала я и, откашлявшись, начала: – Mon cher petit ami…

На этом месте я остановилась от удивления, а Жермен ощутимо напрягся.

– Ох… – выдохнул он еле слышно.

Я тоже невольно охнула, вспомнив эти слова, и у меня отлегло от сердца. Mon cher petit ami – так Марсали называла старшего сына, когда он был совсем малышом, еще до рождения девочек.

Значит, все хорошо.

– Что там дальше, бабуля? Что она пишет?

Немного успокоившись, Жермен прижался ко мне, сгорая от нетерпения.

– Может, сам прочтешь? – с улыбкой спросила я, протягивая письмо.

Внук яростно помотал головой, тряхнув светлыми волосами.

– Нет, лучше ты, – хрипло попросил он. – Пожалуйста, бабуля!

Mon cher petit ami,

Мы только что переехали в новый дом, но он никогда не станет по-настоящему родным, пока ты не вернешься.

Твои сестры ужасно по тебе скучают (они шлют свои локоны – поясняю на случай, если ты не понял, что за странные космы вложены в письмо, – девочки боятся, что ты уже забыл, как они выглядят. Светло-каштановый локон – Джоани, темно-каштановый – Фелисити. Рыжие волоски принадлежат коту), а папа ждет не дождется, когда ты приедешь и будешь ему помогать.

Он запрещает девочкам разносить газеты и листовки по тавернам – а они очень хотят!

Еще у тебя появились два братика, которые…

– Как два? – Жермен выхватил у меня страницу и поднес как можно ближе к свече, рискуя опалить бумагу. – Она сказала два?

– Да! – Я и сама была приятно ошарашена и вместе с внуком склонилась над письмом. – Дальше читай сам!

Он расправил плечи, сглотнул и продолжил:

Представь себе наше удивление! Если честно, я ужасно беспокоилась: каким родится новый ребенок? С одной стороны, мне хотелось, чтобы он был похож на Анри-Кристиана – словно твой брат к нам вернулся, – хотя, конечно, это невозможно. С другой стороны, я боялась, что малыш тоже будет карликом – возможно, бабушка говорила тебе, что таким людям приходится несладко. Анри-Кристиан несколько раз чуть не умер в младенчестве, а папа рассказывал мне о детях-карликах, которых он давным-давно встречал в Париже, – большинство из них прожили совсем недолго.

Однако новый ребенок – это всегда сюрприз и чудо; он не соответствует твоим ожиданиям. Когда родился ты, я была так очарована, что часами сидела у твоей колыбели и смотрела, как ты спишь. Даже свечу не гасила – ждала, пока она сама догорит, – чтобы темнота не мешала мне тобой любоваться.

Сначала мы хотели назвать малышей Анри и Кристиан, но девочки сказали, что Анри-Кристиан был особенным ребенком и никто больше не должен носить его имя.

Папа и я с ними согласны (Жермен одобрительно закивал), поэтому одного из твоих братиков зовут Александр, а другого – Шарль-Клэр…

– Как-как? – не поверила я своим ушам. – Шарль-Клэр?

– В честь твоих дедули и бабули, – прочел Жермен и взглянул на меня с сияющей улыбкой.

– Читай дальше, – сказала я и легонько ткнула его локтем в бок. Он кивнул и вновь повернулся к письму, отыскивая пальцем нужную строчку.

– Так что… – его голос на мгновение дрогнул. – Так что, – повторил он, – пожалуйста, mon cher fils[56 - Дорогой сынок (фр.).], возвращайся домой. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты опять был с нами – тогда новый дом станет наконец родным.

С неизменной любовью… – Жермен плотно сжал губы; в устремленных на письмо глазах стояли слезы. – Maman[57 - Мама (фр.).], – шепотом дочитал он и прижал письмо к сердцу.

* * *

Прошел еще час, прежде чем удалось уложить детей – включая Жермена – и я вновь оказалась в нашей «воздушной» спальне, на этот раз с Джейми. Он стоял в рубашке на краю комнаты, куда не доходил навес, и вглядывался в ночную тьму, пока я высвобождалась из корсета. Наконец я вздохнула с облегчением, когда прохладный ночной бриз коснулся сорочки.

– Саксоночка, у тебя тоже звенит в ушах? – с улыбкой повернулся он ко мне. – Давненько я не слышал столько разговоров в таком тесном помещении.

– Угу. – Я подошла и обняла его за талию. Тяжесть прошедшего дня и вечера вмиг улетучилась. – Здесь так тихо. Я даже слышу стрекот сверчков в кустах жимолости за уборной.

Он притворно застонал и опустил подбородок мне на макушку, прижавшись всем телом.

– Не напоминай. Я и наполовину не закончил уборную для хирургической. А если у нас и дальше будут собираться толпы гостей – придется еще до конца месяца рыть дополнительную яму.

– Мы оба знаем, что Роджер с радостью поможет – стоит только попросить, – заметила я. – Но ты упорно не хочешь его привлекать.