Небо цвета ее глаз

– Гейб! Друг мой! Ты готов восстановить справедливость? – спрашиваю я своего парнишку.

Весельчака, с крепкими руками, но худощавым телом. Сирота, обладающий хорошими манерами с нашими фермерскими девчонками, однако, острым языком в компании мужчин.

– Ты так спокоен, Джеймс. А не задумывался, что будет если нас поймают? – ответил он мне с явной трусостью, что так была несовместима с ним.

– Что только может не случиться?! Большая, конечно, вероятность, что мы останемся без головы, но, если свезет, оставшуюся жизнь будем гнить в тюрьме, – саркастически отвечаю я другу.

– Вот поэтому, я и говорю, подумать еще немного, все ли верно мы просчитали? Мы точно сможем управиться с охранником? – повторяет он этот крайне надоедливый вопрос.

Хоть и изредка показывал он мне свои переживания, еще реже можно было услышать тревожность, захватившую тон его голоса. Это явление сейчас представилось мне, как непонятный переход за грань его повседневного поведения. Хотя переживания, увы, но были совершенно обоснованными, а осторожность, которую он всегда проявлял, являлась основной причиной наших заслуг.

Я отмахнулся рукой, надеясь, что удача будет на нашей стороне, как обычно, и было, но во мне бушевал страх, что все же что-то может пойти не так.

– Обойдется все. Своего я в любом случае добьюсь. Мы это для себя же делаем. Представь: Заграничье, рестораны, девушки, – перебил я вслух свою тайную тревогу, беззаботными словами и улыбкой.

– Это и вправду стоит того, – подтверждает Гейб, помяв немного руки.

Я простой фермерский парень. Всю жизнь я прожил в маленьком, разваливающимся домике в Озерных краях, города «Кесвик». И если верить моему отцу, наше сословие рабочих, с недавнего времени, оказалось не на самом дне жизни, как мне могло показаться.

Скажу сразу, в открытую, без стыда и отговорок. Я всегда жаждал лучшего! И я, и мой отец и даже покойная мать, не достойны такой убогой жизни. Но изменить я ничего не мог, как думал я раньше. Кто я, и где, то место которому я нужен? Неужели оно останавливалось на разведении лошадей и ожидания урожая? Существует ли, что-то, что могло осчастливить меня настолько, что мог бы я с легкостью забыть родные края? Да, и это называлось «другой жизнью!». Богатой жизнью, наполненной удовольствием в каждом дне и отсутствием отказов в том, что требовала моя душа.

И вот, как-то однажды, мы с Гейбом решились изменить всю нашу жизнь. В наши головы, взбрело ограбить представителя крупного завода в самом ближнем и обеспеченном городе, неподалеку от нашего. Все как в мечтах: разбогатеть, уехать заграницу, зажить как в сказке, найти работу по душе, а может и вовсе не работать!

По моим размышлениям это всегда казалось легко. И сошел бы я за легкомысленного глупца, но я-то знаю, о чем говорю, и друг мой тоже это знал; всегда добавлял к нашему основному плану все самые безумные мечтания и представления о будущем ликовании где-то далеко от сюда. Наши общие амбиции делали нас сильнее. Это не было импульсивным решением. Это было массовым планом.

Возникал еще один важнейший вопрос. Как же с этим жить? Ведь моральный выбор является тем, что почти всегда характеризует наш внутренний мир. Может и так, но я принял по-своему тоже сложное решение, хотя придумано оно было как «легкий выход». Не вспоминать, и, даже не предполагать, что тот богач будет страдать и мучиться, по своему финансовому положению. Конечно! Ведь если рассуждать позитивно, то в скором времени он станет банкротом.

И да! Я не припомнил пару очень значительных вещей о нашей «беззаботной, легкомысленной фермерской жизни». Начал бы я с того, что Гейб Митчелл является мне лучшим другом с того самого момента, как я начал себя помнить. Всегда мы являлись главарями в мутных компаниях, если на то, было время.

И никому было не понять кто на кого плохо влияет. Нас, как бесстрашных заводил, пороли в сарае, обязательно хотя бы раз в неделю, за значительный проступок; это те, что не сходили нам с рук! В большинстве наших проделок нам везло, и все же, выросши, мы остались братьями. Мы делали все сообща; мы жили сообща. Такая дружба многого стоила.

И этот период жизни произошел вместе с Гейбом. Сначала мы были мелкими воришками и были рады самому малому, что нам удавалось достать своими силами и смышленостью. А дальше из нас выросли профессионалы своего дела. Наша небольшая, но все же криминальная карьера, росла в гору. Мы уж думали, что достигли славы в своих глазах, до этого не воображаемого плана.

Постоянные раздумья мешали мне во многом. Да, и с местными красавицами все не сходилось. Постоянные требования внимания, потом и сплетни про подруг шли в ход, в повседневные разговоры. У меня быстро проходил интерес к тому что я видел, с кем я пытался поговорить. Мне становилось скучно! Настолько скучно, что со временем моя же совесть никак не откликалась на похоть, и мои несправедливые, ветреные поступки в сторону девушек, что казались мне пустышками.

Я не могу ответить на вопрос, хороший ли я человек. Я просто делал; и делал так, чтобы чувство вины никогда не брало надо мной вверх. Ведь, всегда хотелось чего-то нового, чего-то завлекающего снова и снова. Меня затягивало, но тут же выбрасывало из этого порыва фальшивых, временных чувств. Интерес сменялся опустошением, а опустошение новым интересом. И так, перебрав всех девушек в нашей местности, ни к чему практичному я не пришел.

Я вернулся сегодня домой, чтобы проведать отца. Обычно домой я прихожу только переночевать, но из-за плохого самочувствия трудолюбивого рабочего, которому выписал местный лекарь «покой», я почувствовал, что стоит проверить его. Но позабыл, что меня ждет нескончаемый разговор: «А когда меня не станет» – словно молитву проговаривал он мне, каждый раз, когда чуть прихватывало сердце, но что бы не было, волновало меня это мало.

Я поздоровался с нашей соседкой, тетей Энн. При виде которой я думаю, какая по истине она добрая женщина, что помогала нам с отцом в трудные времена; ее поступок оставался в моей памяти. Но все же единственным качеством, которое раздражало меня в людях больше, чем другие остальные, являлось любопытство. И в этот раз я не смог увильнуть от разговора с ней. Меня спасло только то, что у отца больное сердце. Это было действенной отговоркой, чтобы закончить столь неинтересный мне разговор. С этой мыслью, я смог дойти до порога своего же дома. С трудом, не отговорив себя повернуть обратно.

Глава 2

Только захлопнулась за мной дверь и, со лживой уверенностью, я перешагнул порог, по привычке повернув голову в левую сторону. Я настолько знал своего отца, что без сомнений; он сидел за столиком, где мог спать, есть, и променять свою любящую жену и семейную жизнь, на более важное, по его мнению. На вот это! Стол с медью, и стоящей кружкой молока от соседки.

Но, пожалуй, пока рано сваливать все в одну большую кучу, поэтому я утихомирил свои мысли, чтобы вновь не заводиться от вида этой картины.

– Джеймс, о, ты пришел! Сядь, – указывает он своей рукой на стул, напротив.

Я безмолвно сажусь и жду начинания диалога, что наверняка будет не так уж прост, ведь дома я не бывал пару ночей. И чего следовало ожидать от моего появления?

– Я не буду придумывать вступление к тому, что скажу, но ты ведь знаешь, что ты мой единственный ребенок, единственный сын. И чего бы хотела твоя мать для тебя…

– Не смей впутывать мою мать в то, что хочешь сказать! И не тяни. Я не буду долго терпеть, ты знаешь, – рявкнул я на старика, из-за упоминания о моей матери в своем бессмысленном, жалком предложении; пытаясь разжалобить меня, и оправдаться тем, что его слова сошлись бы с мнением моей матери, которые имели бы большую ценность, в отличие от его болтовни.

– Я пытаюсь понять тебя. Всегда пытался. Но когда меня не станет…

«Скоро, меня уже не станет, от таких разговоров» – подумал, в который раз, я, но продолжил слушать его лепет. Который затянулся так, что половину разговора я благополучно пропустил, и вернулся из своих мыслей только когда тон его голоса немного повысился.

– …в общем, я хочу, – решительно начал говорить отец, – я прошу, подумать о жизни, которую ты видишь в будущем. Призываю подумать о семье, которую надо уже создавать, – он немного задумался и добавил, – …и наверно главное, сохранить ее. Школу ты забросил уже давно, так что нечего сидеть без дела.

«Школа». Вспомнилось мне, такое серое место… и только к урокам литературы я проявлял яркий, выделяющий интерес поэтому, когда ушла наша учительница, я больше не видел никакого смысла появляться там. При слове «школа» я вспоминаю ее.

Ее мягкий успокаивающий голос, что мог утихомирить даже самых непослушных детей. На ее уроках я сидел тихо, и показывал свою заинтересованность сполна. Она была женщиной уже возраста, подходящего к пожилому, но множество морщин делали ее лишь еще красивее. Все это было уже неважно, ведь преподавательница ушла, а с ней и вся тяга к знаниям.

Голос отца опять вернул меня из хороших воспоминаний, что порой накрывали мое сознание, как шерстяной плед в самую тоскливую погоду. Он вообще помнит, что мне уже за двадцать…?

– Я не знаю, как сказать это, чтобы достучаться! Но ты должен стать человеком, сын, – помотал головой отец.

Неужто, чувство вины может толкать человека на такие слова?

– Ясно, хорошо… я понял. Могу идти? – смиренно ответил я, жаждая выйти за порог и стереть этот разговор из памяти, как десяток других.

– Я говорю совершенно серьезно! Джеймс, это мое единственное желание! Что бы ты стал примерным человеком и мужем. Я долго не протяну, ты это знаешь. Я должен быть уверен в тебе. В своем деле!

– Примерным человеком и мужем как ты?! – воскликнул я.

Он стукнул кулаком по столу после краткого вздора. Эмоции, эмоции, эмоции! Что могло быть причиной, такого страха за мое будущее, если его присутствие в моем прошлом сводилось к нулю? Продолжение его дела… чертова ферма, что была мне не домом, а клеймом.

У меня никогда не было повода бояться отца. Не его руки, не его слова, не его решения, и не его потери. У меня нет повода верить в его искренность. Ведь искренность от чужого человека может быть самой пагубной для наших твердых решений.

– Прошу, подумай. Найди девушку, женись, пусть родит тебе ребенка. Продолжай мое дело. Живи достойно! Не лезь ты куда попало.

– Отец! – встал я из-за стола.

– Думаешь, я глупец? Думаешь, не знаю! Слепой? Глухой? Да каждый раз, сидя дома, я молюсь. Молюсь, чтобы ты домой вернулся! Чтобы в тюрьму не угодил! Каждый раз думаю, если вернется, руки опять грязные будут. В чужом, сворованном. Да нет нужды у нас! Нет! Чего же ты позор развозишь. Чего же добиваешься?! – встал он со стула, размахивая руками, насколько позволяют силы.

А я лишь моментально выскочил на улицу, что бы ни слова больше не было услышано мной. Такое странное чувство. Самоуверенный парень в какой-то момент выдыхается? Нет, я никогда не мог показать кому-либо этого. Чувство главной роли в своей жизни никогда не покидало меня. И моя роль – борец. Даже если не законопослушный. И я знаю, что моя история уж точно не должна начаться здесь.

Сидя, на деревяшке у колодца, облепленным мелкими камушками, которые я пересчитал уже по третьему разу, мои размышления перебило чуть истеричное дыхание. Раздраженно, я повернулся, чтобы сказать проваливать человеку, что нарушил мое одиночество… но это оказалась девушка.

На лице моем отразилось разочарование от не случившейся потасовки, но и мимолетная идея будущего времяпрепровождения, что проскочила в мою голову, когда я пытался разглядеть хотя бы ее профиль. Она сидела спиной ко мне в паре метров, но я, явно, был незамеченным.

Светло-золотистые волосы волнами свисали ниже плеч, но только платье привлекло мое внимание. Лиловый цвет, рюшки… Да что она тут делает? Девушка не из бедных, это точно!

Я был бы скорее идиотом, если бы ушел, не успокоив богатенькую леди. Хоть и настроение подводило меня, а слова отца имели тошную правдивость.

– Эй! – окликнул я ее, не подходя совсем близко, чтобы не напугать своим неожиданным присутствием, и внушить каплю доверия.