Моя чудачка

О, для нее все красавчики. Особенно постарше. В прошлом году Селезнева за директором страдала, и на уроках сценречи мы наблюдали настоящий бой за его покровительство. Яна была искусной соблазнительницей, но… Лев Николаевич глубоко женат, на нем не работали женские штучки – даже откровенное декольте и о-о-о-огромный размер выставленной вперед груди.

– А что там нужно сдавать для семестровой? – тихо уточнила я, поглядывая в класс, куда совсем не хотелось заходить.

Первый месяц все время что-то шло не так, и я просто на последнюю ленту по аранжировке во вторник и пятницу не попадала. А когда начался декабрь, я уроки уже избегала нарочно, потому что боялась оказаться высмеянной за пропуски.

Рядом с нами приостановилась Аня-заучка. Мне она нравилась – хоть и закрытая, но очень теплая девочка. В отличие от некоторых змеюшек. Благо я для них не конкурент, и меня не трогают, потому что никогда не была замечена в гульках или приставании к ребятам. Я просто хотела петь и создавать музыку, этим и жила.

– Аранжировку любой известной темы, – подсказала Аня. – Эстрадно-вокальную.

– И когда сдать нужно? – меня немного вело от слабости и морозило от температуры. Самое время идти пить простудный чай.

– Еще на прошлой неделе. Ты одна вроде осталась, даже хоровики сдали…

– Вот же…

Яна надула губы и, потеряв к нам интерес, ушла в уборную.

– Ладно, спасибо, – я снова покосилась на класс. Учителя еще нет, чтобы хоть попытаться выпросить отсрочку. Наверное, стоит сегодня взять себя в руки и поговорить с ним, встретиться лицом к лицу.

Но тут, как назло, из двенадцатого выглянула Горовая.

– Зайди, – строго сказала она, и я, слабо улыбнувшись одногруппнице, подошла к классухе. – Ты на отчисление стоишь, дорогая.

Я пошатнулась и сцепила слабые пальцы на ремнях рюкзака.

– Почему?

Руководительница пропустила меня в кабинет и захлопнула дверь. Прохаживаясь вдоль развешанных пестрых поделок, она полистала что-то на столе и выглянула в окно.

– Сольфеджио не сдала, на танцы ходила без формы, а на аранжировку за два месяца не соизволила даже появиться. Один вокал без вопросов.

– Я все сдам, – хрипнула и прилепила спину к стене, чтобы не упасть. Чуть не свалила оберег с тумбочки. Отошла подальше, чтобы не рисковать лишний раз. – До конца недели еще есть время. И на танцы обещаю ходить в трико и чешках. Очень-очень обещаю. Только не отчисляйте…

– Смотри мне, – Мила Васильевна покачала головой, поправила каштановые волосы и всмотрелась в мое лицо. – Какая-то ты бледная, Настя. Тебе плохо? – подошла ближе, но я отступила в угол.

– Все в порядке, просто температура поднялась, сейчас в «Буффи» чай выпью, и полегчает.

– Сиди уже, горе луковое, сейчас организуем, – классуха показала на стул и завозилась с электрочайником.

Я даже не заметила, как на автомате рухнула на сидение. Долго наблюдала за классухой и думала, что сильно ошиблась, считая ее вредной и дотошной. Она ведь просто беспокоилась обо мне. Как строгая мама, которой у меня нет. Хотя я и не нуждаюсь, но вот такое чуткое внимание оказалось приятным. В глазах защипало от эмоций, но я смахнула незаметно слезы и стала рассматривать стенды. В этом классе всегда было на что посмотреть: соломенные бабки, самодельные глиняные фигурки, вышивка бисером… В общем, все, что связано с досугом и приятным отдыхом. Студенты приносили все это по тематическим заданиям, а Горовая с удовольствием приукрашала стены.

– Какой тебе чай? Есть зеленый и черный с бергамотом, – позвала меня Мила Васильевна.

– Мне только воду, я выпью шипучку.

– Может, домой отправляйся? А то выглядишь плоховато.

– Не могу, – я мотнула головой. Хвост хлопнул по плечу. Я сегодня свою копну усмирила и туго затянула резинкой. – У меня через два часа оркестр, должна там быть.

– О, не знала, что ты поешь в нашем духовом. Тогда, – Мила Васильевна подвинула ко мне чашку с горячей водой, – пей и беги на ленту.

Но я на нее не попала. Снова. Когда вышла из кабинета классного руководителя, урок уже начался. А я жутко боюсь закрытых дверей, потому потопталась у класса, послушала густой баритон педагога, через щель понаблюдала, как он пишет нотный стан на доске и какие черные у него короткие волосы. С виду молодой, вдруг бы пошел навстречу, но мне все равно было страшно.

Потому, увидев, как он идет захлопнуть покрепче дверь, я сорвалась с места и убежала по лестнице на первый этаж.

Там я выпросила у вахтера свободный класс с фортепиано, потому что планировала спасти свою шкурку студента.

Глава 11. Саша

После основных лент я задержался на пару часов в учительской, где проверял аранжировки второго вокального. Со мной какое-то время сидели другие учителя, а потом они разошлись по домам.

Раскрыв журнал, я посмотрел на идеально-ровный ряд ненавистных «н»-ок у Чудаковой и решил, что не буду никого заставлять учиться. Ее право вылететь из-за моего предмета из Академии. Хотя такого у меня еще не случалось за пять лет, обычно даже заядлые двоечники справлялись с заданием. А тут полный игнор, будто я ей что-то сделал. Глупо.

На третьей семестровой работе я чуть не завыл. Скучно… скучно… еще скучнее. Ноты откладывал в сторону и поражался, что среди студентов не оказалось ни одного перла или хотя бы янтаря. Ну, или простого гранитного камушка. Все песок и щебенка. Эх… в наше время были такие аранжировки, что закачаешься, а сейчас банальщина.

У Ани Селезневой хотя бы без ошибок получилось, даже аккорды и голоса правильно расставила, концовки вывела, но все как-то… тускло. Одним словом, не цепляло.

Я быстро расставил оценки, высший бал, конечно, получила Аня, и поплелся дальше восстанавливать фортепианную форму. Времени до новых занятий не так много, три недели всего, а пальцы были дубовые, особенно после нагрузки в пятницу. Но я не сдамся, нужно просто делать по чуть-чуть каждый день, и все получится. Это же не для концерта играть, а лишь показывать ученикам упражнения.

В коридоре по пути к фортепианному классу я наткнулся на девушку в светлом пальто. Кажется, та же что и на крыльце в пятницу была, правда, цветные перья в волосах я сегодня у нее не заметил, а густой русый хвост от поворота головы ударил меня по щеке и коснулся губ.

Не успел даже внешность толком рассмотреть. Только глаза синие, как два блюдца. Она сипло бросила: «Простите» и убежала. А я замер в проходе и долго смотрел вслед, вдыхал легкий парфюм и не понимал, почему вообще остановился. Резко отряхнулся, запустил пальцы в волосы и бодро потопал к кабинету. Подергал запертую дверь и вспомнил, что забыл взять ключ на вахте. Пришлось возвращаться. Какой-то я рассеянный последнее время, что совсем на меня не похоже.

Когда я все-таки вернулся в класс, нашел на верхней крышке фортепиано вязаный шарф из меланжевой нити. Приютился в уголочке и тихонько отдыхал от шеи хозяйки. Я решил, что поиграю минут сорок, а потом отнесу вещь на вахту, чтобы студентка-растеряша смогла забрать.

Играл я без энтузиазма, скорее, со скрипом. Почти как старый расшатанный механизм, который забыли вовремя смазать. Дубовые пальцы не слушались, мысли в голове путались, приходилось начинать сначала. Снова и снова. И это только гаммы, до полных произведений я не дошел и открывать их пока не рисковал, чтобы не сбить желание вообще что-то делать.

В очередной раз, начиная гамму от ре-диез, я застыл взглядом на скрученном, как змейка, шарфе. Не то голубой, не то зеленый, с яркими оранжевыми пятнами. От него приятно пахло, знакомо пахло, вкусно. Аромат крутил пустой желудок, отчего пересыхало во рту. Дошло до того, что я раздраженно вскочил со стула, подхватил вязаный хомут и пошел на выход.

Мягкая нитка играла под пальцами, хотелось потянуть ее к губам и вдохнуть поглубже нежно-свежий запах. Что за наваждение?

Пока вахтерша соображала, что от нее хотят, я развернулся и пошел на главную лестницу. Откровенно бежал от змея-шарфа, потому что меня выбил из колеи этот запах. Ересь какая-то, но в учительскую я вернулся с распахнутой душой и растрепанными чувствами. Еще в коридоре на ходу стягивал галстук, сбрасывал, показавшийся жарким, пиджак и расстегивал рубашку, что душила горло. Совсем сдурел от запаха. Теперь и пальцы впитали его в себя.

На столе, поверх остальных нот, лежала серенькая папочка.

– Студентка занесла, – сказала Татьяна Владимировна, учитель по истории искусств, и показала взглядом на стол. Она частенько задерживалась до семи и позже. Старше меня на несколько лет, одно время я замечал, что строит глазки, но как-то она не в моем вкусе, потому ни разу не дал повода. Нос у нее слишком острый, а еще волосы всегда жирные и некрасиво облепляют голову, выделяя квадратные скулы.

– Ничего не говорила? – спросил и перехватил папку двумя руками, покрутил, разыскивая подпись владельца.

Коллега покачала головой.

– Попросила тебе передать и умчала.

Папка ничем не выделялась от остальных, разве что цветом и каллиграфическими буковками «С» и «И», что отпечатались в правом углу. Я распахнул первую страницу и пробежался взглядом по партитуре.

– А… – обернулся, чтобы узнать, как звали студентку, но Татьяна уже вышла из кабинета.

Все гениальное неизбежно прячется в простом. Я даже присел на край стула, чтобы поверить своим глазам. «Вечная любовь»