Холм повешенной ведьмы

Наши дни

Полагаю, что все началось с нескольких пожелтевших от времени листков, вложенных в потрепанную книгу и забытых в пыльной библиотеке одного крошечного сибирского городка.

Никому не известно, кто их там оставил и как давно, но именно мой двоюродный брат Михаил на них и наткнулся, разыскивая нужные ему труды.

Тогда он отучился на историческом факультете и археологические раскопки стали для него в некотором роде приятной обязанностью. Брат относился к типу тех людей, что весьма неприхотливы и готовы довольствоваться малым, радуясь любимому делу и отдаваясь ему целиком.

Мог целыми днями терпеть проливные дожди и холод. Или, напротив, невыносимую жару. Надо ли говорить, что многолетние походы и раскопки закалили его характер, хотя я и прежде не мог назвать его неженкой. Чтобы чувствовать себя счастливым, ему хватало маленькой палатки и спального мешка. А еще помню, как он радовался, показывая мне фотографии с какими-то украшениями, найденными на разрытом кургане. Честное слово, на меня они не производили такого же впечатления.

На жизнь Миша никогда не жаловался.

Напротив, с каждым разом при встрече я удивлялся тому, каким энтузиазмом горят его глаза. Возвращаясь из очередной экспедиции, он рассказывал о ценных находках, заваливая меня фактами из прошлого, о скрытых под землей сокровищах.

Думаю, наши с ним представления об этом отличались. Я, конечно, себе представлял сундуки, набитые золотом и драгоценностями, а он был счастлив и от того, что на трехметровой глубине им удавалось обнаружить какой-нибудь старый горшок.

Сам я никогда не испытывал желания выкапывать всякую рухлядь, чтобы потом ею любоваться. Раритеты прошлого совсем не привлекали мой взгляд. Мне всегда нравились современные технологии и достижения. Особую красоту видел в мегаполисах с их бешеным ритмом жизни. Нравилось бывать там, где царили сталь, бетон и стекло, а дома устремлялись в самое небо на головокружительную высоту. Самолеты и компьютеры вызывали искренне восхищение.

Иногда Миша пропадал с поля моего зрения на несколько месяцев, участвуя в раскопках. Чаще всего это происходило весной, в начале лета или осенью. Он всегда появлялся внезапно, готовый завалить меня рассказами об археологических буднях, после которых я в очередной раз убеждался, что доволен своей судьбой и выбором профессии.

Я устроился на хорошую работу, прилежно трудясь в одной известной компании по добыче полезных ископаемых. Миша радовался, как ребенок, считая, что у нас теперь с ним много общего. Для вида приходилось соглашаться, чтобы не обидеть. Если не брать в расчет его страстное увлечение археологией и любовью к древностям, человек он был очень душевный, открытый и приятный.

Мне хорошо запомнилась наша последняя с ним встреча.

Именно тогда он с особым воодушевлением рассказал, что отправляется на раскопки в Западную Сибирь.

Как обычно, пожелал ему удачи, и мы расстались, договорившись встретиться несколько месяцев спустя, если к тому времени экспедиция завершится. Время от времени от него приходили сообщения с кратким описанием местного колорита, погоды и количества выпитого кофе. В одном из них Мишу так и переполнял восторг по поводу некой «фантастической находки», но пояснять подробности он не торопился по каким-то причинам.

Вскоре характер сообщений изменился, а потом они и вовсе перестали приходить. Попытки связаться с ним ни к чему не привели.

В конце концов, позвонила встревоженная Мария Викторовна, чтобы узнать, нет ли у меня вестей о ее сыне. Она рассказала, что в последний раз говорила с ним около недели назад. Непроизвольно я и сам принялся беспокоиться, хотя постарался заверить ее, что, скорее всего, в тех местах, где находился Миша, могли возникнуть трудности со связью и надо подождать еще немного.

Впрочем, ожидание ни к чему не привело. А затем субботним утром в дверь позвонил курьер, чтобы вручить пакет.

Я смутился и сперва подумал, что произошла ошибка с доставкой, но, присмотревшись к инициалам и адресу, указанным на пакете, смирился. К тому же оказалось, что это уже вторая попытка вручить его, так как вчера меня дома не оказалось, а телефон отправителя не был доступен.

Расписавшись на бланке и отпустив курьера, я пристальнее рассмотрел посылку. Внешне она ничего особенного из себя не представляла и весила не много, но имя отправителя заставило насторожиться. Судя по дате, ее отправили несколько дней назад.

Я немедля вскрыл пакет и достал синюю записную книжку.

Она представляла собой что-то вроде дневника, и мне вспомнилось, что Миша для каждой экспедиции вел отдельные записи. Таких записных книжек у него дома находилась целая длинная полка. Брат говорил, что все это прекрасная основа для написания диссертаций по истории и археологии. Поэтому старался все документировать.

К обложке скрепкой был прикреплен сложенный вчетверо листок. Почерк у Миши довольно аккуратный, но эту записку выводили буквами, которые я с трудом смог разобрать. Сверил их с теми, что испещрили почти всю записную книжку и пришел к выводу, что это почерк одного и того же человека. Но складывалось такое впечатление, что брат записывал эти строки левой рукой или находился в крайней степени нервного возбуждения. Возможно, он получил какую-то травму, либо очень торопился.

Вот, что обнаружилось в самой записке:

«Леша, отправляю тебе мой дневник с большой надеждой, что он не потеряется в дороге, а ты получишь его вовремя. Прочти и сам реши, что тебе делать. Знаю, что ты человек весьма рассудительный и воспримешь мои слова должным образом, хотя они и могут показаться тебе странными или, скорее всего, пугающими. Маме скажи, что я немного заболел, но уже иду на поправку. Не хочу тревожить ее преждевременно. Надеюсь, что мы с тобой когда-нибудь увидимся. Жму твою руку. Михаил».

После этих строк меня охватило необъяснимое волнение.

Несколько минут я тупо смотрел на потертую кожаную обложку, не решаясь начать чтение.

Что такого странного предстоит узнать из дневника? На всякий случай я снова попытался позвонить брату, но попытка эта успехом не увенчалась. Телефон молчал.

Пользуясь тем, что впереди ожидали выходные, я немедля открыл первую страницу.

Внушительный список необходимых вещей, а также прочие не слишком интересовавшие меня детали, вроде нудного перечисления видов документации, состава экспедиции и археологических памятников, я быстро пробежал глазами.

Но после первых десяти страниц Миша эмоционально принялся рассказывать о поездке в городок Н., находящийся где-то в Западной Сибири, а затем и о связанных с этим событиями:

***

14.04.

Не иначе как я рожден под счастливой звездой!

Чрезвычайно рад, что согласился заменить Николая Борисовича и выступить с докладом в местном краеведческом музее по случаю его открытия вместе с остальными приглашенными. Ведь тогда я бы не отправился в одну из библиотек и не обнаружил там заветные записи.

Тема моего доклада была связана с историей городка, в котором нахожусь, и мне показалось необходимым узнать подробнее некоторые факты. Своим визитом порядком потревожил пожилую даму, работавшую в библиотеке. Вряд ли она ожидала, что я стану так вежливо, но требовательно просить помочь мне с выбором. Даже позволила мне самому отыскивать нужные экземпляры, так как у нее сильно болела спина и ей трудно было тянуться на верхние полки.

Судя по количеству пыли на некоторых из них, туда давненько никто не заглядывал, чему я, повторяю, чрезвычайно рад. Среди довольно любопытных книг мне попалась та, что вызвала особый интерес, изданная в 1850 году. За черной невзрачной обложкой нашел серо-желтые страницы, сильно потемневшие по краям, а также сложенные вчетверо тонкие, довольно хрупкие листки бумаги. Видно, они так долго пролежали между страниц книг, что даже частично прилипли к ним. Поэтому пришлось как можно аккуратнее оторвать их и, к сожалению, немного повредить одну.

Я понял, что наткнулся на архивные документы, которые каким-то образом попали в лежавшее передо мной издание. Говорилось о каком-то судебном разбирательстве, проведенном над несколькими жителями городка Н. в 1846 году (тогда он носил иное название и скорее был небольшой деревенькой).

Когда принялся читать, то с изумлением обнаружил, что девятнадцать мужчин приговорили к каторжным работам, а также другим суровым наказаниям за поджог дома и совершение самосуда над местной жительницей по имени Сайна, обвиненной ими в колдовстве и повешенной на склоне лесного холма. На суде все охотно давали показания, и никто не раскаялся в свершенном злодеянии. Более того, они уверяли, что поступили правильно и сделали бы подобное еще раз, случись им встретить такую ведьму.

Судья из соседнего города отметил также и особый решительный настрой многих жителей деревни, а по их признаниям он сделал вывод, что повешенная женщина казалась им настоящим исчадием ада. Даже местный священник выступил на стороне осужденных, призывая вспомнить, что святая церковь испокон веков вела свою справедливую борьбу против колдунов, ведьм и прочей нечисти, а потому не считает свершенный самосуд преступлением.

К моему огромному сожалению, на этом записи в документах обрывались. Эта находка вызвала у меня неподдельный интерес, и я тут же спросил у библиотекаря, о чем идет речь. Она, расслышав, что именно я спрашиваю, неожиданно замялась и захотела узнать, откуда взялась эта информация, а узнав, отвечала неохотно.

Действительно, в деревне когда-то давно жила такая женщина, которую обвиняли в смерти как взрослых, так и детей, в наведении порчи и сглаза. Сайна пыталась бежать, но ее поймали и повесили на восточном склоне холма. Больше библиотекарь ничего не сказала, и я вернулся к себе в гостиницу, чтобы подготовиться к докладу, который, надо сказать, был встречен очень хорошо.