Белая магия любви

– Тогда тебе нужна какая-нибудь модель. Почему не я? Разве я не справилась?

– Действительно, ты справилась. Но я найду модель, с которой не так интересно разговаривать—ту, которая не требует такой высокой оплаты. Время – самая ценная вещь в мире.

– Не для меня. Мое время очень дешево, – вздохнула она. – Я не знаю, что я буду делать, когда ты закончишь, – печально сказала она. – Раньше я всегда была беспокойной. Теперь я вижу, что была права, думая, что это потому, что мне нечего было делать – что-то полезное.

Тема разговора оборвалась. Хотя он был так же неопытен в отношениях с женщинами, как и любой другой сильный мужчина, у него была интуиция, которая более чем заменяла анализ. И было что—то в ее растущей склонности к мечтательности, что заставляло его беспокоиться, что заставляло его задаваться вопросом, не замышляет ли этот праздный ребенок какой-то новый способ украсть больше времени из его карьеры.

– Ее остановят, если это так, – сказал он себе. Но он продолжал испытывать угрызения совести. Она была хитра, эта невинная девушка; она всегда заставала его врасплох.

В его работе наступил такой этап, когда уже не имело особого значения, есть у него модель или нет. Тем не менее, он позволил ей продолжать приходить в то время как он разрабатывал, как лучше всего осуществить расставание. Он был уверен, что она просто использует его, чтобы коротать часы досуга, которые в противном случае наскучили бы ей; и все же вежливость требовала, чтобы, избавляясь от нее, он проявлял к ней уважение. В конце концов, она была для него самой ценной, помогла ему сделать то, что, как он надеялся, будет считаться лучшей картиной, которую он когда-либо создавал. – Никогда больше! – Торжественно поклялся он. – Никогда больше я не буду работать с кем-то, с кем не смогу расплатиться и уволить. Бесплатная рабочая сила-самая дорогая. Что-то дармовое снимает рубашку с твоей спины, когда ты приходишь платить.

Она позировала в своем каноэ, далеко от берега. Он трудился над эффектом светящейся тени, которая лучше проявила бы поэзию, которую он пытался вложить в выражение ее лица. Легкий звук заставил его взглянуть на другой берег озера. Примерно в двухстах ярдах от него, в маленькой бухте, в том месте, где его модель стояла к ним спиной, двое молодых людей стояли и смотрели на нее. Выражение их лиц, их тел делало их живой картиной фразы: “Приросшие к месту”. На первый взгляд его возмутила их дерзость; но тут же пришло предчувствие, что вот-вот произойдет что-то из ряда вон выходящее. Быстро на интуицию последовала ее реализация. Один из молодых людей—тот, что пониже, гораздо ниже ростом—закричал голосом, полным гневного изумления:

– Беатрис!

Этот крик подействовал на модель Роджера, как выстрел из пистолета, который он так настойчиво предлагал. Она оглянулась через плечо и потеряла равновесие. Ее руки дико взметнулись вверх; с криком ужаса она самым нелюбезным образом скатилась в воду. Ее летящие каблуки дали опрокинутому каноэ такой удар, что оно скользнуло и подпрыгнуло в дюжине ярдов от них. Роджер, не теряя времени, изумился внезапной и нелепой трансформации безмятежного спокойствия этой сцены. Девушка опустила голову; ее возбужденные каблуки были не просто нелепыми, они были сигналом опасности. Он бросил палитру и кисть, бросился на мелководье и быстро зашагал туда, где Рикс пыталась привести себя в порядок. Вскоре он подошел, протянул руку, схватил ее за плечо и поднял ее правый бок. Она плескалась, брызгалась и задыхалась, прижимаясь к нему, он держал ее в своих объятиях. Невозможно было бы узнать в этой потрепанной и струящейся фигуре прелестную и очаровательную модель, которую он видел две минуты назад. И все же было очевидно, что для Роджера в этом было еще больше очарования, чем раньше. Он крепко держал ее и выказывал взволнованную радость по поводу ее безопасности, несоизмеримую с опасностью, в которой она находилась.

– Какой кошмар! – Воскликнула она, как только смогла произнести хоть слово. – Где эти двое?

Он окинул взглядом залив, увидел, что они бегут вдоль берега, делая широкий крюк, необходимый, чтобы добраться до того места, где он стоял, рисуя ее. – – Они идут, – сказал он. Он хрипло заговорил и попытался высвободиться.

Все еще прижимаясь к нему, она очистила глаза от воды и посмотрела.

– Да, понимаю, – выдохнула она. – Как холодно! Тот, что впереди, – мой брат. Единственное, что он может сделать, – это спринт. Так что он доберется сюда первым. Ты должен вести себя так, как будто знаешь его, должен называть его Гек – это сокращение от Гектора. Я ему все объясню.

– Да ладно тебе. Давай выберемся на берег.

Он снова попытался освободиться от нее.

– Глубина воды не более четырех футов.

– Не отпускай меня, – умоляла она. —Я немного слаба … И ужасно замерзла!

И она крепче сжала его.

Он не спорил и не колебался, но выбрал самый быстрый путь на берег. То есть он поднял ее на руки так легко, как будто она весила тридцать фунтов вместо почти ста тридцати, не принимая во внимание сто фунтов или около того воды, которую она несла в своей одежде. Как она и предсказывала, Гектор обогнал своего более высокого и тяжелого спутника и прибыл намного раньше него. Когда он, тяжело дыша, приблизился примерно на сотню ярдов к тому месту, где она отжимала юбки, Роджер пропел достаточно громко, чтобы его голос достиг ушей все еще далекого другого юноши, – привет, Гек. С ней все в порядке.

“Гек” остановился в изумлении. Затем он двинулся дальше, но более медленной походкой.

– Кто вы? – Спросил он Роджера.

Рикс оторвалась от отжима одежды. – Зови его Чанг, – спокойно сказала она брату. – Хэнк не должен знать.

– Какого черта … – начал было Гек.

– Заткнись, черт возьми, – приказала Беатрис тоном, которым члены одной семьи не стесняются обращаться друг к другу в моменты крайней необходимости. – Не пытайтесь думать. Ты же знаешь, что не можешь. У тебя, конечно, достаточно здравого смысла, чтобы понять, что Хэнка нужно заставить поверить, что вы с Чангом старые друзья. – Она добавила еще более низким тоном, – брось этот взгляд "удар по голове". До него не больше десяти секунд.

У Гектора едва хватило времени на безразлично успешную, но сносную перестановку выражения лица, когда к нему подбежал Хэнк, пыхтя, весь в заботе. —Тебе не очень больно, дорогая, правда? – Задыхаясь, спросил он.

Мистер Чанг, мистер Вандеркиф, – перебила Беатрис.

Вандеркиф, большой и тяжелый, красный и запыхавшийся, машинально поклонился. Усилие этого условного жеста, казалось, внезапно напомнило ему состояние души, приостановленное катастрофой. Он одарил большого художника вторым, более долгим и неприятно острым взглядом. Роджер ответил ему вежливым приветливым взглядом. – Надо развести костер, – сказал он, – и высушить эту юную леди. Ну же, Гек давай.То, как “Гек” поморщился, казалось, доставило ему удовольствие, и они с Беатрис обменялись одним из тех взглядов украдкой сочувствующего удовольствия от тайной шутки, которые провозглашают высокую степень близости и понимания. Роджер обратился к напряженному и встревоженному “Хэнку”:

– Вы поможете, мистер Вандерсниф?

– Мистер Вандеркиф, – поправила Беатрис. – Пока вы трое будете разводить костер, я спрячусь в кустах и выжму из озера все, что смогу.

Чтобы глаза Хэнка не сверкнули ревностью, а глаза ее брата-гневом, и так, чтобы никто из них не услышал, она ухитрилась сказать Роджеру: “Ты поможешь мне, не так ли?”

– Конечно, – сказал он. – Но меня зовут Роджер Уэйд, а не Чанг.

– А меня зовут Беатрис Ричмонд.

– Этого достаточно, чтобы продолжить. А теперь спрячься в кустах. Мы должны поторопиться с огнем. И он крикнул Хэнку, – давай, Вандеркиф!

У мисс Ричмонд стучали зубы, но она задержалась достаточно, чтобы на минуту отвлечь брата. – Его зовут Уэйд, а не Чанг.

– Боже правый! – Пробормотал Гек. – Что все это значит? Беатрис, кто, черт возьми, этот парень? Да ты даже не знаешь, как его зовут!

– Не лезь не в свое дело, – спокойно сказала Беатрис. – Он твой старый друг … мой … из нашей семьи … художник, с которым мы познакомились в Париже. Не забывай об этом.

Гек сжал кулаки и нахмурился, что выглядело бы опасным, будь его подбородок сильнее. – Я этого не потерплю. Я собираюсь отвезти тебя домой.

– И поручить Хэнку все это дело? И расторгнуть помолвку? И опозорить меня? И себя? И семью?

Все это были причины, по которым Гек не мог отказаться от сговора, она подчеркнула это легким смешком. Она закончила, – о, я думаю, что нет. Меня это волнует меньше, чем тебя. Будь осторожен, или я сам его сдам. Это было бы так весело!

Гектор, несмотря на свой гнев, одобрительно усмехнулся, потому что у него было чувство юмора.

– Веди себя прилично, – сказала Беатрис. – Иди, помоги достать дрова.

– Но что скажет мама и отец! Святые небеса! Как отец будет кричать!

– Не волнуйся. Делай свое дело!

И Беатрис исчезла среди кустов и огромных ледниковых скал.

Роджер выполнил свою роль в обмане с большим отличием. Он был так занят тем, что собирал огромные куски дерева и нес их к центральной куче, которую они складывали на открытом пространстве, что у него не было ни дыхания, ни времени для разговоров; и так как двое других мужчин не могли не последовать столь достойному примеру, не было сказано ни слова. Кроме того, одного взгляда на лицо большого Хэнка или маленького Гека было достаточно, чтобы понять, как усердно они думали. Один раз Хэнк, оказавшись рядом с картиной, начал осторожно оглядываться, чтобы взглянуть на нее. Он думал, что Роджер занят где-то далеко. Он буквально подпрыгнул, когда голос Роджера, властный, совсем не дружелюбный, бросил ему, – эй ты! Держись подальше от этой картины! Я никому не позволяю смотреть на мои незаконченные работы.

– Я … я прошу прощения, – запинаясь, пробормотал Вандеркиф, поспешно вставая там, где против него не могло возникнуть даже подозрения на попытку подглядывания.

Огонь превратился в чудовище. Роджер и Беатрис разговаривали и смеялись в самом приподнятом настроении, не забывая о мрачности молчаливого, слушающего брата и жениха, но определенно наслаждаясь этим. Наконец Беатрис повернулась к брату и сказала, – я убедила мистера Уэйда принять приглашение матери.

Роджер любезно улыбнулся. – Не совсем так, мисс Ричмонд, – парировал он так искусно, как будто удар не последовал без малейшего предупреждения. – Знаете, я не уверен.

Беатрис посмотрела на настороженного Вандеркифа—красивого парня, почти такого же крупного, как Роджер, но с узорчатым видом модного человека, а не с видом Роджера, лишенного индивидуальности.

– Чанг – трудящийся отшельник, – сказала она. – Маме приходится изрядно потрудиться, чтобы уговорить его прийти хотя бы на ужин. Она повернулась к Роджеру. – Ты должен прийти, на этот раз, Чанг, – умоляла она. Вполголоса она добавила, – ты должен мне помочь.