Тимур и его друзья: Гении третьего тысячелетия

Спазм мышц заставили резко выгнуться.

– Очнулась! Тужься!

– Ааааа!

– Ещё! Головка вышла! Тужься!

Следующий спазм скрутил её в узел.

Эффект от дозы ядовитого концентрата не заставил себя ждать. Ударом молота давление спровоцировало множественные разрывы сосудов мозга. Радужную оболочку глаз заливают реки эритроцитов, на зрачки опускается бордовая пелена.

В этот момент руки акушерки достают склизкий фиолетовый комок, ложа его на живот умирающей матери. Тишина…

Указательный палец врача ловко освобождает рот новорожденного от слизи.

– Уаа! Уаа! Уаа!

Эти сладкие звуки перевернули мир. Вика вдруг перестала чувствовать своё измученное тело. Время стало густым и почти остановилось. Перед глазами летела жизнь. В застывшем мире куча последовательных короткометражных роликов, атаковали сознание.

«…Мама. Я почти не помню её. Лишь добрые, размытые черты лица, приятный тембр её голоса. Тёплые, шероховатые руки. Мама умерла незадолго до моего пятого дня рождения, не успев полностью одарить дочь всей своей материнской лаской и заботой».

«…Засаленные, мутные коридоры, спёртый запах, которым насквозь была пропитана Питерская коммуналка. Ещё ребёнком, заходя домой с улицы, первым делом я всегда бежала к пожелтевшей от времени оконной раме, заклинившей так, что оставалась маленькая щель, сквозь которую непрерывно поступал в комнату свежий воздух. Дома дышалось тяжелее, чем во дворе, но проходило немного времени, и я постепенно привыкала к окутавшему смраду…»

«…Папа. Человек, к которому, начиная воспринимать этот мир, я была безумно привязана и любила его так, как только ребёнок может любить родного отца. Но у папы была своя страсть, дешёвый портвейн или в лучшем случае палёная водочка. И когда он напивался, а это случалось почти каждый день, почему-то становился другим, чужим. Без видимой причины выкрикивал в мою сторону несвязную брань, и с размаху бил так, что теряя опору ребенок больно падал, получая ушибы и травмы. Со временем я научилась уходить от ударов и нырять в чёрную нишу между кроватью и полом, где сжавшись в комок, спасалась от разъярённого и любимого монстра…»

«…Люди в серой форме, я всегда ненавидела их. Однажды они пришли домой и забрали меня, разорвав связь между мной и отцом. Единственная точка опоры, в которой я так нуждалась, несмотря на постоянную ругань и побои, перестала существовать…»

Дальше мысли сыпались фотографиями.

«…Темно-серое здание детдома. Осенний Лес. Однообразные дни. Собрания. Телевизор. Столовая. Временные подруги. Прогулки. Воспитатели. Наказания. Радость. Страдание. Горечь одиночества. Размышления. Надежда…»

Следующее воспоминание было особенно приятным, одарив после долгих лет её жизнь новым, желанным смыслом.

«…Первая и единственная любовь. Настоящий офицер и джентельмен. Он сразу стал родным. Сильный и заботливый мужчина из тех немногих, с которыми я встречалась. Его взгляд, голос, та колоссальная энергия, в которой хотелось купаться и тонуть каждую секунду.

Пусть он только появился и сразу исчез, но я люблю его так, как вообще может любить женщина. Несмотря на тяжесть одиночества, я сберегла и пронесла это неподдающееся описанию чувство до сегодняшнего дня, ни секунды не о чём не жалея. А теперь у нас есть ребёнок. Наш ребёнок, и когда всё это закончится, я обязательно найду его. Мою единственную и настоящую любовь…»

Сейчас все эти мысли приносили ей удовольствие. Как будто в мире больше нет ничего кроме удовольствия. Нет гнева, обид, нет зависти и презрения. Нет страха, трусости, стыда и чувства вины. Нет подлости и предательства. А вместо этого есть только любовь и радость…

Вика вдруг начала от души хохотать, обливаясь кровавыми слезами. Заливаясь хохотом, неожиданно для себя, она захотела простить всех. Всех, кто на протяжении всей её жизни причинял ей боль и страдания. Всех кто разбил её юные грёзы, заставив поверить в серую и убогую действительность… И она простила.

Это подарило ей ножиданную порцию новых сил. Широко открыв глаза, сквозь бордовую пелену она смотрела перед собой. Время вернулось в прежнее русло.

– Уаа! Уаа!…

– У вас мальчик. – голос Акушерки дрожал.

Вика разглядела головку с тёмными, липкими волосиками. Хотела поднять руку и прикоснуться к ней, но тело её уже не слушалось. Лица сына она так и не увидела. Только повторяющиеся короткие звуки «Уаа, уаа, уаа»… Но сейчас это не имело значения…

Я родила!Всё будет хорошо…

Её последняя мысль была наполнена спокойной уверенностью. С нежной улыбкой на лице Вика закрыла глаза, сделала последний вдох и отпустила этот мир на все четыре стороны…

Осколки сознания, пленёные мягким, тёплым светом, летели в чудесный, манящий тоннель. Такой волшебной лёгкости она не ощущала никогда.

2

6 октября 1999 г.

15 часов 15 минут.

Санитары-реаниматологи вынесли тело Вики, погрузив его в спецмашину. Буньков с мрачным видом рассказывал старшему смены о тяжёлых последних минутах, нехватке оборудования и ещё куче проблем, которые если их решить, в дальнейшем существенно сократят смерть рожениц. Старший смены слушал в пол уха.

Можно подумать только у них проблемы. Вчера премии лишили, а у сына скоро день рождения. На что теперь подарок покупать? Сегодня ещё футбол в восемнадцать тридцать. Наши играют…

Старший мельком глянул на часы.

Шесть вечера. Конец смены, а ещё в морг надо попасть. Ну вот, первый тайм коту под хвост. Чёрт возьми…

Он прервал главврача на полуслове, сочувственно закивав головой, сунул копию фальшивой медкарты, заранее приготовленную Буньковым себе подмышку, и быстро зашагал в сторону машины.

Минуту спустя карета скорой помощи выкатилась со двора роддома, растворившись в транспортном потоке города…

Буньков с облегчением глубоко вздохнул. Он знал, вскрытия делать не будут. Для эксгумации нужен повод.

Отец Поповой умер четырнадцать лет назад, а других родственников у неё нет. История болезни наглядно демонстрирует причину смерти.

Он заранее тщательно всё проверил.

Сейчас тело доставят в морг, нацепят ярлык с номером и через два, три дня похоронят в соответствии с социальной программой.

Всё шло по плану.

Как там малыш?

С этой мыслью главврач поспешил в палату.

После смерти Вики, Татьяна, дежурившая акушерка отпросилась. Буньков не возражал. Психологически это было тяжело, да и график был не плотным. В среднем здесь ежедневно на свет появлялись шесть – восемь малышей. Сегодня было двое уже родивших и пятеро ожидали. Татьяну сменила ещё одна штатная акушерка.

Буньков шёл по коридору роддома.

– Игорь Павлович, мне так жаль. Как вы себя чувствуете? Её уже увезли?

Причитала молоденькая медсестричка сидящая в картотеке, глядя на главврача печальными глазами…

Бунькову недавно исполнилось сорок шесть лет. Из них в этом роддоме он проработал главврачом двенадцать. За всё это время, проявляя себя как серьёзный, строгий, но заботливый руковоитель, в любую минуту готовый прийти на помощь не только в рабочей обстановке, но и в житейских ситуациях. Отчего слыл честным и порядочным врачом, на которого можно было положиться, и как следствие пользовался неограниченным доверием коллектива. Коллектив роддома, не считая главврача и кочегара Григория, состоял из женщин и в знак благодарности, а потом и по привычке называли они его «феем».

– Со мной всё в порядке Настя.