а вот поди ж ты.
вдалеке появились желтые фонари шоссе. на горизонте пожелтело небо. скоро утро. как холодно.
холодно и одиноко.
от мороза сильно сводило сломанную в детстве руку.
прямо как тогда…
тогда, когда…
маленький мальчик, сжавшись в углу раздевалки, радостно улыбался, осознавая, что отбился от злых хулиганов, что надавал им как следует, пусть даже и после этого позора. после того, как бывшие друзья накинулись на него, выйдя после репетиции, найдя на первом этаже, нападая, выкрикивали обидные несправедливые слова про него, его семью, деньги, ремонт и папу… теперь они не скоро подойдут к нему, он им наподдал как следует. надолго запомнят. но рука, та самая рука, которая так нужна для исполнения отчетной программы на зачете, начала ныть и опухать. наверное, нужен снег, лед, нужно скорее одеться и выйти отсюда. а если кто попробует прицепиться на улице, им точно несдобровать, уж там найдется, чем их наградить… хотя бы и ногами в бывалых, видевших всякое в углах коридора, ботинках.
двери зала закрылись. хор встал, приветствуя директора школы.
– садитесь, дети, – пробасила Изольда Иосифовна.
раздался шум, задвигались стулья, наступила тишина. больше сотни детей разных классов обучения замерли в ожидании распевки и репетиции.
в наступившей тишине прогремел низкий женский голос.
– Юра, встань, пожалуйста.
он встал. сотня пар глаз сидящих детей устремилась на него.
стало не по себе.
щеки против воли покраснели, стало жарко и душно.
– Юра, ты что-то можешь сказать, где твой папа, который обещал нам ремонт школы, но исчез с деньгами, которые мы ему дали.
в мертвой тишине маленький мальчик, осознавая, что на него смотрит столько людей, смог тихо произнести:
– нет…
– дети!.. – заговорила директриса.
и тут он понял, что даже рассказ о папе, ушедшем из семьи, пусть и забравшем чьи-то там деньги, не поможет прямо сейчас. никакие признания, факты и слова не помогут исправить закрутившуюся сильнейшим штормом, подкашивающим дрожащие ноги, ситуацию.
– вы все, мы все, кто работаем и учимся в этой школе, знаем, что Юрин папа обещал нам сделать в этой школе ремонт. но он исчез, не отвечает на звонки, и мы не знаем, что теперь с деньгами, которые вы, дети, и ваши родители, сдавали, возможно, отдавая последнее..
тишина звенела и дрожала. спина, колени, руки, – все превратилось в один жуткий светящийся кокон, окруженный сжимающимся светом люстр.
– поэтому мы, дирекция школы, приняли решение, что мы не будем больше тебя учить.
под напором стремительно направленных взглядов хотелось провалиться сквозь землю.
– ты слышишь, Юра?
– да, Изольда Иосифовна, – прошептал он, слыша эхо собственного голоса от стен большого зала.
– поэтому, пожалуйста, выйди сейчас и покинь нашу школу.
20170214
Мишка
плюшевый мишка лежал на книжной полке, облокотившись на стену.
едва начавшись, возня в постели прекратилась.
– милый, я не могу так…
недовольный мужской голос выдохнул и спросил:
– ну что не так?
– он смотрит…
– кто?
– он..
– кто «он»? – раздражение начало усиливаться.
она выдохнула:
– он, этот мишка. он смотрит на нас, я так не могу…
молодой мужчина откинулся на край кровати, спиной уткнувшись в старый венгерский ковер. он глубоко выдохнул несостоявшееся возбуждение.
– и что теперь?
она поцеловала его, прижавшись грудью:
– мой хороший, накрой его чем-нибудь.
откинув одеяло, он выпрыгнул из постели, и начал шарить в темноте.
на кресле светилось в лунном свете белое свадебное платье. на стуле чернел пиджак от его костюма.
он присмотрелся к чему-то серому, лежавшему на полу, поднял фату, взмахнул ей, будто вытряхивая пыль, обернулся в темноте к постели, ухмыльнулся и накрыл медвежонка фатой.
– так пойдет?
– ладно, иди ко мне, – она протянула руки навстречу.
он отбросил одеяло, покрывавшее ее по грудь.