Одиночество. Сборник рассказов

Чай допиваем в молчании, наблюдая за медленно ложащимися на парковку снежинками. Ветер вдруг утих, и мигающий свет вывески теперь искрится на снегу, окрашивая его то в желтоватый, то в синий. Красиво. Тихо бренчит на гитаре Джонни Кэш, напевая о том, что видит темноту. А мы ее тоже видим, за снегом и светом видим. Это особенная темнота, она ничего не прячет. В ней живут слова и смыслы, уехавшие гости, планы на завтра. Я люблю темноту.

Игорь прихватывает мою кружку и уходит, вскоре доносится мерный шум воды – моет посуду. Как любой нормальный мужик, он моет всю посуду, что накопилась за день, сразу. Так у нас заведено – не оставлять друг другу лишней работы.

Я взял пульт и включил Синатру. Его голос как нельзя лучше подходит для таких вот ночей, когда не ждешь гостей и просто думаешь о чем угодно. О Синатре, например. Великий певец, по-настоящему великий. Человек-музыка. Слушая его песни, я слушаю не песни, а его, старину Фрэнка. Потому что он умел вкладывать смыслы, и это дано не всем. Он прожил хорошую жизнь и ушел, оставив след. Это тоже не всем позволено. И хотя английский я знаю на три с большой натяжкой, но мы с Фрэнком друг друга понимаем.

Шум воды утих, Игорь вышел из кухни, накинул свою любимую кожанку и вышел в ночь. Вскоре за стенкой заурчал мотор его «Крузера», свет фар медленно развернувшегося «проходимца», как именовал его хозяин, прополз по стене, зацепив весело блеснувшие бутылки за стойкой, и Игорь уехал, коротко «гукнув» на прощание сигналом.

Я улыбнулся вслед и отправился в кухню, инспектировать остатки. Если вдруг кто-то приедет, надобно накормить. Как я и предполагал, за главное блюдо дня выступала зажарка. Мы здесь особо разносолами не балуем гостей. Мясо, овощи, пюрешка на гарнир или каша. Честная еда. На завтрак каша обязательно, я за эти пару лет научился готовить ее просто шикарно. Это не мое раздутое самомнение говорит, это гости. А я и не спорю, самому нравится. Запас овощей и мяса достаточный, взвод накормлю при нужде. Был у нас случай. Шла по трассе колонна армейской техники. Такая же зима стояла. Куда они гнали «Супер-МАЗы» и «Уралы», мне неведомо. Но аккурат возле «Версты» колонна встала – кто-то сломался. Вояки с присущей им бесцеремонностью и основательностью заняли всю парковку, напрочь лишив всех остальных страждущих шанса поесть. Покопавшись минут тридцать, вояки поняли, что быстро починиться вряд ли получится, и через пару минут три десятка человек плотно расселись по диванам и заказали еды. Давненько я так не крутился. Но ничего, справился, ни одного голодного не осталось. Пока товарищи кушали, экипаж пострадавшего «Урала» все же что-то наколдовал, и, быстро похватав горячего, завел-таки свой агрегат, и колонна скрылась в метели…

Подпевая Фрэнку, на всякий случай помыл овощи, поставил чайник на мирно гудевшую печку. А чем прикажете тут отапливаться? Центрального отопления нет, а электричество нынче кусается. Да и на живом огне еда всегда вкуснее получается, это я с детства знаю. Водопровода, кстати, тоже нет, но мы организовали колонку, и проблем с водой нет.

Мне, конечно, до Фрэнка далеко, да и не тягаюсь я с великими. А вот Ванька, тракторист наш, поет его очень душевно. Мы когда с Игорем «Версту» достраивали, Ванька пришел как-то вечером и с порога бухнул:

– Мужики, сделайте сцену, а? Маленькую.

Переглянувшись с Игорем, мы удивленно воззрились на Ивана. Он, поняв, что мы просто так сцену городить не намерены, вздохнул и сказал:

– Я петь люблю. Очень.

Перспектива слушать какой-нибудь шансон или, еще хуже, попсу, нас не грела, о чем мы и заявили в голос. Улыбнувшись, Ваня, смущенно тиская в замасленных руках шапку, затянул «Moonlight». Да так затянул, что и Фрэнк бы аплодировал, точно знаю. Дослушав до конца, Игорь с очень значительным видом спросил:

– А еще что можешь?

Следующий час мы бессовестно гоняли Ваню в хвост и в гриву, работа на объекте встала. Делавшие отделку армяне тихонечко присели в уголке и слушали, как и мы, открыв рты и щуря глаза от удовольствия. На мой вопросительный взгляд Арам, их старший, развел руками, с улыбкой кивнул на Ивана и прошептал громко:

– Как можно мешать? Никак нельзя.

И не поспоришь.

Допев, теперь уже Иван вопросительно уставился на обалдевших нас. Откуда он знает английский? Где выучил песни Фрэнка?

– А ты …чего не поступил никуда? На тракторе вкалываешь… а мог бы на сцене!

– Так это… я ж и прошу сцену.

– Будет тебе сцена – я не мог отказать.

– Только я по воскресеньям смогу, в другие дни работа. И летом только по вечерам… не всегда. Сами знаете.

Знаем, как не знать. Летом Ваня пашет без продыху, но мы потерпим.

– Добро. А можешь «Moonlight» еще разок?…

И вот теперь каждое воскресенье Ванька поет. Не важно ему, есть кто в зале, или только мы с Игорем (я ради этого приезжал пораньше), он поет. Только ему я разрешаю курить в зале. Он приходит, садится на стул, закрывает глаза и поет. А мы с Игорем по очереди носим ему виски. Из его личной бутылки, за которой я специально ездил в город. Мог бы попросить кого-нибудь, привезли бы, но… Это мое дело. Просто потому, что уважаю. Теперь по воскресеньям у нас почти не бывает пусто. Люди приезжают послушать. Жаль, что сегодня не воскресенье.

Снаружи зашумел мотор, и я вышел в зал, вытирая руки полотенцем. Подъехавший на авто гость потушил фары, заглушил мотор и выбрался под снег. Я отлично видел его, ловящего ртом снежинки. Молодой мужчина, лет тридцать или около того, в добротной кожаной куртке, джинсах и легких туфлях. Постоял немного, подняв лицо к небу, и, оскальзываясь, направился ко входу в бар. Зачем в летних туфлях зимой ходить? Дань моде? Ладно, не мое дело. Мое дело – накормить.

Дверь хлопнула, и парень застыл на пороге, огляделся.

– Доброй ночи – глуховато произнес мужчина.

– Доброй. Поужинаете?

– Можно кофе? – как-то потерянно спросил гость и пошел к стоящему в углу у окна диванчику. Повесив куртку на стоящую тут же вешалку, он уставился в окно. Пожав плечами, я ушел на кухню. Кофе мы всегда варим в турке на печи. Когда я завел было разговор о покупке кофе-машины, Игорь только хмыкнул. Он фанат кофе и не признает компромиссов, и сваренный любым другим способом кофе считает суррогатом. Дождавшись пенки, я снял турку с печи, налил кофе в специальную тонкостенную чашечку и вышел в зал. Гость так и сидел, глядя в окно отсутствующим взглядом. Я аккуратно поставил кофе перед ним:

– Ваш кофе. Из турки.

Он взял чашечку, принюхался, отпил небольшой глоток и замер ненадолго, прикрыв глаза.

– Спасибо – он вздохнул и отвернулся.

Я вернулся за стойку и взялся за висящие вверх ножками бокалы. Протираешь его тщательно, смотришь на свет и подвешиваешь на место. Синатра сменился Сэмом Куком, за ним Биби Кинг… Когда запел Том Вэйтс, гость не выдержал:

– Почему блюз?

– Не нравится?

– Нравится, но… Неожиданно здесь услышать.

– Я люблю хорошую музыку.

Он помолчал, допил кофе, отставил в сторону опустевшую чашку:

– Это ведь у вас по воскресеньям поет хороший музыкант?

– Он тракторист. Да, у нас.

– Тракторист?

– А почему бы трактористу не петь?

– Да, верно… Вы не спрашивали у него, почему он поет?

– А почему люди поют? Вообще?

Он потер переносицу.

– Есть еще кофе?

Я сходил на кухню и скоро вернулся с двумя чашечками, уселся напротив:

– Он нам не сказал до сих пор, где научился петь и почему поет американскую музыку. Просто приходит и поет. А мы и не против.

– У вас есть женщина?

Я вздернул бровь, и мужчина смешался:

– Может быть, вы знаете… Почему они уходят?