Деструктив

– Нет, не хочу, зачем? Не все хотят что-то создать, иногда просто хочется жить.

– Просто жить. – Повторил я за ним. – Да, как же это непросто. – Я улыбнулся.

Мы просидели у них несколько часов, говорили ни о чём, просто залипали. Ещё покурили и поехали домой. Перед сном я лежал в спальнике и думал, как же так? Почему молодым людям приходится заниматься такими постыдными вещами? И куда смотрят их родители? Наверняка они не лазают по порно сайтам, где трудятся их чада. Наверняка они верят в их ложь про рекламные ролики и мультипликацию, да, и я бы поверил тоже, что уж тут, мы не можем принять, что грязь этого мира коснулась наших близких, думаем, что это происходит с какими-то другими людьми, и их – этих других людей, совсем мало. Их родители гордятся ими. Я даже представляю, как они хвастаются перед своими приятелями, мол, мой сын вон ролики снимает, деньги зарабатывает, не для мужика, конечно, работа, но деньги зарабатывает и нам даже подкидывает. А их приятели слушают это всё, а потом говорят своим детям: «Посмотри, вон сын у приятеля моего, ролики снимает, деньги зарабатывает, а ты бестолковый, какой-то, тянем тебя, а ты по улице шатаешься или перед компом сидишь целыми днями». Ну, что-то в таком роде, правда ведь? Но никто не знает, какие на самом деле снимает ролики этот небестолковый парень. В какой грязи он барахтается. Я провалился в сон.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Пронеслось ещё несколько дней, я расписывал тарелочки, слушал Ильина, но уже с меньшим рвением, и расписывал и слушал. Рашид не отвечал на мои звонки. В итоге, я расписал всего 10 тарелок и забросил это дело. Юлю уговорили остаться ещё на месяц на работе в языковом центре, а это означало, что мы пробудем в Бишкеке ещё 30 дней, не меньше. Лешай меня отпустил, начала болеть спина, просто невыносимо. Самое отвратительное в этом было то, что в лежачем положении я мог находиться недолго, часов пять, шесть, не больше. Потом приходилось вставать и разминать спину, я редко повторно ложился спать, начал страдать хроническим недосыпом. Я снова пошёл в поликлинику, мне выписали направления на анализы. Но, когда я возвращался из поликлиники, у меня заболел зуб мудрости, да так заболел, что по пути мне пришлось зайти в аптеку и купить «Кетонал». Года два назад от него откололся кусок и это был вопрос времени, я знал, что он заболит, но произошло это в такой неподходящий момент. Прошлой зимой он тоже начал болеть, поболел пару дней и прошёл, я решил перетерпеть. Зубных врачей я панически боюсь. В детстве мне вырывали зубы, сверлили их и всё без обезболивающих, мне лучше терпеть боль, чем пойти к дантисту. Но на этот раз, видимо, всё было серьёзно у меня опухла вся правая сторона, болел висок и даже шея. Отдавало в глаз.

Вечером позвонил Ментор и пригласил нас в гости. Я выпил «Кетонал» и мы поехали. Сидели у Ментора на полу, пили кофе. Смоленская возилась с ребёнком, у неё дочь маленькая, лет пять, может меньше, я не определяю возраст детей на глаз. Периодически подходила к нам, что-то говорила, смеялась и уходила то сама Смоленская, то дочь её. Ментор допытывался от меня, как в Петербурге? И стоит ли туда ехать?

– Конечно, стоит. – Отвечал я. – В любом случае хуже, чем здесь не будет.

– Ты думаешь, Бородатый, что здесь дела совсем плохи?

– Не совсем, но с работой всё хуже и хуже. Для нас и наших идей здесь больше нет благоприятной среды. Когда-то мы с тобой могли воротить дела, а сейчас, посмотри – всё только «купи-продай».

– Да. Ты, наверное, прав. Я сам уже не знаю, чем мне заняться, распродаю всё потихоньку и проживаю. Здесь совсем всё плохо.

– В этом нет ничего плохого. Просто мы переросли эту страну. Все наши друзья уехали. Наш микросоциум развалился.

– А сами вы, что думаете? Тоже уезжать?

– Мы уже уехали. Мы не задерживаемся надолго на одном месте. Я хочу найти место, в котором просто получиться жить.

– А Питер не то место, разве? Тебе же там понравилось?

– Мне понравился город, но зацепиться там не получилось. Не подошёл климат, я сильно заболел пневмонией. А ещё, иностранцу трудно устроиться на работу, но в этом городе я нашёл себя. Именно в Питере я стал писателем. Не знаю, к чему это приведёт меня и будет ли кото-то читать мою писанину. Но там я понял, что надо стать КЕМ-ТО, чтобы не прожить жизнь впустую.

– Ты думаешь писательством можно заработать? Кто-то ещё читает книги?

– Конечно читают, на планете семь с половиной миллиардов людей и всем им что-то надо. Каждый человек хочет что-то новое – кино, книгу, машину, страну. Вопрос в другом: выдержу ли я весь этот путь? Смогу ли пойти до конца в своём выборе? Буду ли находить в себе силы, чтобы писать? Пишу-то я на русском языке, а русский читатель избирателен, он избалован классикой, «новое имя» должно доказать своё право на существование. И вот это самое трудное.

– И всё же, ты думаешь, что этим ремеслом можно кормиться? Или ты готов к вечным скитаниям, но в конце концов встать на одну полку с признанными «именами»? Ну, или не встать.

– Я думаю, что любое ремесло может приносить доход, наверное, Пелевин, Акунин, Водолазкин не бедствуют, даже Донцова, Устинова, и Быков, получают свой кусочек пирога. Опять же, дело в другом, писать – это очень тяжело, тем более, что тебе за это никто не платит. Но суть в том, что я пишу с того самого момента, как научился это делать. Хочу я того или нет, мне придётся идти до конца. Добьюсь я признания или нет, одному Богу известно.

– Кстати, кто тебе из них больше нравится? Ну, Устинова с Донцовой не в счёт, если ты не зачитываешься ими, конечно.

– Никто! Мне нравится Тургенев и Горький. Они писали о настоящей жизни, о том, что терзает человеческую душу и тело.

– Ясно. Ты веришь в какое-то предназначение? В судьбу? В волю Божию? Тебе не кажется, что мы сами определяем своё предназначение?

– Я не исключаю какого-то провидения свыше. Но писать я выбрал сам – меня очаровало это с первых букв, которые я вывел в прописи. Я старался не писать много лет, я долго молчал, сдерживал поток, вырывающийся из меня. Но в Петербурге, вернёмся к нему, меня прорвало, я не могу больше остановиться. Этот город расставил во мне все точки над «i».

– Всё-таки ты убеждён, что нашёл себя в этом мире? В твоих словах я слышу уверенность и веру в предназначение. Ты убедил меня – я хочу пожить в этом городе.

– О! Знал бы ты какие сомнения меня терзают, моё нутро постоянно мучается. Вопросы о моём предназначении в целом и о писательстве, как о его проявлении. Если бы знать наверняка, что это то чем надо заниматься. Если бы можно было заглянуть в будущее. Но тогда стало бы скучно жить, право выбора пропадает. Но именно это право не даёт покоя, ведь всегда можно всё бросить и заняться чем-то другим. Или то, чем ты занимаешься – это вовсе не твоё. Итог: прожитая впустую жизнь. А кому хочется верить, что он впустую прожил жизнь? Просто так занимал место на этой планете! Дышал воздухом! Отравлял окружающую среду! И всё это за зря, был паразитом в обществе – мешал другим, с предназначением, путался под ногами и вставлял палки в колёса! Никто не хочет быть таким! Все уникальны, у каждого своя правда. Но есть одно мерило – смерть, когда человек умирает, тогда-то и становится ясно, просто так он прожил или постарался хоть немного. Кто его будет помнить потом? А главное добрым словом будут поминать или радоваться, что наконец-то его не стало, ушёл – как груз с плеч упал.