Экономическая журналистика

И, наконец, третье значение факультативных признаков заключается в том, что они не влияют на квалификацию преступления, поскольку не нашли отражения в конструкции составов: ни в основном составе, ни в производных от основного (составах с отягчающими или смягчающими обстоятельствами). Такие дополнительные признаки являются факультативными в прямом значении этого слова.

Мы не случайно заостряем внимание наших оппонентов на том, как представлен в ст. 144 УК РФ непосредственный и дополнительный объект данного преступления и какими значениями наделяет наука уголовного права факультативные признаки, в целях их применения в точном соответствии с волей законодателя, поскольку известны случаи, когда при квалификации преступления некоторые судьи манипулируют понятием дополнительного объекта и, в зависимости от ситуации, используют его то в одном, то в другом из приведенных выше значений. Как правило, в третьем. Такие нарушения при отправлении правосудия встречаются в регионах при рассмотрении уголовных дел судами первой инстанции, когда в роли обвиняемых выступают высокие должностные лица, от которых иногда напрямую зависит решение целого ряда бытовых и хозяйственных вопросов, связанных с работой судов на территории данного региона. Неслучайно даже среди юристов в последнее время все чаще встречается такой речевой оборот, как «местечковое правосудие».

Рассмотрим на примере, насколько точно характеризует этот оборот речи сущность происходящих со ст. 144 УК РФ метаморфоз, когда дело доходит до ее реального применения.

«В конце апреля 1995 г. в газете „Комсомольская правда“ был помещен материал ее специального корреспондента по Волгоградской области Ирины Черновой „Как один хулиган разоружил всю волгоградскую милицию“. Это был не первый материал Черновой, содержащий критику в адрес сотрудников внутренних дел.

Реакция правоохранительных органов на эту публикацию выразилась в том, что 5 мая 1995 года, по негласному указанию начальника штаба УВД полковника Никищенко, в отношении корреспондента Черновой И.Г. было заведено дело оперативного учета. Формальным поводом для этого послужило донесение секретного агента № 109 о том, что ее видели на Советском рынке г. Волгограда в группе лиц, занимавшихся незаконной торговлей автомобилями. Началось активное наблюдение за журналистом, прослушивание (в том числе несанкционированное) ее телефонных разговоров, сбор информации о личной жизни «подозреваемого». Вся собранная информация доводилась до сведения полковника Никищенко.

После того, как 6 июня 1995 г. в опорном пункте районного отдела милиции г. Волгограда, ударом дубинки по голове был убит журналист Александр Коноваленко, Чернова подготовила статью об этом событии, а в служебном кабинете Никищенко состоялся ее первый разговор с полковником милиции. Никищенко сказал Ирине, что за ней ведется наблюдение, и органами УВД зафиксированы эпизоды ее интимной жизни, имеются соответствующие фотографии и видеозаписи. Он потребовал от Черновой прекратить публикацию критических материалов о деятельности волгоградской милиции, и снять из номера материал о гибели Конова-ленко. В противном случае собранная информация будет распространена по месту жительства Ирины, доведена до сведения членов ее семьи и соседей. В результате подготовленный Черновой материал не был опубликован в популярной газете.

Вслед за этим состоялся второй разговор между Никищенко и Черновой. Поводом послужил очередной материал журналиста на криминальную тему, рассказывающий о браконьерстве. На этот раз Никищенко сообщил, что в его силах распространить информацию о том, что Чернова – агент ФСБ, если она не прекратит публикацию критических материалов о милиции. Следует отметить, что оба разговора с Никищенко, Чернова сумела записать на диктофон. С этим она обратилась в прокуратуру Волгоградской области, и следственное управление прокуратуры возбудило уголовное дело в отношении Никищенко по двум статьям Уголовного кодекса, предусматривающим ответственность за воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналиста и злоупотребление служебным положением.

В июне 1996 г. дело было направлено для рассмотрения в Центральный районный суд г. Волгограда. В это же время администрация Волгоградской области издала распоряжение о выделении в счет финансирования УВД 400 миллионов рублей на приобретение квартиры председателю Центрального районного суда Игорю Пучкину, после чего Центральный суд Волгограда под председательством судьи Пучкина и вынес начальнику штаба УВД полковнику милиции Никищенко оправдательный приговор. Чернова и ее адвокат Калинин обжаловали это решение в Верховном суде». (Малышева А.Ж. Дело № 5. Ирина Чернова против УВД Волгограда. – М.: «Галерея», 2000. С. 81–90).

Мы не располагаем информацией о том, что покупка судье Пучкину квартиры за счет УВД г. Волгограда непосредственно перед началом судебного процесса каким-то образом повлияла на вынесение оправдательного приговора в деле по обвинению начальника штаба УВД полковника Никищенко. Поэтому, не вдаваясь в публицистические подробности и оценки этого обстоятельства, отметим, что в определении Судебной коллегии по уголовным делам ВС РФ нашлось немало других оснований, по которым данный приговор был признан незаконным, и дело было направлено на новое судебное разбирательство.

Пока нас интересует в нем только то, что непосредственно касается объекта данного преступления. В этой связи, возвращаясь к предмету нашего исследования, обратимся к бюллетеню «Законодательство и практика средств массовой информации» за октябрь 1998 года, в региональном приложении которого, незадолго до того, как суд вновь рассмотрел это дело, было опубликовано интервью с Черновой по этому поводу.

«…Насколько мне известно, статья Уголовного кодекса о злостном воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналиста применяется крайне редко. И случай с Никищенко едва ли не первый в России, когда к ответственности за такое преступление привлечено должностное лицо, да еще в таком ранге. Теперь мои оппоненты в лице подсудимого и его защиты, а также суда, который целиком на их стороне, вероятно, попытаются доказать, что действия Никищенко вообще не образуют состава преступления. Такая попытка уже предпринималась в 1995 году, когда один доцент из Волгоградского юридического института МВД опубликовал в милицейской многотиражке статью, где пытался доказать теоретически, что статья УК о воспрепятствовании деятельности журналиста так, мол, неудачно сформулирована, что ее вообще применить нельзя. Поскольку там надо доказать, что обвиняемый имел своей целью ущемить свободу массовой информации в целом, а не права отдельного журналиста. А такую глобальную цель обвиняемый Никищенко якобы преследовать никак не мог. Все попытаются представить как „локальный“ конфликт».

Опасения потерпевшей, высказанные в этом интервью, оказались ненапрасными. Защита подсудимого, действительно, строилась, в том числе и на том, что Никищенко не желал, и не мог своими действиями причинить вред свободе печати или других средств массовой информации как основному объекту, предусмотренному данным составом преступления. Суд согласился с доводами защиты, и принял их в качестве одного из оснований для вынесения очередного оправдательного приговора. Законные права и интересы журналиста были восприняты судом в качестве факультативного признака, который не влияет на квалификацию данного преступления.

Данный пример еще раз наглядно убеждает нас в том, что свобода печати или других средств массовой информации – слишком обширное понятие, оно затрагивает интересы достаточно большого круга участников общественных отношений, чтобы служить непосредственным объектом преступления, связанного с воспрепятствованием законной профессиональной деятельности журналистов. Скорее, она относится к общественно опасным последствиям этого преступления или, если так можно выразиться, к «подвидам» видового объекта, под которым мы понимаем конституционные и политические права и свободы личности.

Резюмируя все, что относится к дополнительному объекту данного преступления, мы признаем правоту авторов учебников и комментариев, которые включают в его понятие законные права и интересы профессионального журналиста. В то же время убеждены, что они не должны выступать исключительно в роли факультативного признака для описания специфических свойств данного преступления, и имеют такое же обязательное значение для его квалификации, как и любой другой квалифицирующий признак, закрепленный в диспозиции данной нормы.

Подтверждением наших выводов может служить определение непосредственного объекта, данное в учебнике по уголовному праву под редакцией профессора Л.Д.Гаухмана: «Непосредственным объектом данного преступления являются общественные отношения, обеспечивающие законную профессиональную деятельность журналистов, свободную от внешних воздействий со стороны любых лиц или организаций».

Как видим, в данном случае речь не идет о свободе печати и других средств массовой информации как об объекте преступных посягательств. Непосредственный и дополнительный объект в указанной формулировке выступают как одно целое и имеют одинаковое юридическое значение для квалификации преступления. Составители учебника, избегая расширительного толкования, ограничиваются более узкой трактовкой непосредственного объекта преступления, включающей в себя однородный круг отношений, обеспечивающих законную профессиональную деятельность журналистов, но не затрагивающих другие общественные отношения, обеспечивающие свободу печати и средств массовой информации в целом. В частности, из содержания непосредственного объекта авторы сознательно, на наш взгляд, исключают правоотношения, связанные с законной деятельностью учредителей, редакций, издателей и распространителей продукции средства массовой информации, другие, перечисленные в ст. 58 Закона РФ «О средствах массовой информации» отношения, охраняемые другими отраслями права (гражданским, административным и т. д.). Эти отношения не нашли своего непосредственного отражения в уголовном законе, но вытекают из смысла рассматриваемой нами нормы, дополнительно характеризуют объект и легко просматриваются через призму причинно-следственных связей. Вот почему в интерпретации авторов данного учебника непосредственный вред от преступных посягательств претерпевает именно законная профессиональная деятельность журналистов, а не всеобъемлющая свобода печати и других средств массовой информации, выступающая в других учебниках по уголовному праву и комментариях к данной норме в качестве непосредственного объекта преступления.

Составители учебника под редакцией профессора Л.Д.Гаух-мана исходят в своем определении, прежде всего, из того, чтобы максимально конкретизировать объект преступления, придать ему четкий, условно очерченный и формализованный вид. Предлагаемая авторами трактовка более тесно связывает непосредственный объект преступления с потерпевшей стороной и не оставляет возможности для двоякого истолкования воли законодателя, а значит, в большей степени гарантирует защиту прав и свобод журналистов при осуществлении ими профессиональной деятельности.

Объективная сторона

В науке уголовного права под объективной стороной преступления понимается его внешнее проявление в объективной действительности. Объективная действительность – это то, что воспринимается нами через органы чувств: слух, зрение, осязание и т. д. Объективные свойства любого преступления выражаются внешне в совершении действия или бездействия, опасного для общества, причинившего или способного причинить вред общественным отношениям.

По конструкции объективной стороны, состав преступления, предусмотренного ст. 144 УК РФ, относится к формальному виду составов, поскольку при описании ее признаков общественно опасные последствия не включены законодателем в диспозицию уголовно-правовой нормы. В ней указывается только один основной признак – деяние, которое заключается в воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналистов путем принуждения их к распространению либо к отказу от распространения информации. В таком способе изложения данной статьи мы видим два положительных аспекта. Первый из них дает возможность четко определить момент окончания преступления. Здесь мы вновь исходим из положения о том, что состав любого преступления есть совокупность обязательных признаков, установленных законом. В связи с этим, преступление может быть признано оконченным, если в совершенном лицом деянии содержатся все признаки состава преступления, предусмотренного той или иной статьей Уголовного кодекса. А поскольку в нашем случае признак лишь один – само деяние, следовательно, преступление можно считать оконченным с момента принуждения журналиста к распространению или к отказу от распространения информации, независимо от того, была ли она впоследствии распространена или не распространена.

Второй положительный момент, связанный с конструкцией объективной стороны, мы усматриваем в том, что усеченные составы, или составы повышенной опасности (которые, на наш взгляд, являются одной из разновидностей формальных и напрямую связаны с данным преступлением), содержат законодательную характеристику не только действия или бездействия, но и реальной угрозы наступления конкретных общественно опасных последствий, в то время как сами эти последствия не являются признаками состава. Однако, применительно к рассматриваемой нами норме, законодательное закрепление данной характеристики de jure, отнюдь не равнозначно ее реализации de facto.

Вернемся еще раз к приведенному в предыдущем параграфе примеру, иллюстрирующему многолетнюю судебную тяжбу специального корреспондента «Комсомольской правды» Ирины Черновой с начальником штаба УВД г. Волгограда полковником Никищенко.

В деле по обвинению Никищенко описательная часть последнего оправдательного приговора, оглашенного 22 марта 1999 года в судебном заседании под председательством судьи С.А. Чарки-на, состоит из 99 абзацев. Причем 56 абзацев полностью совпадают с текстом одного из предыдущих приговоров, вынесенного в судебном заседании под председательством судьи Ю.М.Конова-ленко 19 июня 1997 года, который был также обжалован потерпевшей в Верховном суде.

В определении Судебной коллегии по уголовным делам ВС РФ делается указание на то, что «потерпевшая Чернова давала подробные и последовательные показания об обстоятельствах дела, как на предварительном следствии, так и в судебном заседании, и суд в приговоре не привел никаких мотивов, по которым он не доверяет ее показаниям».

В ответ на это определение, в «оригинальной» части нового приговора, не переписанной дословно из приговора судьи Ю.М. Коноваленко, судья С.А. Чаркин отмечает: «К показаниям Черновой суд относится критически, поскольку, поставив вопрос о возбуждении уголовного дела в отношении руководства УВД, Чернова ошибочно полагала, что Никищенко располагал какими-либо сведениями о характере осуществляемых в отношении нее оперативно-розыскных мероприятий.

В судебном заседании исследованы должностные обязанности Никищенко на период 1995 г. и установлено, что Никищенко в силу своих обязанностей не имеет какого-либо отношения и доступа к оперативной работе УВД. В деле нет доказательств о наличии у Никищенко компрометирующих Чернову материалов. Данное обстоятельство согласуется как с показаниями Черновой, так и Никищенко».

Вопрос о том, какое отношение это обстоятельство имеет к показаниям Черновой, чтобы ставить их под сомнение, так и остается для нас открытым. Ведь сущность предъявленного полковнику Никищенко обвинения состоит не в том, что он разгласил «государственную тайну», сообщив Черновой, что за ней следят, а в том, что он воспрепятствовал ее журналистской деятельности. Для квалификации этого преступления не имеет значения, ошибочными или неошибочными были представления потерпевшей о том, что входило в его должностные обязанности, а что не входило. Речь как раз и идет о том, что Никищенко злоупотреблял своими полномочиями, использовал свои служебные связи и занимался тем, что априори не могло входить в его служебные обязанности – угрозами и шантажом, принуждением журналиста к отказу от распространения информации. Доводы суда, что «…в деле нет доказательств о наличии у Никищенко компрометирующих Чернову материалов» не могут служить основанием для вынесения оправдательного приговора. Для признания Никищен-ко виновным существенным является само деяние, выразившееся в угрозе распространения компрометирующих сведений, а не факт наличия или отсутствия у обвиняемого этих сведений, равно как и возможности ими распорядиться. Что касается возникшей для Черновой реальной угрозы разглашения нежелательных для нее сведений, то наличие данного обстоятельства подтверждается не только аудиозаписями бесед, состоявшихся между Черновой и Никищенко, но и показаниями самого обвиняемого, данных им в ходе предварительного следствия. Так, будучи допрошенным 17.10.95 г., Никищенко, в частности, показал: «На ее вопрос, как мы можем с ней разобраться, я стал говорить, что если на нее есть какие-либо материалы, то УВД может с ней разобраться, что, видно, есть какие-нибудь фотоматериалы, которые можно расклеить, отослать по почте на работу или домой. Я также говорил, что поскольку ее друг является сотрудником ФСБ, то мы можем выставить ее как агента ФСБ».

Факты незаконного проведения в отношении Черновой оперативно-розыскных мероприятий подтверждаются материалами дела и отражены в решении Конституционного суда. Конституционный суд пришел к выводу, что нарушения прав Черновой, хотя и имели место, но были вызваны не самим законом об оперативно-розыскной деятельности как таковым, а его неправильным применением.

Содержание подробностей из частной жизни Черновой, выявленных в ходе осуществляемых в отношении нее розыскных мероприятий, соответствуют тому, о чем заявлял Никищенко в беседах с Черновой, а в дальнейшем – и в своих показаниях во время предварительного следствия, что, бесспорно, свидетельствует о том, что данной информацией он все-таки располагал. Но, даже несмотря на это, суд приходит к выводу, что «бесспорных доказательств вины Никищенко Н.И в воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналистки Черновой И.Г. и злоупотреблении властью и служебным положением не добыто», и выносит очередной оправдательный приговор.

Таким образом, то, что мы считали положительным в конструкции объективной стороны, а именно – формальный состав преступления, который содержит законодательную характеристику деяния не только причинившего, но и способного причинить вред общественным отношениям, – на практике вновь оказывается оборотной стороной медали. Поскольку сами последствия не включены в диспозицию данной нормы и не являются признаками состава, суды не учитывают этого обстоятельства при квалификации данного преступления. В результате преступные посягательства на профессиональную деятельность журналистов со стороны высоких должностных лиц, препятствующих распространению информации с помощью угроз причинением вреда журналисту, но не причинивших его в реальной действительности (не считая морального вреда и судебных издержек), остаются безнаказанными, как в приведенном выше примере.

Так мы приблизились к исследованию еще одного признака объективной стороны – способу совершения данного преступления.

В ч. 1 ст. 144 УК РФ указан лишь один способ воспрепятствования профессиональной деятельности журналистов – принуждение. Но сам способ принуждения не конкретизирован. Как и в случае с объектом преступления, который мы рассматривали в предыдущем параграфе, в этом вопросе не существует единого мнения о том, в каких именно формах может быть выражено принуждение и что под этим следует понимать. Авторы различных учебников по уголовному праву и комментариев к УК РФ приводят в своих суждениях не просто противоречивые высказывания, но и взаимоисключающие толкования на этот счет. Причем некоторые из них противоречат даже сами себе. Например, в комментарии к Уголовному кодексу РФ под общей редакцией председателя Верховного суда В.М. Лебедева и занимавшего в то время пост генерального прокурора РФ, профессора Ю.И. Скуратова, опубликованном в Москве в 1999 году издательской группой «НОРМА – ИНФРА», говорится:

«Под принуждением журналистов к распространению информации либо к отказу от ее распространения следует понимать самые различные способы воздействия, за исключением какого-либо насилия, повреждения имущества или его уничтожения, а также угроз насилием.

Способами воздействия на журналистов могут быть: шантаж, обещание продвинуть по службе либо, напротив, понизить и т. п.».

В постатейном комментарии к УК РФ под редакцией того же В.М. Лебедева, но опубликованном в электронных изданиях справочно-правовой системы «Гарант» и «Консультант плюс», приводится прямо противоположное высказывание:

«Принуждение заключается в незаконном психическом или физическом воздействии на журналиста. Чаще всего принуждение осуществляется путем угроз».

Как видим, председатель Верховного Суда В.М. Лебедев противоречит собственным выводам, когда, подписывая к печати один комментарий, он исключает из него такие способы воздействия на журналистов, как насилие или угроза насилием, а в другом – сам относит их к основным формам принуждения.

Для комментариев не существует такого определения, как действующая редакция или недействующая – это не Закон, в котором находят свое формальное закрепление правовые нормы. К новациям комментариев применимы лишь такие эпитеты, как издание измененное, дополненное или устаревшее. К сожалению, мы не нашли в электронной версии комментария В.М. Лебедева ссылки на дату его опубликования, поэтому не можем с уверенностью сказать, какой из вышеназванных комментариев вышел позднее и дополняет или изменяет другой. Но одно мы знаем наверняка: в 1999 году, когда был издан печатный вариант постатейного комментария к УК РФ под редакцией В.М. Лебедева и Ю.И. Скуратова, существовала уже и названная электронная версия. Так что, как минимум с 1999 года оба эти комментария существуют одновременно и рекомендуются, прежде всего, в качестве практического пособия для судей, работников правоохранительных органов, адвокатов.

Понятно, что никакой практической пользы не извлекут для себя судьи, прочитав перед принятием решения по вынесению приговора оба эти комментария. Скорее, вновь столкнутся с неразрешимой дилеммой: применять при вынесении приговора ст. 144 УК РФ, или же преступление подлежит переквалификации и виновного следует привлекать к уголовной ответственности по другой статье уголовного закона, в которой признаки объективной стороны – насилие или угроза причинением насилия, – закреплены в диспозиции непосредственно и не вызывают сомнений. С той же проблемой столкнутся и студенты юридических вузов, которым также рекомендованы эти практические пособия, когда после изучения теоретической части этого вопроса по учебникам в редакции профессора Здравомыслова или Гаухмана они обратятся к названным комментариям при выполнении контрольных работ по уголовному праву. Следует отметить, что авторы названных учебников солидарно считают, что «принуждение может выразиться в применении к самому журналисту или его близким любого насилия, т. е. как опасного, так и не опасного для жизни или здоровья, либо в угрозе его применения, в уничтожении или угрозе уничтожения имущества, шантаже, т. е. угрозе разглашения нежелательных сведений и других действиях».

Из данного разъяснения к ст. 144 УК РФ следует одно важное, на наш взгляд, уточнение, которое делают авторы учебной литературы при описании признаков объективной стороны: к понятию «принуждение» они относят применение любого насилия либо угрозу его применения не только к журналисту, но и его близким. Таким образом, толкователи данной нормы делают ее доступной для применения и в тех случаях, когда при посягательствах на профессиональную деятельность журналистов заложниками преступления становятся их семьи. Кроме названных учебников больше этот способ совершения преступления не описывается ни в одном из используемых в нашей работе источников. О нем имеется лишь краткое упоминание в комментарии под редакцией А.В. Наумова, в контексте того, что «в УК РСФСР была аналогичная статья (140(1)), которая в ч. 3 предусматривала угрозу применения насилия над журналистом или его близкими при обстоятельствах, указанных в ч. 1 и ч. 2 комментируемой статьи». Продолжая далее свою мысль, А.В. Наумов делает вывод, что «…законодатель, исключая эти положения, исходил из того, что в УК имеются другие нормы, защищающие граждан от угроз и насилия, которые в равной степени распространяются и на журналистов».

Возможно, автор данного комментария и прав: законодатель, действительно, исключая эти положения, исходил из того, что в УК имеются другие нормы, защищающие граждан от угроз и насилия.

Но на наш взгляд, исключая данные способы принуждения журналистов к распространению или к отказу от распространения информации из признаков объективной стороны, он не учел одного важного обстоятельства – возможности применения данной нормы по совокупности совершенных преступлений. Между тем, прежний уголовный Закон не только позволял это делать, но и требовал: «Под насилием, как способом совершения преступления, предусмотренного ч. 3. ст. 140(1), понимаются причинение журналисту или его близким легкого телесного повреждения или побоев (см. ст. 12). Причинение при этом менее тяжкого или тяжкого телесного повреждения, а также смерти квалифицируется по совокупности ст. 140(1) и ст. ст. 102, 103, 106, 108, 109.

По ч. 3 комментируемой статьи квалифицируется также воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов, соединенное с угрозой насилия над ним или его близкими, повреждением или уничтожением их имущества, а равно совершенное путем подкупа». (Комментарий к ст. 140 (1) Радченко).

Невозможность применения данной нормы по совокупности совершенных преступлений, как и другие перечисленные выше причины, ведет к тому, что статья 144 УК РФ, которая предусматривает одну из важнейших гарантий (в виде охраны) свободы массовой информации, вновь оказывается бесполезным творческим продуктом российского законодателя, – декларативной нормой, не применимой на практике.

Законодатель делает возможным применение данной статьи Закона по совокупности преступлений лишь в одном, исключительном случае, когда принуждение журналиста к распространению либо к отказу от распространения информации совершается лицом с использованием своего служебного положения. В данном случае дополнительным объектом преступления является законная деятельность учреждения или организации, где работает виновный.

Таким образом, мы вновь приходим к тому, что применение или неприменение данной нормы на практике зачастую непосредственно зависит не только от совершенства или несовершенства способа ее изложения в Законе, но и от субъекта данного преступления. Огромную роль в этом вопросе играет также и субъективная сторона. Исследованием этих элементов состава преступления, предусмотренного ст.144 УК РФ, мы и займемся в следующем параграфе.

Субъект и субъективная сторона

Субъективная сторона всех преступлений характеризуется прямым умыслом, если состав формальный, и прямым или косвенным умыслом, если состав материальный. Поскольку в нашем случае мы имеем дело с формальным составом преступления, то из этого следует, что виновный осознает, что принуждает профессионального журналиста к распространению или к отказу от распространения информации, и желает этого, то есть, руководствуется в своих действиях исключительно прямым умыслом.

Цель принуждения непосредственно указана в Законе, – добиться от журналиста распространения или отказа от распространения информации.

Несмотря на это, авторы некоторых комментариев ошибочно, на наш взгляд, считают, что «мотивы деятельности виновного и цель его деятельности не влияют на квалификацию содеянного, они могут быть самыми разнообразными». Именно исходя из таких вот толкований данной правовой нормы и возникают на практике примеры, подобные тем, которые мы уже приводили выше. Волгоградский суд, вынося оправдательный приговор по обвинению полковника милиции, счел достаточно убедительными доводы защиты, основанные не на букве Закона, а на том, что Никищен-ко не преследовал своей целью ущемить свободу средства массовой информации. В приговоре суда по этому поводу сказано: «У Никищенко Н.И. никакой заинтересованности в ограничении свободы „Комсомольской правды“ и журналистской деятельности Черновой И.Г. не было».