
Отстойник душ
Собравшись с духом, Жоржик подошел к Гиляровскому. Журналист, заметив его, улыбнулся и первым протянул руку.
– Владимир Гиляровский, – сказал он. – Рад вас видеть, Георгий Константинович! И, кажется, нас связывает общая тема… Мы оба вряд ли нуждаемся в представлении!
Слышать это было лестно… до слез! Но Георгий все же сдержался. А пока половые[23] суетились вокруг, стараясь угодить обоим, Ратманов собрался с мыслями и продолжил:
– Владимир. Алексеевич… – начал он, к стыду своему запинаясь на каждом слове. Ведь перед ним сидел настоящий кумир для Юры Бурлака из будущего. «Москва и москвичи» была настольной книгой капитана полиции из 2023-го.
– Можно ли… как бы это сказать… взять у вас… интер… провести беседу… разговор, – Ратманов судорожно вспоминал, как называли интервью в начале XX века. – Я считаю вас настоящим журналистом…
«…гораздо лучшим, чем, к примеру, корреспондент “Московского листка” Кисловский…» – додумал он про себя.
А Гиляровский стукнул внушительным кулаком по столу, и его глаза засияли:
– А это предложение мне нравится! Но что бы вы хотели обо мне узнать, Георгий? Уверен, у вас есть много вопросов!
И попаданец испытал настоящий стыд – он все перепутал, вместо того чтобы предложить «дяде Гиляю» взять интервью у себя, сам напросился в интервьюеры! Впрочем, выход нашелся быстро:
– Как вы считаете… что важнее: правда или интерес читателя и может ли журналист или кто-то другой переписывать историю? – выпалил Георгий и выдохнул.
– Хммм… – задумался «дядя Гиляй». – А это не такой простой вопрос, как может показаться вначале. Присаживайся, Георгий Константинович! Это надолго.
7Проговорили до закрытия «Эрмитажа». А после пошли шататься по теплой, летней уже Москве. И, пожалуй, любитель истории Бурлак-Ратманов мог сказать в этот момент, что был счастлив.
– Знаешь, Георгий, – вещал Гиляровский, – в Москве есть места, о которых стараются не писать в путеводителях. Но в них настоящая душа этого города! К примеру, почему бы нам не заглянуть на Драчевку, в Марьину Рощу или на ту же Хитровку? Да, там все уже поприличнее, чем лет этак двадцать назад. Но и до сих пор ни один сурьезный господин или дама в здравом уме не потащатся туда, тем более ночью! Хотя где наша не пропадала, правда?!
Дядя Гиляй рассказывал о самых жутких, злачных и небезопасных местах всей Российской империи, будто проводил экскурсию по Эрмитажу. Находил своеобразную красоту в каждом кабаке и публичном доме, а в местных пьяницах и проститутках видел воплощение души глубинного народа.
– Вот здесь когда-то был «Крым». А под ним – «Ад» и «Преисподняя», или «Треисподняя», это как тебе нравится. Наверху царило безудержное веселье, отголоски которого можно было слышать даже в Кремле! – вероятно, преувеличил журналист. – Ну а в подвалах, скрытно от лишних глаз, располагались невероятных размеров трактир для преступного элемента всех мастей и столь же гигантская воровская малина… Кстати, здесь же готовили первое покушение на Его Величество – то, при котором я только приехал в Москву. То бишь на Александра Второго. Изрядно тогда погоняли всех!
О Хитровке же, которую власти «зачистят» только после революции и Гражданской войны, Владимир Алексеевич заговорил с придыханием, будто речь шла о любимой женщине:
– Хитровка. Могу рассказывать бесконечно. Я тебя еще не утомил?
– Нет!
– Хорошо. Настоящую славу этому месту принесли три трактира: разумеется, «Каторга», что в доме Ярошенко, а также «Сибирь» и «Пересыльный» в доме Румянцева. И в каждом была своя особенная публика. В «Пересыльном» – всякий сброд, но встречались и штучные люди, каких я не видел нигде больше. В «Сибири» – карманники и скупщики краденого. А вот в «Каторге» – беглые каторжники, «иваны» да «мазы», весь цвет, так сказать.
– А сейчас что тут? Чайная? – удивился Георгий, с трудом разглядев в темноте соответствующую вывеску.
– А ты не верь глазам-то, – улыбнулся собеседник. – Вывески «Каторга» здесь тоже никогда не висело! Это меж собой мы ее так прозывали. Так же, как всю Хитровку – вольным городом Хивой… Или вот сюда посмотри! Здесь до сих пор можно встретить кого угодно: от знаменитых бандитов до известных художников и поэтов. Как-то раз даже водил сюда режиссера Станиславского.
– Где-то слышал об этом. И что он сказал?
– До сих пор меня по матушке поминает! – захохотал знаменитый проводник.
Завидев на мостовой лужу крови, исследователи города переступили через нее и как ни в чем не бывало пошли дальше. Гиляровский лишь улыбался – мол, бывает.
– А вот тут, несмотря на отсутствие всякой вывески, однажды я чуть не потерял голову, – продолжил он. – И не в фигуральном смысле, а самом обычном. Уже почти отрубили.
– Кто?!
– Да кто ж их разберет? Но в итоге я как-то повернулся и сам оторвал голову нападавшим! Шучу-шучу. Так, наподдал как следует. Но лучше, чем сказать тысячу слов, просто зайти внутрь!
И они спустились в какой-то неприметный подвал. Здесь было не сильно светлее, чем на ночной улице. Но даже при самом скудном освещении нельзя было не заметить, как на Гиляровского и его спутника уставились десятки агрессивных пьяных глаз. Казалось, эти люди только и делают, что следят за каждым движением новоприбывших.
– Не боись, – успел шепнуть Владимир Алексеевич. – Я здесь свой!
Однако следом вышел нетрезвый мужик с искаженной злобой физиономией и будто бы не признал своего ни в одном из них. Во всяком случае, он обхватил рукой и сильно сжал шею дяди Гиляя… При этом знаменитый журналист все равно не потерял самообладания и спокойно, насколько это было возможно, обратился к наглецу:
– Эй, дружище, не стоит так переживать! Мы просто пришли пообщаться. Ты ведь не хочешь, чтобы я рассказал всем, как еще вчера ты угощал нас своим любимым пивом? А теперь вдруг решил обидеть дорогих гостей?
Десятки глаз обратились уже к наглецу. Мужик на мгновение замер, а потом расхохотался, словно вспомнив что-то смешное:
– Каким пивом, дядя? Не помню я такого! – сказал он, но руку с шеи все же убрал.
– Ячменным, дорогой, ячменным, – приврал Гиляровский, но вполне даже разрядил обстановку. Недобрый посетитель кабака решил от греха отойти в сторонку, хотя и затаил обиду на будущее.
Так и было. Потому что едва Георгий с Владимиром Алексеевичем вышли на свежий воздух, из темного переулка показалась целая толпа отморозков. Ратманов инстинктивно встал в защитную позу, но Гиляровский уверенно шагнул вперед перед ним:
– Братцы, – произнес он, – давайте не будем устраивать кипежа! Мы просто гуляем, а вы, похоже, ищете приключений. Как насчет того, чтобы вместе выпить?
Толпа приостановилась, кто-то из шпаны даже всерьез подумывал принять предложение журналиста. Но другой уже побежал вперед с ножом. И Ратманов, недолго думая, бросился в бой. Гиляровский, покачав головой, тоже принял вызов. Силы он оказался немереной, хотя в тот момент ему было уже под шестьдесят. А в итоге совместными усилиями они расправились с нападавшими, как с мальчишками. Те, кого позже станут называть хулиганами[24], еле унесли ноги.
Когда все поутихло, дядя Гиляй захотел пожать руку Ратманову. Но тот, вспомнив вдруг о более современном жесте, предложил:
– А давайте-ка я вас тоже кое-чему научу… Это называется «дать пять»!
Гиляровский, сначала подивившись, а потом и посмеявшись, опробовал новый для себя жест. И оба почувствовали, что стали друзьями.
«Пусть я никогда больше его не увижу, но уж точно никогда не забуду!» – размышлял Ратманов, когда они, наконец, расстались.
«И я тоже», – наверняка подумал автор «Москвы и москвичей». Не ровен час, еще включит этот эпизод в свою будущую книгу.
Вернувшись утром в новую квартиру на Поварской улице, Георгий не захотел попадаться на глаза Каллистрату. Неслышно прошел в свою комнату, центральное место в которой занимала широкая, почти генеральская кровать, и по своей новой, но регулярной уже привычке забылся мертвецким сном…
8…Открыв глаза в темной тюремной камере. И снова это тошнотворное чувство, когда ни черта не понимаешь: как попал сюда, зачем ты здесь и кто ты вообще такой?! Лишь где-то над ним звучали более-менее знакомые голоса:
– Ты нарушил устав, – произнес голос, принадлежавший подполковнику Геращенкову, старшему офицеру Службы эвакуации пропавших во времени. – Вместо того, чтобы бороться с вмешательством в ход истории, чем ты занимаешься в прошлом?
«Что он имеет в виду? Прогулку с Гиляровским? И то, что писатель может описать ее в своей будущей книге? Или предотвращенное покушение на императора?»
Осознав, что ему грозит реальная опасность, попаданец попытался оправдаться:
– Я просто. Не знал, что это может повлечь за собой такие последствия. Я всегда думал только о том, чтобы изменить историю к лучшему!
– К лучшему? – Геращенков неприятно усмехнулся. – Теперь история может пойти совсем по-другому. Ты не понимаешь, что играешь с силами, которые не поддаются твоему контролю?
– Буду знать.
– Твое знание мне не интересно, – признался Геращенков. – Ты должен понести наказание.
В этот момент кто-то сверкнул в темноте шприцем, наполненным мутной жидкостью.
– Это поможет исправить твои ошибки, – добавил подполковник безразличным голосом.
– Не-е-ет! – закричал Бурлак. Но его возглас быстро стих в тишине…
9Георгий, а это был уже он, вновь проснулся на Поварской. В роскошной кровати, среди полудюжины шелковых подушек и под золотистым балдахином, оставшимся от прежних владельцев. А также в теле богатого, известного, но тревожного человека. Мыслями он был еще в тюрьме. Но рано или поздно тьму рассеивает свет. И вскоре он услышал голос Каллистрата:
– Все в порядке, ваше вашество? – слуга раздвинул дорогие шторы и впустил в комнату восходящее солнце.
– Каллистрат… – протянул Ратманов.
– Это всего лишь сон, – заверил «камердинер», присев на край кровати. – Вы в сохранном месте. Все позади.
– Я тоже хотел бы в это верить.
– А как иначе? – голос прежнего «брюзги» Каллистрата звучал неожиданно мягко и утешительно. – Вы снова дома. Позвольте мне принести вам завтрак, ну или что еще пожелаете, и вы почувствуете себя лучше!
Георгий благодарно посмотрел на этого человека:
– Спасибо, Каллистрат! Завтрак в этот раз не хочу… Буду как все москвичи. А нельзя ли… чего-нибудь горяченького? От супца какого-нибудь, да с потрошками, не откажусь!
– Это мы быстро, ваше вашество, – бывший дворник взял под козырек и отправился колдовать на кухню.
«Натуральный волшебник», – подумал Георгий.
А жизнь в очередной раз налаживалась.
Глава 4. Следствие вели…
1В первый день исправления новой должности чиновник для поручений при главе московского сыска Георгий Ратманов появился на службе раньше многих. Войдя в управление, поздоровался с такими же ранними птахами, как и он. Нашел время переброситься парой ни к чему не обязывающих фраз и с дамочкой из канцелярии.
– С добрым утром, Георгий! – подмигнула она ему. – Каково это быть важным человеком, а?
– Да как обычно, работы невпроворот, – почти не соврал Жора, если не считать, что круг новых обязанностей еще не был известен даже ему самому. – Но, похоже, теперь я буду отвечать только за самые важные дела.
– О! Мы-то думали, отныне вы будете решать только наши проблемы! – засмеялась канцелярская.
– Не исключено, что возьмусь и за них, – поддержал шуточную беседу Ратманов. – Но только если поможете мне с отчетами…
Так бы и дальше смеялись, если бы Георгия не ожидал Кошко.
Но едва Ратманов переступил порог кабинета начальника, он понял – что-то стряслось. Аркадий Францевич сидел с угрюмым видом и вместо приветствия… послал подчиненного, к тому же перейдя на «вы»:
– Зайдите в соседний кабинет, – произнес он, не поднимая глаз от стола. – К вам есть вопросы. Ответите – вернетесь сюда.
Чиновник для поручений был слегка озадачен, но кивнул и вышел.
А в соседнем кабинете его уже ждал старый знакомец, Тищенко. Сыскной надзиратель с аппетитом доедал яблоко. При этом улыбка во всю его румяную рожу, казалось, не оставляла шансов на серьезный разговор:
– Здорово, Ратманов! – весело приветствовал он. – Ты не забыл о краже в своей прежней квартире?
– Мы это уже обсуждали, – напомнил Георгий. – И пришли к общему мнению, что ситуация яйца выеденного не стоит.
– Так-то оно, может, и так, но ты должен дать показания, – продолжал Тищенко. – Дело приобретает несколько скандальный оборот. Твой сосед по фамилии.
– Новгородцев, – подсказал Ратманов, чтобы разговор закончился быстрее.
– Да-да, Новгородцев, все время хочу назвать его Нижегородцевым, – пожаловался Тищенко. – Так вот, он завалил управление кляузами, и представь себе – все они по твою душу! А если не дашь показания, Нижегородцев дойдет до градоначальства, а там и до самого императора недалеко!
Георгий не мог поверить своим ушам. С Мишкой Новгородцевым у него сложились прекрасные отношения, вернее сказать, они практически и не общались! А сосед всегда был тихим и спокойным, разве только изредка водил к себе девушек с Драчевки… Тогда зачем он решил навести напраслину на полицейского? Кто его на это надоумил?
– Знаешь, иногда люди сходят с ума, – решил пофилософствовать Тищенко. – А ты просто оказался не в том месте и не в то время.
«А ты сейчас ближе к истине, чем мог бы даже подумать!» – отметил про себя попаданец.
«Допрос» в итоге не отнял много времени, а Тищенко пытался выглядеть даже милым. В конце концов, Ратманов занимал теперь более высокую должность, чем он. И никто из коллег, разумеется, не верил в нелепейшие обвинения, которые выдвигались против Георгия. Однако осадочек, как говорится, остался. Поэтому, уходя, Жора забрал со стола сыскного надзирателя яблоко, которое плохо лежало, и тут же надкусил его:
– Это за моральный ущерб.
– А у меня еще есть! – парировал сослуживец, извлекая из ящика стола такой же фрукт. И напоследок, не то в шутку, не то всерьез, добавил: – Иди с богом, Георгий Константиныч, но только постарайся не уезжать из города, если захотим вызвать тебя снова!
2К Аркадию Францевичу он возвращался не без легкого мандража: чего, мол, судьбина способна опять подкинуть? Впрочем, внутреннее состояние попаданца ничем не выдавало себя глазу постороннему.
– Разобрался с ситуацией? – поинтересовался начальник, но без особого любопытства.
– Абсолютно идиотская история, – признался Георгий, подбирая слова. – Бывшие соседи заподозрили меня в краже панталон и еще нескольких мелочей из квартиры. Я даже не знаю, как это могло произойти. Но сосед отчего-то решил, что виноват я, хотя он даже и не знает меня толком…
Кошко прервал его, подняв руку:
– Не обременяй меня подробностями. Давай поговорим о более серьезных вещах!
Георгий кивнул. Тем более он понимал, что недоразумение с квартирой не могло так сильно повлиять на настроение Кошко.
– Я думал поручить это дело кому-то другому… – начал Аркадий Францевич.
– …Двуреченскому! – подсказал Георгий.
– Двуреченскому, – подтвердил Кошко, но не стал больше говорить об этом человеке. Зато продолжил свою мысль. – Отныне ты будешь курировать допросы задержанных по делу о покушении двадцать седьмого мая. Вернее, станешь нашим представителем в объединенной следственной группе.
Жора присвистнул.
– Не свисти, денег не будет, – попросил Кошко с раздражением. – Главный там – Джунковский. Но сам Владимир Федорович снял с себя ответственность, перевалив ее на нас: на меня, на Адрианова от московского градоначальства и на Мартынова от охранного отделения.
– То есть на всех руководителей московских правоохранительных ведомств, так как «инцидент» тоже произошел в Москве, – констатировал Ратманов.
– Именно, – подтвердил Кошко, и выражение его лица стало еще более угрюмым. – Но по секрету тебе скажу, не нравится мне все это: ответственность огромная, а полномочий – шиш, вдобавок у нас и других дел по горло, а Джунковский ведет какие-то свои игры и мешает всем работать.
– И каковы наши действия?
– Мы установили негласный консенсус, что следственная группа будет представлена нашими помощниками: от охранки – Штемпелем или Монаховым, если Борис Александрович занеможет, от градоначальства – вице-губернатором, от нас будешь ты, тем более сам был непосредственным участником «инцидента», а также помогал изловить злодеев. Сильно выпячивать сыскное не надо, но поприсутствовать на всех допросах придется!
– Есть! То есть в группу войдут почти все те же лица, бок о бок с которыми я провел последние полгода? Кроме разве Двуреченского…
– Ты опять?
– Нет, я понимаю, что он болен.
– Тебе бумагу показать? – впервые вышел из себя Кошко. – Иди сюда, Ратманов! Вот, смотри! – и он достал из стола какой-то документ с печатью. – Официальное больничное свидетельство на имя Викентия Саввича Двуреченского! Увидел? Усек? Вопросы есть?
Попаданец хорошенько рассмотрел фразу «выбыл по болезни на 10 дней». Каких-то дополнительных подробностей в бумаге не приводилось. И нельзя сказать, что Георгий был этим полностью удовлетворен, но появилась хоть какая-то ясность.
– Спасибо, Аркадий Францевич!
– За что?.. Иди. Работай!
– Служу Его Императорскому Величеству!
3Разумеется, больничное свидетельство не снимало всех вопросов относительно состояния Двуреченского. Тем более что Ратманов неплохо знал этого пройдоху. Неужто действительно занемог? Или же хитрый заместитель Кошко в очередной раз нашел способ избежать ответственности? Чтобы это проверить, Ратманов решил нанести визит старому знакомому.
После того как в начале года сгорел дом Викентия Саввича на Чистых прудах, тот обитал в доме на Моховой. Уже совсем скоро Георгий отпустил извозчика, поднялся по ступенькам и постучал в дверь нового жилища коллежского секретаря. Открыл не Викентий Саввич, но знакомый дворник Филипп. Столь же хмурый, как и Каллистрат, с одной только разницей – этот, второй, по-видимому, недолюбливал Ратманова.
– Добрый день, Филипп! – поздоровался Георгий, стараясь вести себя непринужденно. – Я пришел проведать Викентия Саввича.
– Хозяин в отъезде, – отрезал дворник, не проявив ни капли учтивости.
– Неужели? – почти удивился Ратманов, хотя от «хозяина» можно было ждать чего угодно. – А когда он вернется?
– Не знаю, – буркнул Филипп, готовясь захлопнуть дверь перед носом полицейского. – Уходите.
Георгий почувствовал, как внутри растет раздражение. Но он не собирался уступать так быстро.
– Филипп, я вас прошу, – сказал он, стараясь оставаться вежливым, – передайте Викентию, что я был у него.
– Я сказал, что он в отъезде, – повторил слуга, и его голос стал еще резче. – Уходите!
Сжав кулаки на долю секунды, но ничем больше не выдав своего состояния, Ратманов развернулся и отправился прочь. Он не верил в болезнь Двуреченского. В его голове все глубже укоренялась мысль, что тот играет с ним в очередную игру. «Но я выведу тебя на чистую воду, Викентий Саввич!» – мысленно поклялся Георгий Константинович.
4Переделав еще кучу дел, к вечеру Жоржик вернулся в квартиру на Поварской, где был встречен собственным слугой. В отсутствие хозяина Каллистрат занялся собой, похоже, побывал днем у цирюльника и обновил свой прежний дворницкий гардероб. Теперь он выглядел как натуральный камердинер!
– Добро пожаловать домой, ваше вашество! – произнес Каллистрат свою любимую приговорку. – Как прошел день?
– Так себе, – Георгий все еще разглядывал вчерашнего дворника. – У тебя, как я посмотрю, получше.
Каллистрат почти смутился, но быстро перевел разговор на другую тему:
– Знаете, я работал дворником в полицейском управлении и повидал всякое. Люди приходят и уходят, но некоторые остаются в памяти надолго. Взять Викентия Саввича…
Георгий вопросительно посмотрел на слугу.
– …Я помню, как он к нам пришел. Это было-то всего каких-то пять лет назад, может, чуть побольше. И поначалу он не был таким важным.
– А каким он был? – Жоржик заинтересовался.
– Ну каким? Простым. Тихим. Не знал он еще тогда, что можно быть столь безразличным к людям.
– Ты знаешь, куда я ходил?
– Я же вижу, как вас это беспокоит, – косвенно подтвердил догадку бывший дворник. – Вот, к примеру, он всегда был насторожен, если кто-то заходил в его кабинет. Будто ждал, что его подловят. А еще припоминаю, как в другой раз Викентий Саввич, уже вошедши в силу, накричал на одного из наших только за то, что тот слишком громко смеялся в коридоре.
– К чему клонишь, Каллистрат?
– К тому, ваше вашество, что чудной он. Не нравился он мне никогда. И нехорошо мне делается, когда он вас вот так…
– Это ты от его дворника узнал, что ли, о моем визите? – попробовал выстроить логическую цепочку Ратманов.
– Ну, Филипп сказывал об том Фролу, Фрол – Артамошке, а Артамошка уж мне.
– Эка у вас все устроено, ничего от ваших глаз и ушей не скроется, – пробормотал себе под нос Георгий, но задумался. – Послушай-ка. Я тут грешным делом думал навестить прежнее жилище да выбить дурь из головы одного соседа, который пишет на меня бумаги в управление. Но поскольку я теперь не просто сосед и не просто полицейский, не хочется мне самому такими вещами заниматься.
– Ясно, ваше вашество!
– Чего тебе ясно, Каллистрат? – уже даже рассердился на излишнюю расторопность «камердинера» Ратманов. – Просто сходи, когда время будет, да послушай, что об том другие дворники говорят, хорошо? Да кума моей прежней хозяйки, по той же причине не хочу сам ее беспокоить. Но хочется понять, что там вообще происходит? А то все как с ума посходили, и нету этому логического объяснения. Понимаешь?
– Понимаю! Пойду сразу к Фролу, он всех там знает! – и ретивый слуга едва не убежал раньше времени.
– Да погоди ты! – осек его попаданец. – Успеешь еще. Повторяю: выбивать дурь, то есть бить никого не нужно! Просто послушай, что люди говорят, да и все. А у меня есть дела поважнее, к примеру, расследование покушения на царя…
5В комнате для допросов, расположенной в дальнем крыле Бутырского тюремного замка, царила атмосфера недосказанности. Офицеры охранки фон Штемпель и Монахов стояли, скрестив руки на груди, и выглядели недовольными. Напротив с непроницаемым лицом сидел казак из роты почетного караула, что должен был охранять императора. Рядом находился и Ратманов. Но, будучи непосредственным участником «инцидента» и согласно указанию своего шефа, не вмешивался, а наблюдал за молчанием арестованного со стороны.
– Ты отлично понимаешь положение, в каком оказался, – в очередной раз обратился к фигуранту Штемпель, а «тыкал» нижнему чину вполне официально, так полагалось по уставу. – Обращая оружие в сторону Его Величества, ты не мог не отдавать отчета в том, что за такого рода преступления в любой стране мира полагается высшая мера – смертная казнь!
Барон даже притопнул для убедительности. Но казак продолжал молчать, не выказывая ни малейших признаков понимания или раскаяния.
– Этим ты лишь усугубляешь собственное положение, – продолжал гнуть свою линию Штемпель, и его терпение подходило к концу. – А в немалой степени и положение своих родных и близких, которым еще жить и жить после приведения приговора в исполнение…
Это был сильный козырь охранного отделения. Но не подействовал и он. При этом Монахов все же решил сменить тактику и на фоне «злого фон Штемпеля» включил режим «доброго следователя»:
– Дальнейшая судьба твоей семьи – в руках Его Величества! И мы не хотим усугублять ничьего положения. В год трехсотлетия династии любой подданный империи вправе рассчитывать на царские милости.
Арестованный лишь чему-то улыбнулся. В воздухе снова повисло напряжение. И тогда уже голос подал Георгий.
– Позвольте мне, – произнес он, обращаясь к ротмистру и поручику. – Я тоже мог бы сказать несколько слов.
Штемпель быстро кивнул. Монахов посторонился. А Георгий вышел из тени:
– Хлопец, пойми, наконец, что молчание никак не поможет ни тебе, ни твоим подельникам. Я знаю вас как облупленных. Вы, вероятно, считаете, что за вами придут, вам помогут, кто-то вытащит вас отсюда, если будете держать язык за зубами. Но правда в том, что нам уже есть за что отправить каждого из вас по этапу, даже тех, кто не стрелял и даже не целился, а просто мимо проходил. Аркадий Францевич поставил это дело серьезно, в картотеке полиции чего только нет: от украденной на птичьем базаре курицы до куда более серьезных дел… Словом, посадить вас всегда успеют. Я ж и сам был из ваших, знаю, о чем говорю.
Монахов и Штемпель переглянулись – к чему он клонит?
– Но также хочу напомнить, что в тысяча восемьсот восемьдесят первом году во время процесса по делу о последнем покушении на Александра Второго, Царя-Освободителя. – Георгий хорошо подготовился, – не все участники преступного умысла были приговорены к высшей мере. В частности, Гесе Гельфман, хозяйке квартиры, на которой была собрана бомба, смертный приговор через повешение был отсрочен ввиду ее беременности.