Чудо тьмы

Это был урок социальной антропологии.

– Что есть человек? Что это за фено-о-омен? – вопрошал профессор Гиряков. – Есть ли у него какие-либо пределы? Может ли хоть кто-нибудь из вас их помыслить?

Сложив руки за спину, он истово вышагивал вдоль меловой доски, непрерывно покачивая седой головой взад-вперед. Его тонкий нос, крючком загнутый вниз, разрезал воздух не хуже ножа для бумаги. Вот он остановился у трибуны, вытянул тощую цыплячью шею, окинув аудиторию в равной мере бешеным и улыбчивым взглядом, набрал воздуха в грудь и затем вновь продолжил расхаживать по кабинету, проповедуя:

– Вы должны это знать! Человек – человек это картина. Даже целый мир. Даже взрыв – взрыв галлюцинаций, взрыв вечности в одной точке!

Профессор Гиря (как его называли студенты) говорил с волнением, с жаром; его слова, словно выстреливаемые языком изо рта, без конца натыкались друг на друга:

– Человек – это не кукла, это сверхчувствительное существо; к нему не прийти – он обходит законы; взрыв разума расталкивает все-е-е возможные горизонты, дорогие коллеги.

Смысла в его горячке, как всегда, не было. С тем же успехом он мог расправить полы своего пиджака и завопить: «Смотрите – я птица, я птица!» – а потом подлететь к ближайшей парте и клюнуть зазевавшегося студента.

– Человек – понимаете?! Понимаете, как многое означает это священное слово? М-м-м? О, да – священное…

Похоже всем в аудитории нравилось представление.

Всем кроме Славы.

Утратив всяческий интерес к попыткам Гири произвести впечатление – о каких-либо знаниях тут не могло быть и речи, – Слава посмотрел на часы. Еще целых пятьдесят минут придется терпеть это нелепое выступление. Пятьдесят минут. Мучительно долго. Особенно, если учесть, как неуклюже медленно текло время на этих парах.

В городке Гиряков слыл экспертом в некоей околонаучной области, которую, как полагал Слава, тот сам и придумал. Многие расхваливали его: настоящий мастер, авторитет – тот, с кем никогда нельзя было спорить. Хуже рекомендаций и не придумаешь.

Тряхнув головой, Слава поднял глаза – Гиря продолжал самозабвенно кружиться вокруг доски. Сегодня профессор пребывал в каком-то совершенно абсурдном воодушевлении. От каждого его слова хотелось свернуть уши; от мельтешения и гримасничества уже начинало подташнивать. И конца у этой пытки, по всей видимости, не запланировано. Минута за минутой: скука и бестолковость, бестолковость и скука.

Подавив зевок, Слава уставился в окно – на более интересную историю вихрящихся испарений, поднимавшихся с самой земли на высоту второго этажа. Привычное наблюдение: у старого кирпичного здания, где проходили все университетские занятия, ученики химического факультета постоянно разбивали какие-то громадные колбы с бурлящими разноцветными жидкостями. Случайно или намерено – никто этого точно не знал, но воздух, окутывающий фасад, казалось навсегда приобрел коричневатый оттенок.

Помимо паров, мир за стеклом целиком состоял из тумана, металла и камня. От дренажных каналов до пустых небоскребов, этих гигантов с торчащими из их тел антенными шпилями, – все казалось бесплотным, серым и плоским. Низкий потолок густых облаков простирался на весь горизонт, и лишь в редких прорехах проглядывали клочки мглистого неба. И более ничего. Смазанного желтого пятна, которое иногда называли солнцем, Слава не видел уже несколько лет. Возможно, оно где-то скрывалось. А может, в один особенно несчастливый день просто умерло в сумерках.

– Похоже, мы отвлекаем вас от чего-то чрезвыча-а-айно важного.

Вздрогнув от неожиданности, Слава обернулся и встретился лицом к лицу с Гирей. Старик стоял, серпом сгорбившись над столом. Каким образом у него получилось подкрасться так тихо, оставалось только догадываться. От его дыхания – теперь такого близкого – пахло свежей краской. В коротких волосах цвета каменной соли хлопьями громоздились куски мела.

– М-м-м, это ещё что такое? – спросил профессор и постучал желтым когтем по тетради.

Не думая, Слава посмотрел вниз: на пару пустых страниц… и свои огромные руки. Мать всегда считала их некрасивыми – такими невозможно будет сделать ничего путного, говорила она. Что же, в них и правда было неудобно держать ручку.

– Вы ничего не записываете, – с плохо скрываемым удовольствием проскрипел Гиря. В этот момент его голос напоминал жесткую терку. – Все-е-е уже знаете, да? Или вам просто-напросто наплевать?

Пока он говорил, Слава поймал себя на мысли, что никогда не видел зубы профессора. Они вообще у него есть?

– Ни то ни другое. Я просто ничего не понимаю.

Небольшая пауза, а затем Гиря хмыкнул. Ответ явно пришелся ему по душе. Он растянул тонкие пунцовые губы: видимо, предполагалась улыбка, но если увидеть такую во сне – можно уже не проснуться. Его сощуренные морщинистые глаза-пуговки стали похожи на парочку кривых галочек.

– М-м-м… – начал профессор.

Слава почувствовал, как голова вжимается в плечи.

– … выходит, это не вы так нагло игнорируете мои чудеса – это они игнорируют вас!

Чудеса? Он что, серьезно только что произнес это слово?

Гиря выпрямился и нацелил Славе в лицо палец, согнутый в крюк.

– Так вы ничему не научитесь. Ничему! И как же вы тогда поймете, что значит быть человеком? М-м-м? Быть может…

Как всегда, весь мир на секунду умолк, чтобы подготовиться и прогреметь одним особенным словом, заставив Славу трястись, будто его тело было сделано из стекла.

– … вы хотите стать одним из них? М-м-м? Вы хотите быть Тварью?

Все в аудитории ахнули.

И это было хуже всего.

В очередной раз Гиря сближал группу, выставляя Славу полным дураком. Интересно, хоть кто-нибудь осознавал, насколько глупо все это выглядело? Безо всякой причины Слава подумал о едких парах: как они разносятся ветром, как перелетают с места на место, и никому до них нет никакого дела.

Остальные уже начали поворачивать к нему свои физиономии.

Первой, конечно же, была Белла. Она сидела ближе всех и каждый урок, каждую секунду занималась тем, что поправляла свои длинные волосы цвета грязной соломы, ковыряясь в них тонкими кукольными пальчиками. Сколько бы раз Слава не заглядывал ей в лицо – а от одной мысли об этом у него сводило желудок, – на нем всегда была такая вот странная, словно чем-то приклееная ухмылка. Да и само лицо казалось слишком гладким и слишком вытянутым, будто его шлифовали специальной машинкой.

А вот развернулся и Бок. С его жирным тельцем и напрочь отсутствующей шеей это сделать непросто: почти как решить сложнейшее уравнение. Cтароста группы – во многом потому, что его отец числился ректором. Насупившись, жирдяй упер волосатые, до смешного маленькие, по сравнению с раздувшимся брюхом, ладошки в металлическую спинку стула. Слава скривился, почти услышав ее жалобный стон. Голова у Бока была розовая, как кусок мяса, а нос-картошка багрился от вздувшихся вен.

И последний… Как же там его звали? Слава не помнил. Ничего особенного тот из себя не представлял: заводная игрушка, без конца строчившая что-то в блокнот, даже когда Гиря молчал. Что он записывал? Загадка. Умел ли говорить? Неизвестно. Где ночевал – и выходил ли вообще когда-нибудь из этой аудитории, – еще одна тайна. Но Славу не слишком интересовали ответы.

Солдатик – вот и пришел наконец запоздалый ответ, – его звали Солдатик. То еще имечко.

А Гиря все стоял с вытаращенными глазами, словно надеялся прожечь в теле Славы дыру. Зачем? Должно быть, думал, что припер к стенке, и ожидал извинений.

– Прошу прощения, – сказал Слава, стараясь, чтобы слова звучали искренне. Обычно этого было достаточно. – Я одолжу конспекты и все перепишу.

– М-м-м. Вот как…

– Честно.

Гиря усмехнулся, точно каркнул, и полетел обратно к доске, по пути всплескивая руками.

– Честный человек. – Произнес он, а затем добавил другим, более вдумчивым тоном: – Человек…

Его любимое слово. И, видимо, потому он вновь повторил его, на удачу:

– Человек!

Нужно было кивать. Совсем легко: ничего другого для отметки «отлично» не требовалось.

Просто кивок.

И все же изо дня в день соблюдать это правило становилось сложнее. Слава аккуратным движением помассировал шею: мышцы стали совсем неподатливыми. Может быть, они атрофировались?

Месяц назад один равнодушный врач в черном халате и белой маске, скрывающей все лицо, уже пытался прописать ему сеансы массажей. Но процедуры, проходившие в подземных усыпальницах, требовали от пациентов подолгу лежать на теплых камнях. Слава ненавидел тепло.

А ведь мать всегда говорила, что из-за его рук, у него будут сплошные проблемы. В том числе со здоровьем. Только вот причем здесь руки и шея? Просто смешно.

Когда Гиряков отошел достаточно далеко, Слава отложил ручку и вновь уставился на мир за окном. Клочья паров бесшумно поднимались наверх. Стремительно, как будто опаздывали на встречу, назначенную на небесах.

Отвязаться от Бока, когда ему в голову ударила какая-то мысль, было практически невозможно.

– Я провожу тебя до работы, – настаивал он, с какой-то маниакальной упертостью, – мне совсем нетрудно. А оттуда пойду к себе.

– Ты живешь на другом конце города.

– И что? – Бок выглядел возмущенным, – кому есть до этого дело? Иррациональное поведение. Иррациональное… а, вспомнил! Ты же ничего не записывал на паре. Не слушал. Профессор как раз сегодня про все это объяснял.

– Да ну.

Это что, очередное чудо о котором говорил Гиряков?

– Именно так.

– И все же не нужно меня провожать.

– Иррациональное поведение. Запомни.

Спорить было так сложно: Слава решил промолчать.

– Сегодня будет особенный день, – сообщил Бок и от довольствия хрюкнул, – вот увидишь.

Слава скосил взгляд на ковылявшего за ним по левую руку Бока. Он так ужасно потел: буквально весь исходил омерзительным запахом тухлого мяса и рыхлой земли. Неужели у него совсем не было времени на гигиену? Огромное шерстяное пузо выглядывало из-под мокрой рубашки; на лице – или что там вместо него – проявлялись вены, отливая клубничным оттенком каждый раз, как он ворочал свое грузное тело.

И еще Бок пыхтел. Да так, что казалось вот-вот свалится, как при инфаркте. Что делать, если толстяк и вправду распластается на асфальте, схватившись за грудь?

Тут он заметил, что за ним наблюдают.

– Да-да?

– Ничего.

– В смысле?

– В самом деле, ничего.

– Ла-а-адно, – пропел Бок, обнажив полный набор квадратных, будто подпиленных напильником зубов, – если что – ты спрашивай, спрашивай.

– Спасибо.

Вот уж чего действительно не хватало. Его дельных советов.

Туман, который с самого утра становился все гуще, расстилался вдоль всей главной улицы. Улицы с непроизносимым названием, на которой работали те жители городка, кто еще не потерял способность передвигаться самостоятельно.

Поправив воротник пальто и поглубже засунув руки в карманы, Слава вздохнул; из-за отравленной атмосферы горло немедленно обожгло, как от глотка уксуса. Законом не разрешалось находиться на воздухе более часа в сутки, но не было никого, кто бы следил за выполнением этого правила. Не было и самих наказаний; никаких последствий – если, разумеется, не считать неминуемую скоропостижную кончину от быстротечной болезни. Легкие начинали зудеть, затем стягивались и вскоре расслаивались, покрываясь трещинами, точно старая штукатурка. По крайней мере, так объясняли в университете. Не слишком подробно – зато очень доступно.

Бок вновь что-то бубнил. Неужели ему так сильно нравился звук своего голоса?

Чтобы отвлечься, Слава быстро огляделся вокруг. Что-то же должно было привлечь внимание. Пусть даже выцветшее и безжизненное. Сейчас подошло бы что угодно.

Из серого горизонта, – а если подолгу смотреть вперед, то казалось, что идешь прямиком в пустоту, – проступали дома и темные кружевные полосы навесов и мигающих вывесок. Шиферные крыши истерлись, трубы и водостоки давно проржавели и изогнулись крючками. Прижатые вплотную друг к другу здания разнились своими высотами и под определенным углом напоминали зубья пришедшей в негодность пилы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.