Операция «Искра». Прорыв блокады Ленинграда

Начало

В ночь на 12 января все штурмовые отряды с лестницами и крюками, с автоматами и пулеметами заняли вырытые у берега траншеи. С левого берега из вражеских окопов всё выглядело, как и всегда – пустынный заснеженный берег; всю вырытую землю тайно в мешках выносили; ничто не говорило, что вдоль реки траншеи, а в траншеях – десятки тысяч готовых к атаке бойцов Красной армии[9 - Такая скрытность проходила ради одного – не дать знать немцам о дне операции. Лёд не должен быть поврежден. Узнай враг о дне наступления, его гаубицы немедленно разрушат лёд; разрушать же лед, не зная дня – дорогое действие: два-три дня и Нева вновь затягивалась льдом].

– Такое множество бомбардировщиков последний раз видел, когда немец на Москву летел, – студент, услышав знакомый гул, задрал голову, впрочем, как и каждый, кто занимал в эту ночь береговую траншею. Десятки и десятки самолетов, линия за линией, еле различимыми силуэтами, летели через Неву на немецкие укрепления. Вся имеющаяся у обоих фронтов авиация нанесла, единый удар по немецкой обороне: артиллерийским позициям, пунктам управления, аэродромам, железнодорожным узлам.

– Гарно летят, – согласился Пирогов. – Даже как-то страшно, бр-р-р, – он рассмеялся, сразу показав свою игривую испуганность. – Вот зараз они такой будильник фрицам заводят, що не то, що мертвый, пьяный поднимется. Ой, как им зараз там весело, поганцам. Но это цветочки, самое веселье начнется, когда мы на тот берег переправимся! Так, студент?! – ответа не было, слишком заворожен был красноармеец Михаил Абрамов, студент первого курса сельхозтехникума, добровольцем ушедший на фронт в ноябре 42-го, только ему исполнилось восемнадцать.

Под самое утро, за сорок минут до артподготовки, группы бомбардировщиков и штурмовиков 14-й воздушной армии, сея осколочно-фугасную смерть, пролетели над немецкими укреплениям, в самом центре обороны – месте, где по плану должны были соединиться две армии Ленинградского и Волховского фронтов.

А на рассвете, в 9:30 утра, четыре с половиной тысячи орудий, прямой наводкой, как учили, как тренировали весь декабрь, ударили по всей линии реки. У одного Симоняка на 1 км было 46 тяжелых орудий.

Краем глаза, лишь высунувшись по ноздри из траншеи, красноармейцы штурмовых отрядов, зажав уши и раскрыв рты, видели, как левый берег взлетел на воздух – по-другому нельзя было это пересказать. Многое видели солдатские глаза, но это было что-то особенное.

Грохот оглушил, звуки смешались, превратившись в единый однообразный, заполнивший всё тело до последней клеточки гул. Он не раздражал, не пугал, он стал частью человеческого организма, смешав его с землей, снегом, и небом, что казалось, вместе со звездами, луною и солнцем рухнуло на землю и подскочило. Небо взрывалось в глазах, в голове, оно содрогало кишки и легкие, билось о зубы и щеки, пробивало нёбо и влетало в мозг. Ударившись о черепную коробку, летело в пятки сквозь грудь, живот, колени, пружиной вдавливая тело в траншею, и летело вверх – обратно через всё тело – вырываясь из глаз бесформенными кусками черной земли. Ещё, ещё, ещё! – комья взлетали и падали; падали и разлетались. И не мог взгляд оторваться от этого безумного действия…

Красноармейцы поворачивали головы, смотрели друг другу в глаза, видели ошалелые взгляды, раскрытые ощетинившиеся зубами рты, сжатые рукавицами ушанки, и такой радостный задор в глаза! Это если мы ту здесь за километр глохнем, что тогда там – в немецких окопах! Там же чистый ад! Там сама земля разверзлась! Там же сейчас такое!..

В 11 часов 50 минут всё смолкло; резко, внезапно; земля осыпалась и упала вместе с тишиной.

Секунда…

Тра-та-та-та-та! – сотни, тысячи пулеметных пуль полетели прямой наводкой в перепаханные снарядами немецкие окопы.

Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный, и в смертный бой идти готов!

Звон литавров и гул труб, поддержавших «Интернационалом»[10 - с 1918 по1944 года государственным гимном СССР был «Интернационал»] пулеметы, вырвал из траншеи штурмовые отряды и выбросил на лед Невы – так бодро выпрыгивает сонный из теплой постели, когда товарищи-шутники окатывают его студеной водой из ведра.

Бодрые, заряженные гневом красноармейцы, с огненными глазами, с пылающими сердцами выскочили из своего укрытия. Орущая «Ура-а-а!!!» лавина шинелей и телогреек, ощетинившаяся стволами винтовок и пиками штурмовых лестниц, волной выкатилась на белоснежный лед Невы, и бросилась в свой решительный бой!

Четыре минуты! – столько бежали штурмовые отряды 136-й стрелковой!

Четыре минуты покров из миллиона-миллионов пулеметных пуль висел над бегущими по льду красноармейцами, защищая их от врага, как защищал в сказаниях Покров Богородицы от вражеских стрел русские дружины. И исчез, как отбрасывают с постели покрывало, когда первые лестницы коснулись ледяного вала, а первые крюки вонзились в края левого берега. Не взобрались – взлетели на вал штурмовые отряды 136-й стрелковой, разя пулями и ножами, выбравшихся из-под завалившей их немецкие головы русской земли, вражеских солдат, что год сидели здесь в своей бетонно-земляной крепости и удерживали петлю, душившую город Петра и Ленина.[11 - с 1703 – по 1914 год именовался Санкт-Петербург, с 1914 – по 1924 – Петроград, с 1924 – по 1991 – Ленинград, с 1991 – по настоящее время Санкт-Петербург]

Пирогов ловко забросил крюк на ледяную гору, крюк зацепился за проволочный забор, еще ловчее младший сержант вскарабкался наверх.

– Давай лестницу!! – заорал вниз. Лестницу тут же подставили. Привязав лестницу, младший сержант, нагнувшись, принял у связиста катушку с проводом. – Шибче лезь красноармеец Молодцов! Шибче! – пока Дмитрий Семенович бодро не по годам взбирался на кручу, Тимофей перегрызал саперными ножницами колючую проволоку. И слева и справа сотни лестниц приставленных к ледяному берегу переносили тысячи красноармейцев, что штурмовали берег от Шлиссельбурга до 8-й ГЭС и «Невского пятачка». 12 километров – такова была линия штурма 67-й армии Ленинградского фронта.