Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне
На что капитан-лейтенант лишь махнул рукой в сторону течения сточной воды и скомандовал:
– Вперёд.
Луч света освещал путь бойцам, видели дорогу хорошо лишь человек пять впереди идущих, остальные пробирались на ощупь.
Емельян шёл с Алексеем. Тот нерасторопно передвигал ногами и был чересчур напряжённым.
– Ты чего такой зажатый? – спросил у него напрямую Злотников.
– Да ничего не зажатый… Тут крысы есть, интересно? – рассеянно буркнул здоровяк.
– Ты крыс, стало быть опасаешься! Вот чудак-человек, пулям немецким не кланяется, а крыс испугался!
Зорин возмутился в душе:
– В детстве так одна в кровати прям за пятку хватанула, неделю потом нормально шагать не мог.
По мрачному туннелю бойцы шли минут сорок, впереди забрезжил тусклый свет и туннель перешёл в широкий рукав.
Сверху рукава ячейками зияли стоковые решётки. Через них то и струился свет. С правой стороны рукава лежали широкие трубы, из них сочилась вода.
Подойдя к другому краю рукава, бойцы увидели, что попали в тупик, – проход был перекрыт массивной кованой решёткой. Старшина аж крякнул:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
Рожнов сразу же вспохватился:
– Без паники! Отправить наверх разведку, пусть вылезут, посмотрят!
Ни с того ни с сего Алексей дёрнулся и выставил автомат в сторону труб:
– Вот чёртовы крысы!
– Я не крысы! – раздался из-за трубы звонкий мальчишеский голос.
Бойцы удивлённо повернулись на возглас. Из-под трубы вылез маленький чёрный человечек в куцей фуфайке и кепке-восьмиклинке на голове. Ловко перелез через трубы и спрыгнул на железный лист.
– Дяденьки, а вы же наши будете? – робко спросил пухлыми губами. Из-за губ виднелись маленькие зубки, из-под кепки выбивался вихрь чёрных как уголь волос, маленькие юркие серые глаза смотрели недоверчиво.
– Малец, ты откуда будешь? – подойдя ближе спросил старшина.
– Я с домов, сверху, – показал пальцем малец на решётку водостока, – мамка за водой послала.
– Откуда здесь воде то взяться? Одна грязь кругом… Антисанитария! – удивился Алёшка.
– Вот с этой трубы чистая бежит, – показал пальцем мальчуган.– Здесь нашенский водопровод. Наверху воды то и нет.
– Много вас народу наверху? – спросил комроты. Ему раньше не доводилось видеть гражданских в городе. Хоть и ходили слухи, что эвакуации не было никакой.
– Семей пять, мужиков нет, одни старики, – серые глаза сверлили Рожнова насквозь.
– Немцы рядом?
– Были, да ушли недавно. Через квартал отсюда в здании суда сидят, знаю точно.
– Наших больше не видел? – продолжал спрашивать Рожнов.
– Месяц уже как, вас, почитай, первых то и увидел.
Капитан-лейтенант задумался. С одной стороны, под землёй делать было нечего, путь закрыт. С другой стороны, наших наверху не было, ещё одного серьёзного боя бойцы не выдержат, всех перебьют. Сидеть как мыши в подземелье, – это вообще выглядело абсурдом, люди ведь воюют. А так, может чем и населению помочь…
– Ну, мальчиш, веди к своим, – хлопнул по спине пацана комроты.
Тот метнулся к трубам, схватил ведро в руки, подбежал к лестнице и попытался вскарабкаться.
– Давай ведро, малой, – помог ему Зорин.
Мальчуган вёл бойцов дворами, из них можно было спокойно просматривать улицы, – настолько сильно были разрушены дома. Они сейчас представляли из себя каких-то каменных исполинских чудовищ, низвергнутых с небес за свои проступки. Город вымер, превратился в кучу развалин, битой техники и сборище непогребённых мертвецов. Они попадались бойцам на пути, – то серая красноармейская шинель торчала из-под обвалившейся кирпичной стены, то вражеский китель мышиного цвета свешивался из оконного проёма.
На одном из перекрёстков на краю воронки лежала фигура в женском пальто, правой рукой обхватив свёрток. В свёртке безмятежно спал младенец. Уснул насовсем, вечным сном. Совсем немного довелось ему побыть на белом свете, и он ушёл в небытие вместе с матерью.
Бойцы при виде таких ужасов лишь горестно вздыхали, – навидались уже всякого! На войне душа черствеет. Лишений и кошмаров насмотрелся и Стёпка, их проводник, тринадцатилетний подросток. От силы на вид ему можно было дать лишь лет десять.
Пройдя по дну широкой воронки, бойцы пробрались к основанию трёхэтажного здания. Малец юркнул вдоль фасада, забежал по лестнице в маленькую нишу, отводил хлипкую деревянную дверь и махнул рукой:
– Сюда, дяденьки.
Бойцы организованно просочились в подвал. Внутри было тесно, идти приходилось только по одному, пропустив вперёд Стёпку.
– Опять подземелье! Ёшкин кот! – в сердцах бросил Зорин.
– Скажи спасибо, что не могила, – урезонив его Емельян.
В подвальном помещении жило человек пятнадцать, дети и женщины. А самым старшим был высокий сухой старик, встретивший бойцов доброжелательно:
– Ну, наконец-то, соколики пришли немца проклятого гнать. Проходите, милости просим…
Рожнов со старшиной оглядели невысокое полутёмное помещение, бывшее когда-то хранилищем. Свет давала единственная лампочка, вдоль стены на матрацах сидели укутанные в тёплые вещи жители разрушенного города. Картина удручающе подействовала на бойцов, видя, как страдают бедные люди без крова над головой и без одежды. Вот во что превратила их война, в земляных червей!
Старик горестно взмахнул руками:
– Уж простите- угощать вас нечем, сами кое как перебиваемся!
И кивнул в сторону маленькой кучки котелков и кружек:
– Весь харч у фрицев на складе. Раньше речные хранилища были, как они этот берег заняли, так сразу склад устроили…
«Так, так, продсклад- это уже о насущном. Людям продукты достанем. Согнула их война! Не мешало бы и бойцов покормить.»
– Будет провиант, отец, достанем, – заверил старика комроты. Стёпке кивнул, – проведёшь к хранилищу.
Мальчуган молча кивнул и побежал к выходу.
С ним отправили двух бойцов, в их числе и Алексея. Остальных Рожнов отвёл в дом напротив. Размещаться в одном доме гражданских значило подвергать их опасности.
Разведка вернулась уже минут через сорок. Алексей доложил:
– Склад на ограждённой территории, колючая проволка вокруг. На воротах будка с пулемётом. Три хранилища всего, рядом маленькая караулка, часовых всего два. Народу охраняет мало.
Протянул Рожнову листок с зарисовками. Комроты вложил его в планшет. Затем закурил и молча поднял голову, уставил взгляд в потемневшее небо.
Уже поздно ночью территорию бывшего совхозного овощехранилища проникли два человека в форме немецкого вермахта. Быстрыми шагами они подошли к контрольно- пропускному пункту. Заспанный унтер что-то бурчал себе под нос, медленно подошёл к прибывшим. И тут же получил в тот же самый нос, благо он был настолько большим, что промахнуться по нему было просто невозможно. Уличный фонарь светил настолько светло, что попасть в следующий момент в стоявшего на пулемёте часового тоже не составило большого труда. Переодетый в немецкую форму Мустафа уселся за пулемёт, точно так же переоблаченный Зорин связал унтера, вытащил свою финку и зашёл в будку. После минутной паузы вышел:
– Ещё один.
Поправил автомат и уселся рядом с Мустафой. Тем временем бойцы на другом конце склада перерезали колючую проволку и кустами пробрались к ближайшему хранилищу.
Часового на посту сразу же снял старшина. Со вторым пришлось повозиться подольше.
Рожнов с тремя солдатами двинулся в караулку, а старшина с оставшимися принялись сбивать замки и открывать ворота. Внутри в тесном, душном хранилище лежали на коробки, вдоль стены стояли холодильники.
Бойцы подхватывали коробки и тащили их из складов через дырку в ограждении. Метрах в сорока от ограждения стоял остов сгоревшего автобуса, в него то и несли бойцы коробки.
Рожнов с тремя бойцами тем временем покончил с отдыхающими в караулке и стал руководить бойцами, требуя в первую очередь выносить консервы, галеты и воду в бочонках.
До рассвета осталось около часа, когда Емельян пробрался к Мустафе и Лёхе, сидевшими на КПП:
– Всё, уходим.
Продовольствие перетащили в автобус. Чего тут только не было: рыбные и мясные консервы, галеты, шоколад, варенье. Воды набралось литров на двадцать. Затем за две ходки всё переместили на пункт своей временной дислокации.
Старшина выделил шестерых, чтобы две трети добытого и всю воду перенесли в подвал.
Радости людской не было предела:
– Ох, родненькие!… Спасибо!… Уберегли от голодной смерти!
А Стёпка первым делом стал оприходовать шоколад. Он вообще быстро привязался к морпехам. Ему нравились их тёмные бушлаты, тельняшки, настоящие хромовые сапоги. Как и многие пацаны, он очень мечтал стать моряком. До войны он видел их очень много, гуляющих на морской набережной. Но те были весёлые, жизнерадостные, в белоснежной форме, а эти были мрачными, грязными и ходили в чёрной.
После добычи продовольствия он частенько забегал к морпехам, а конкретно к Лёхе, к котором привязался всей душой. Бойкий мальчуган излазил всё вдоль и поперёк, знал каждый переулок. О чём с гордостью и хвалился своему другу, здоровяка в чёрной флотской форме.
– А здесь рядом штаб немецкий есть, туда и Гитлер сам ездит, – любил иногда прихвастнуть Стёпка.
– Да иди ты, Гитлер в Берлине сидит, – Лёху на мякине не проведёшь.
– Ну тогда от Гитлера кто-то ездит, ну или к нему из того штаба. Раз в три дня офицер, может, и вовсе, полковник. Ни дня не пропускает- срок в срок, раз в три дня.
О чём было тут же доложено Рожнову. Он отмахнулся:
– Подумаешь, чего только пацан не наплетёт.
Все его мысли сейчас занимал вопрос возвращения к своим. Но потом подумал хорошо и согласился: вдруг и действительно какая-нибудь важная птица окажется.
Но полковник оказался всего-навсего капитаном. Так доложил выставленный у немецкого штаба дозор. Комроты в сердцах плюнул и хотел уже оставить в покое этого посыльного, как старшина тут же горячо убедил его не бросать начатого.
Офицер ездил на мотоцикле, в люльке вместе с одним охранником. По свидетельству Стёпки, так он передвигался всегда. Офицер заходил на час-полтора в штаб и ехал обратно. Ехать из штаба он мог только одной дорогой, остальные были либо разбиты, либо завалены.
Место для засады выбрали подходящее: поворот сглаживал угол улицы между двух полусгоревших остовов несущих стен. Воспользоваться решили старым дедовским способом: сразу же за поворотом поперёк дороги положили канатную верёвку, привязали один угол к уцелевшей опоре электролинии, засели за углом и принялись ждать. Исполнителями были старшина, Емельян и Алексей. Рядом в засаде расположилось усиление.
Мотоциклетный рокот раздался ещё раньше запланированного, минут на сорок. Из-за поворота показалась мотоциклетка полевого цвета, мотоциклист сидел важно в крагах и очках, сзади него разместился автоматчик. В коляске сидел высокий капитан, надменно осматривавший развалины улицы.
– Ишь ты, гусь! Сейчас мы тебя потрепаем! – бросил в сердцах Зорин.
Спустя минуту прозвучала команда:
– Тяни!
Втроём бойцы что есть сил дёрнули за верёвку. Тихо сработать не получилось, раздались выстрелы. Старшина с бойцами выскочили из-за дома и удостоверились, что стрельбу начал уцелевший автоматчик. Его тут же урезонили морпехи, сидевшие в засаде. Офицера с мотоциклистом добили сразу же, нужды в «языке» никакой не было. К тому же, немецкого никто не знал.
Важный гусь теперь смотрел тоскливым омертвевшие взглядом в безоблачное небо, от вальяжности не осталось и следа. Его холодные руки мгновенно покинула кожаная отпечатанная папка.
Через полчаса папка уже была вскрыта Рожновым. С десятков листов, отпечатанных на машинке, и топографическая карта, – всё её содержимое. Уложив содержимое обратно, Рожнов произнёс:
– Хрен его знает… Доставим к своим, там разберёмся.
Глава седьмая
Держать путь командир приказал к Мамаеву кургану. По ночам оттуда явственно слышалась стрельба и разрывы гранат, шли бои, – значит, там стояли наши. Город не сдавался.
Стёпка, узнав об отходе морпехов, расстроился:
– Как же мы теперь без вас…
Алексей утешал его:
– Не вешай нос, богатырь… Немцев выбьем из города, тогда и увидимся.
И задорно щёлкнул по носу мальчугана.
Выходили на рассвете. Группами по четыре-пять человек, стараясь не пересекать простреливаемые перекрёстки, солдаты шли к своим. Унылая картина разрухи, трупов, к этому прилагалась ещё и запах разлагающейся плоти, – вся эта обстановка действовала на бойцов удручающе. «Идём к своим!» – этот призыв, лишь эта мысль поддерживала их.
Наткнулись на немцев неожиданно, будто злой рок сыграл с ними свою шутку. В одном окопе лицом к лицу, русских оказалось больше, но к немцам подошло подкрепление. Гулко запрещали пулемёты. Комроты скомандовал:
– Все в укрытие!
Заняли полуподвальное помещение. Фундамент был настолько крепким, что не поддался ни бомбам, ни минам. Из узких прямоугольных окон бойцы отстреливались от врага. По всей видимости, немцев было около роты, огрызалось несколько пулемётов.
Капитан-лейтенант пробежался вдоль окон подбадривал бойцов. Он тут же определил, что бойцы забрались наглухо, с торцов подвала выхода не было. Это озлобило его.
Подбежав к проёму, он высунулся по грудь и строчил напрямую из трофейного «шмайссера». Прошло меньше минуты, перестал стрелять, запрокинул голову. Автомат вывалился из рук, тело грузно упало на бок, каска звонко ударилась о кучу камней.
Старшина первым заметил гибель командира, подскочил к нему, повернул голову. Вместо правого глаза зияла огромная кровавая дыра- пуля попала точно в глазницу.
Кудрин ошалело смотрел на труп командира, затем резко вскочил на ноги, его впль заглушил местами стрельбу:
– Комроты убило!… Беру командование на себя!
Затем ещё более громко:
– Внимание! Цепью повзводно, бегом, ааааарш!
Смерть командира потрясла всех солдат, многие находились в состоянии аффекта, рота поднялась и пошла под убийственный огонь.
С отчаянием обречённых, с яростью загнанных в ловушку зверей… Немцы явно не ожидали такого храброго безрассудства. Они подошли слишком близко к оборонявшимся. Морпехи потеряли несколько человек от пулемётного огня и слились с противником в рукопашной схватке.
Емельян плохо соображал, что вокруг происходит- его вытащила наружу толпа общей ненависти. Он действовал стремительно и рефлексивно, совершенно не думая о том, что его ранят или убьют. О таком исходе забываешь как-то в пылу боя, ведь видишь рядом с собой своих же собственных товарищей, они бегут рядом в одном с тобой строю, очень надеясь на то, что соседи слева и справа не подкачают, под страхуют вовремя, не дадут пропасть. Каждый вправе был надеяться лишь на чувство товарищества.
Он бежал и совершенно отчётливо видел куда, по направлению к гитлеровскому пулемётчику. Отчётливо различал глаза, зверский оскал его лица, напряжение скул, ясно различал и чёрный воронёный ствол пулемёта, который медленно передвигался. Емельян уже физически ощущал, что враг довернёт пулемёт в его сторону, пули вылетят из ствола, пробьют грудь навылет в нескольких местах, а одна, возможно, даже попадёт в голову, и он рухнет среди руин Сталинграда вдали от родной и любимой Сибири…
Зажмурив он в ярости глаза, но чья-то неведомая сила заставила вновь раскрыть их. Пулемёт молчал, свесив свой ствол вниз с насыпи, его хозяин лежал рядом ничком. Чья-то шальная пуля достала фрица и спасла Емельяну жизнь.
К бесхозному оружию тут же подскочил Алексей, страховавший Емельяна. Злотников даже хотел спросить- не его ли пуля сразила пулемётчика, но тут же понял, что сейчас в бою это неуместно.
Адским пламенем вырвался огонь из «МГ-34», злобным роем метнулись пули навстречу оккупантам. Зорин развернул пулемёт и строчил очередями, рыча в пылу боя и отчаянно матерясь.
Уже в какой раз немцы почувствовали тяжесть рукопашной схватки с морской пехотой, даже трёхкратное превосходство врага списывалось со счетов. Враг уже умудрился в панике потерять половину своих пулемётов, они теперь успешно стреляли по своим. Лишившись ключевых позиций, фрицы бежали. Старшина Кудрин был распалён боем, но всё же приказал:
– Отставить преследование! Закрепиться на занятом рубеже!
В глазах старого воина играл задорный огонёк: «Не зря погнал народ в атаку, забились бы в подвале- выкурили бы как мышей!»
Тело Рожнова уже лежало за бруствером отбитого у немцев окопа, умиротворённая поза, видимо, душу капитана ангелы уже забрали на небеса. Бойцы горсткой собрались возле убитого командира, печальные глаза хмурые лица отдавали дань его памяти.
Старшина ладонью прикрыл левое веко, достал из кармана удостоверение. «Погиб смертью храбрых» – как точно попадал комроты под такую формулировку.
Похоронить решили неподалёку, разгребли место под могилу в конце переулка в тупике. Разрыли небольшую ямку, сантиметров восемьдесят. На работу ушло много времени, рыть приходилось малыми сапёрными лопатками, их осталось всего три, копали по очереди.
В могилу воткнули скрещённые деревянные палки, на жестяной табличке нацарапали «кап-лт. Рожнов», повесили её. Три прощальных похоронных залпа выстрелило в сталинградское небо.
От всей роты в живых осталось шестнадцать человек, их них двое раненых.
После прощания с командиром объявился дозорный, выставленный на случай внезапного появления немцев. Он доложил:
– Со стороны врага движение.
Три силуэта, одетые в камуфляжную форму возникли будто бы из-под земли. Шли не таясь, закинув оружие за спину. Морпехи наставили на них оружие.
– Стой! Кто?
– Свои, – незамедлительно последовал ответ. Малорослый боец с явно азиатскими корнями еле щурясь шагал впереди всех смелой, даже дерзкой походкой. Безошибочно определил в Кудрине старшего.
– Полковая разведка. На звук боя вышли.
– А наши то далеко? – устало, даже чуть с безразличием поинтересовался старшина.
– Где-то с километр. На Мамаевом кургане.
Глава восьмая
Возле землянки бойцы сидели уже в сумерках. Старшина вместе с азиатом зашли внутрь и находились там уже часа два. Емельян лежал прямо на земле, мысли его витали где-то далеко от боёв и выжженной земли.
Скрипнула дверь блиндажа, вышел Кудрин:
– Злотников, Зорин, Ахметдинов, за мной.
Уставшие бойцы собирались, поднимались тяжело, ещё не понимая, куда и зачем их вызывают. Хотелось спать, похлебать горячего.
Внутри землянки было тесно, у стены на узкой скамейке сидел худощавый усатый человек в гимнастёрке со шпалами майора. В зубах дымилась папиросина, глаза смотрели хмуро. Дождался, пока все войдут, кивнул на скамейку, предложил присесть.
Бойцы молча уселись, буравя оплывшими глазами офицера. Тот помолчал с минуту, произнёс:
– Пакет вы мне доставили, моряки, важный! Спасибо, полундра!
Чуть покачнувшись, потушил окурок в тарелке, служивший пепельницей:
– На завод сразу две немецкие дивизии навалились, вы бы своей ротой ничего бы не смогли сделать, не удержали бы позиции. Но увязли сильно там фрицы именно благодаря вам.
Емельян тупо уставился куда-то мимо него на висевшую на стене офицерскую фуражку. «Какого чёрта он нам тут распинается, политинформацию доводит… Мужикам это расскажи, что среди кирпичей и бетона гниют. Сколько раз ты из своей землянки под пули вылазил? Когда последний раз в атаку ходил?»
Даже не взглянув в его глаза, закрыл свои, чувствуя, как ком подошёл к горлу, слёзы навернулись: « Почему такие, как комроты в земле лежат, герои, а эти по землянкам расселись, как клопы…»
Отчего то Емельян был уверен, что майор- отчаянный трус, отсиживается за чужими спинами вдали от пуль и снарядов, в окопы даже и носа не кажет. На войне таких называют «шкурники».
Медленно разжал веки:» Да и чёрт бы его побрал! Пусть живёт, как знает, у меня своя доля, – ею и буду жить. Пока живу».
Майор разминал железную зажигалку, крутил в пальцах:
– В тыл я вас не отправлю при всём желании, только раненых. Каждый штык на счету.
Голос глубокий, отрешённый, даже в чём-то обречённый, как граната с вырванной чекой.
– Но и в окопы вас не заставляю лезть, – выдержав, сразу добавил, – предлагаю в разведку полка, выбило у нас многих.
«Выбило!… Как много за одним словом стоит! Попал на мины, прошит пулями, разорван снарядом, замучен фрицами», – неслось суматохой в голове у Емельяна.
Майор тяжело отвёл глаза от солдат, будто просил прощения за что-то. Емельяну так показалось, по крайней мере.
В неуклюжей землянке слышалось нервное дыхание бойцов. Каждый думал о своём личном выборе. Ведь разведка на войне- самая жестокая и беспощадная вещь, к тому же безвестная. Пропадёшь, никто даже не похоронит по-человечески, не вспомнит.
Глухим басом отозвался голос старшины Кудрина, на правах старшего решившего за всех:
– Мы пойдём в разведку!
Офицер замялся, видимо, не ожидал, что получит ответ так скоро. Тонкими пальцами разгладил морщины возле губ, продолжил:
– Слушайте и уясните своё первое задание.
Сцепил пальцы обеих рук:
– Задание связано напрямую со смертью вашего командира капитана-лейтенанта Рожнова. Вы уже знаете, что нашёл он свою смерть от пули снайпера. Этот гитлеровский сучёныш многих солдат наших «подобрал». Полной уверенности нет, но, скорей всего, он вашего командира убил, один из снайперов тут шороху наводит. Изобретательная сволочь. Где найти его и все его повадки волчьи- об этом вам сержант Тулаев объяснит, он же с вами и пойдёт.
Водил глазами майор из стороны в сторону, как будто стараясь ничего не забыть и не упустить:
– Будете работать группой поддержки Тулаева, он сначала прогонят вас по азам разведки. Расскажет, как действовать при обнаружении снайпера. Поверьте, морпехи, задание очень важное…
Емельян вдруг посмотрел резко на Кудрина и увидел на его лице печаль жестокой усталости, прорывающуюся через небритые, покрытые жёсткой щетиной скулы, набрякшие веки. «Устал человек от войны», – мелькнула простая незатейливая мысль.
Больше инструкций от майора не последовало. Он объявил:
– Теперь ночку отдохнуть, с утра за труды приниматься.
Морпехи выходили из землянки медленно, слегка покачиваясь. Старшина немедленно собрал всех бойцов вокруг себя:
– Все поняли, что на верную смерть идём?
Лица у всех застыли, словно высеченные в граните Лики античных героев. Суровые, выдержанные, уставшие, никто из них не удивился, не возмутился. Всё-таки как стоек и непоколебим на войне, да и в любой смертельно опасной ситуации русский человек!
– В разведку согласился идти не ради славы и наград, а ради памяти командира павшего. Издавна в морскую пехоту сильных да отважных брали, которые ни врага, ни морского шторма, ни самого дьявола не боялись! Из этого разведвыхода не все вернутся. Но кто объяснит мне, чем мы лучше тех наших погибших товарищей, что головы навечно сложили в руинах этого города. Кто не согласен со мной- говорите сразу и топайте в окопы!
Несогласных не нашлось.
Через три дня разведгруппа в составе пяти человек выдвинулась в сторону промышленной зоны города на поиски снайпера. Тулаев, Кудрин, Злотников, Зорин, Ахметдинов.
Ночами было ещё тепло, от Волги поднимался туман.
Шли почти по самому берегу среди костровищ и пепелищ бывшего речпорта Сталинграда. Накануне сапёры прошерстили весь маршрут, доложили- мин нет.
Бойцов переодели в зелёные маскировочные халаты и просторные костюмы камуфляжного цвета, их лишь недавно в массовом количестве стали поставлять на Сталинградский фронт. Всех вооружили немецкими «шмайссерами», гранатами и финками.
Сержант Тулаев, казах по национальности, «ловил» немецкого снайпера уже две недели. За это время потерял трёх напарников-снайперов, один раз был легко ранен врагом.
Вражеский охотник всегда работал в одном и том же обширном районе. Центральный универмаг, ткацкий комбинат, склады речпорта, мастерские трамвайного депо. По карте площадь района примерно километров семь- обширный радиус поиска указывал на то, что операция будет непростой.
Снайпер всегда работал в предутренние часы, грамотно использовал направление ветра.
Вообще не было такой практики в стрелковых подразделениях, такая тактика приводила всегда к огромным потерям. Старшина сам это осознавал, старый воин не раз чувствовал себя пушечным мясом. Ещё большее количество раз он попадал в различные передряги, из которых умудрялся выйти живым.
Ещё в марте, после того как отогнали немцев от Москвы как-то во время передышки между боями, он разъяснил своим подчинённым нехитрую фронтовую истину:
– Страх на войне есть вещь двуликая. С помощью страха на войне можно погибнуть, но ещё страх может предупредить об опасности, сохранить жизнь. Распознать это, поведать об этом может чуйка. А чуйку лишь в боях да в самых разных передрягах натаскать можно. Без чуйки мы все на войне- глупое двуногое мясо…