Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне
Под прикрытием длинноствольного «дракона» красноармейцы прошерстили все цеха, остатки гитлеровцев ушли через площадь вглубь города.
К разгорячённому Рожнову, взъерошенному, в расстёгнутой тужурке, подлетел тучный майор
– Комбат майор Чистяков, – представился командир стрелков.– Командованием предписано гнать врага дальше из самого города.
Затем наклонился и внушительно произнёс:
– Фронт слева и справа от нас также в наступлении.
– Ну что же, наступать так наступать! Сколько можно драпать? Полундра! – разгорячённый комроты, казалось, не знал усталости.
Всегда бывший при нём старшина лишь только фыркнул. Верно, горячие какие…
Командиры собрали своих людей и с упоением повели в атаку прямо из каменного жерла цехов на серую унылую площадь.
Нестройные ряды атакующих вырвались на простор. На другом конце площади высились вражеские баррикады. Бойцы высыпались кучей с оружием наперевес, забористый мат разлился по всей округе.
Внезапно с улицы, примыкавшей к площади, выкатился к баррикадам чёрный немецкий танк, чудовище с крестами на бортах. Вряд ли кто-то что-либо смог сразу сообразить, то ли из-за эйфории боя, то ли из-за того, что не могли сразу разглядеть вражескую махину. Танк лихо повернул свою башню и ствол озарился пламенем.
Снаряд осел прямо где-то в центре бегущих, разметавший тела по всей площадке. Первая линия бежавших чуть сбавила темп, пытаясь остановиться, но задние напирали столь рьяно, что этого невозможно было сделать.
Танк послал второй снаряд, опять в самую солдатскую массу. Ему начали вторить противопехотные пушки, которые подкат или к баррикадам, а следом подоспел ещё один танк и методично подключился к обстрелу.
Мясорубка… Наверное, и тысяча самых разудалых головорезов, ведомых самим дьяволом, не смогла бы такого натворить, пролить столько крови, сделать из здоровых мужчин и ребят сразу стольких калек и мертвецов, сколько сделали эти бездушные машины войны. Как по осени крестьянин собирает свой урожай, так и старуха с косой собирает свою жатву.
На разрытой снарядами земле лежали люди, а кое-где и просто разорванные туловища. Попадались целые и вполовину, ноги, руки, головы, каски, оружие, амуниция, – всё перемешалось. Крики раненых вперемежку со свистом снарядов.
Снаряд взорвался где-то позади Злотникова, но голову тут же пронзила боль. Совершенно пропал слух, по спине словно пробежал электрический разряд. Руки выпустили автомат, ноги онемели и не слушались.
«Ну всё, конец. Отвоевался… Фросенька, прости, подвёл тебя», – пролетели мысли в голове молниями.
Упал на четвереньки, он затем полностью прижался к земле. Но сознание не терял.
Голову мотало из стороны в сторону, поджилки тряслись. Всё вокруг происходило как в немом кино. Впервые его видел Емельян, когда попал в город Барнаул. После немого показывали картину «Если завтра война». Как разительно отличался этот фильм про войну от реального происходящего!
Инстинктивно боец потянулся к оружию, успел схватить, даже по привычке проверил патроны в магазине.
«Слабо, всего семь», – мелькнуло в голове, захотелось приподняться. Закинул автомат за спину, опёрся руками о землю, силясь опереться на ноги, не получалось, ноги были словно ватные. В голове непрестанно шумело, уши как будто бы наглухо были забиты чем-то металлическим, абсолютно ничего не было слышно. Внезапно пришло осознание: «Чёрт, это же контузия!… Не смерть, не рана, а контузия!». Комья холодной земли попали за шиворот, Емельян вспомнил, что всё ещё находится под обстрелом. Тело уже машинально прильнуло к земле, двигаться приходилось ползком.
Изрытые воронки, гарь, трупы в неестественных позах, – всё это вперемежку устилало площадь. Самыми ужасными и почти театральными выглядели части тел, они казались оторванными от манекенов и выкинутыми на площадь, будто бы за ненадобностью. Но покрывавшая всё вокруг кровь красноречиво свидетельствовала об отсутствии всякой бутафории.
Емельян полз к зданию завода, перебираясь через трупы, брошенное оружие, кирпичи. Поселилась в мозгу мысль: «Сейчас, если доползти до своих, то там, у них, контузия непременно пройдёт, я стану слышать». Ведь главное солдату на войне всегда верить, плевать на страх, главное, верить. С верой солдат твёрдо может пойти на погибель, может с этой же верой и спастись.
Краем глаза отчётливо заметил, как уцелевших косят пулями, автоматом либо пулемётом, значит, немцы пошли в наступление. О том, что они добивают раненых, Злотников знал точно, определённо.
На своём пути Емельян обнаружил огромную широкую воронку, которая образовалась, видимо, вследствие попадания нескольких снарядов. Легли все близко друг к другу и образовали одну большую яму. На дне её скопилось большое количество воды. Вода сбегала из разбитой трубы, торчащей из земли. Снаряды пробили водопровод. Емельян кубарем скатился на дно ямы. Пробравшись к трубе, он подставил обе руки и умыл лицо. Холодная вода привела в чувство, мысли полетели быстрее, он сообразил, что из ямы пока лучше не высовываться, необходимо переждать.
Но мысли о спасении тут же переборол гнев: « Что же, здесь я как мышь затаюсь, а там мои ребята под пулями погибать будут? Нет, не годится!». Взобрался на самый край, чуть высунулся и принялся наблюдать.
Немцы шли осторожно, мелкими группами, перебегал через трупы, долго на открытых участках не задерживаясь, прячась. Огонь сопротивляющихся красноармейцев понемногу сдерживал вражеский порыв, некоторые из немцев единожды упав уже не вставали.
Метрах в пятнадцати от себя Емельян обнаружил группу бойцов, тоже засевших в воронке. «Рискну, была не была», – решил Злотников и подполз ближе к краю ямы.
Быстрого осмотра вполне хватило, дабы увидеть безопасный маршрут. С другой стороны воронки, начиная от водопроводной трубы, площадной асфальт пошёл разломом, куски его расщепились и образовали нагромождение. За асфальтовой горкой безопаснее ползти, – так решил морпех.
Емельян здорово удивился собственной сноровке, когда стремительно перебрался через водопроводную трубу, когда подобно ужу прополз сквозь разломы асфальта, прижимаясь к сырой земле, боясь отхватить пулю. Но молодость и сноровка сделали своё дело, – он почти пробрался к своим.
Укрывшись за разбитой стеной, как за щитом, от немцев отстреливались Мустафа, Алексей и ещё пара морпехов. Скорее, даже просто пытались отстреливаться, поскольку немецкий огонь был настолько плотным, что позволял бойцам лишь огрызаться.
Услышав шорох позади себя, татарин резко обернулся, готовый мгновенно выстрелить, но, увидев Злотникова, тут же обрадовался и поспешил на помощь:
– Друг дорогой, жив, вот удача то, Аллах тебя храни!
Емельян всё ещё слабо слышал, позволил взять себя под руки и положить под стену. Ноги дрожали, руки не слушались от усталости. Татарин протянул бойцу фляжку с водой:
– Эк его, похоже, контузило…
Глотал Емельян долго, но вовремя спохватился, бой ведь продолжался и неизвестно когда закончится, еле оторвался от фляжки, отдал обратно.
Один из бойцов произнёс:
– Точно контузило, кровь из ушей идёт. Отправить бы назад к нашим, а то пропадёт.
Злотников прислонился спиной к укрытию и лишь сипло дышал, в груди бешено колотилось сердце. Жажда прошла, а вот слуха ещё не было. В отчаянии он принялся бить руками по голове, по лбу, по ушам: «Всё, конец, больше уже ничего не услышу…»
Лёху сцена растрогала, он прижал двумя руками товарища к себе:
– Ну всё, будет, успокойся, вот малахольный, то а… Я его сейчас выведу.
Поняв, что речь идёт о нём, Емельян быстро замотал головой:
– Сам… Сам дойду… Доберусь один.
Мустафа, отстреливаясь от немцев, крикнул:
– Всем уходить надо! Немцы близко, всех убили!
Немцы подавили на площади все очаги сопротивления и плотным кольцом приближались к оборонявшимся. Бойцы поняли всю тщетность своей обороны. Враги обязательно выдавят бойцов, смысла удерживаться не было никакого, справа и слева никого из своих не было. А в цехах, в тылу, стрельба не утихала, – русские там ещё сопротивлялись. Возможно даже подошло подкрепление.
Группами по двое уходили бойцы, Емельян уходил с другом Алексеем.
Бежали они кучкой, Алексей позади, спиной прикрывая товарища, ещё успевая и отстреливаться.
«Вот человек открытый, для другого свою жизнь отдаст, хороший, душевный Лёха», – мысли о благородстве друга занимали голову Емельяна во время отступления.
Как ни странно, но до цехов добрались все целыми, хорошо помог огонь прикрытия из цехов.
Емельяна осмотрел санинструктор:
– Небольшая контузия, скоро восстановится.
Где-то в глубине цеха под разбитым станком ему отвели место, он сразу же забылся мёртвым сном.
Глава пятая
Речные волны мерно стучали о борта лодки. Рассвет только-только занимался над нестройным рядом деревьев, вокруг стояла тишина.
Емельян грёб веслом, рядом сидела Фрося. Деревянное струганое весло разгоняло утреннюю рябь воды. На фоне природы сибирских лесов, кристально чистого воздуха не ощущалось вовсе никакой войны. Вдалеке, в камышах кричали утки, а земля мигом впитывала в себя росу, сбегавшую с травинок.
Эх, до чего же хорошо и счастливо, как же прекрасна может быть природа… В полной тишине, да ещё и без войны… Воздух небрежно бодрит ноздри, гари ведь совсем не чувствуешь. Сидеть в лодке спокойно совсем непривычно, – пули ведь не летают, не надо хорониться. Вся природа напоена спокойствием, как в первозданном времени, – такие мысли сеяли в сердце Емельяна покой и душевное равновесие.
Девушка берёт его за руку, в глазах одна мысль: «Милый мой, только мой один, вернулся с войны живой- вот и слава Богу».
Он в ответ: « Конечно, Родная, я же обещал. Теперь у нас общее счастье и лад».
Чьи-то руки трясли его за плечи. Веки открывались неохотно, будто были прибавлены чем-то тяжёлым. Голова плыла, гул, поселившийся после контузии, явно стал тише. Он видел перед собой лишь очертания силуэта в кителе и каске.
– Вставай, Емельян, слышь меня? – громкий бас старшины казался глухим и далёким.
– Слышу, – чуть тихо ответил Злотников.
«Слышу, ведь слышу, чёрт побери! Будем жить!» – мысль пульсировала в висках у Емельяна и придала ему столько сил, что он сразу приподнялся на руках, несмотря на бежавшие в глазах круги.
– Вставай, воин, ещё повоюем, – по-отечески напутствовал Кудрин, оттряхивая запылившийся бушлат бойца.– Айда вон в соседний цех- гречки отведай.
Емельян обрадовался пище, только сейчас вспомнив, что не ел со вчерашнего дня. Возле кухни встретил Мустафу, тот, видя, что у бойца ни ложки, ни котелка, вещмешок пропал на поле боя, дружелюбно поделился. Весь харч уплели минут за пятнадцать.
Лишь только прекратился стук ложек о котелки последовала резкая, как выстрел, команда:
– Становись!
Звонкий голос капитана-лейтенанта поднял бойцов, кое-кто умудрился ещё и поспать. Солдатская мудрость проста как дуб, – выдалась краюха свободного времени, смыкай глаза. Отдых на войне вещь крайне необходимая, как патроны.
Люди строились повзводно, в три шеренги. Даже беглого взгляда со стороны хватило бы, чтобы осознать, – от штатного состава роты осталась едва ли половина. Почти все легли под снарядами на площади. Можно считать, что в одну братскую могилу.
Капитан-лейтенант повёл своих людей через сады- если только можно было так назвать эти полумёртвые лужайки с переломанными деревцами, испещрённые вокруг ямами от мин и снарядов. Не было сейчас в Сталинграде такого места, где бы не бомбили и не стреляли. Не было и быть не могло!
Этим манёвром Рожнов рассчитывал обойти площадь и баррикады, закрепиться и ударить с фланга, а стрелки-гвардейцы тогда помогут с фронта. Обстановка в городе требовала осторожных шагов, но и командование за Волгой не оставляли в покое, требуя безостановочного продвижения.
Весь сад прошерстили, немцев не было. От сада через изгородь- двухэтажный дом, клуб, или что-то подобное. Зачищали дом осторожно. Блокировали каждую дверь, шерстили подвал, держали под прицелами глазницы окон. Тщетно, и здесь врага не было. Капитан-лейтенант уже начал подозревать, что где-то поблизости засада. Махнул пистолетом вверх:
– Занять верхний этаж.
Бойцы без суеты заняли позиции. Фронтоном клуб выходил на площадь. Вид был просто поразительный. Все танки и пушки фрицев были как на ладони. Чертовски удобная позиция!
Рожнов распорядился сразу же выставить наверх четыре противотанковых ружья, полученных от стрелков. За одно из них не без удовольствия устроился Зорин. Ждали сигнала.
Минут через тридцать с территории завода взлетела зелёная ракета. Комроты скомандовал:
– По немецким танкам- Огонь!
Железные звери настолько были уверены в своей безнаказанности, что даже не соизволили встать в укрытие. За что и поплатились. Два из трёх танков были подбиты первым же залпом, третий поспешно ретировался. Командовал противотанковым расчётом, конечно же, Зорин:
– Огонь по сволочам! Заряжай… Пли!
– По пушкам огонь ведём, задарим чертей!
Враг огрызался автоматными очередями, пушки были почти уже все выбиты и торчали дулами кверху в суровое сталинградское небо.
Серой волной снизу по площади устремилась вперёд пехота, нестройное «ура», казалось, сотрясло стены близлежащих зданий.
Неожиданно рванул на крыше взрыв, затем на уровне верхнего этажа последовал второй, третий. С таким характерным воем летают только мины, – Емельян уже отчётливо различал этот звук.
Тут же к нему присоединился другой, более гулкий и протяжный. Третий танк не покинул поле боя и теперь долбил из своего орудия.
Не впервой приходилось бойцам вжиматься в кирпичные и бетонные стены, надеясь на авось, что пронесётся железная смерть мимо них.
Рожнов уяснил обстановку и понял, что необходимо спуститься на первый этаж, укрыться от мин, а также помочь пехоте в штурме баррикад.
Морпехи оперативно сбились в кучки и высыпались на первый этаж, покинув бывшую каких-то пять минут назад выгодную позицию. На войне ведь обстоятельства меняются с каждой минутой, и вот господствующая в тактическом плане высота через минуту превращается в капкан для своих солдат.
От перекрестка улиц к площади внезапно началось движение: гитлеровцы подтянули подкрепления и решили штурмом взять клуб. Медленно подтягивались серые фигуры, чёрный танк предпочёл вести бой на расстоянии.
Рожнов командовал всё тем же хладнокровным голосом:
– Не стрелять, пока не подойдут! Ждать, огонь только по моей команде!
Ох и крепко же сдерживали руки бойцов оружие, глядя на приближающегося врага! Емельян чувствовал, как капля пота скатывается медленно по его лбу, щекам, подбородку, попадает за воротник грязного кителя, как мокрый солёный след остаётся на его лице. На этаже стояла тишина, лишь сдерживаемое дыхание было еле слышно.
Когда фрицы приблизились на расстояние около тридцати метров, капитан-лейтенант зычно гаркнул:
– Огонь!
Могучее стрекотание очередей, так внезапно начавшееся, застало немцев врасплох. Кинулись врассыпную, но найти укрытие от свинца на пустыре было не так-то просто. Пули находили врагов мгновенно, некоторые даже не успевали издавать и звука, как сразу же падали, как подкошенные. Бойцы мстили им за бойню на площади, за павших товарищей. Мстили с лихвой…
Уже весь пустырь покрыт трупами непрошенных гостей в серых кителях, и Рожнов вновь зычно кричит:
– В атаку! За мной!
Вновь усилие солдата над собой, над своим телом, над своим духом. Бросить себя навстречу смерти, навстречу свинцу и осколкам. В таких моментах страшно лишь одному. Когда тебя подхватывает одна большая срощенная с тобой масса, ты растворяется в ней и уже не принадлежишь самому себе. Ты принадлежишь зову долга, что придаёт силы и ярости этой массе.
В стремительном ударе красноармейцы теснили врага, к тому же опасавшегося рукопашной. До чего же страшны русские в рукопашной схватке!
Емельян уже совсем отошёл от контузии, всеобщий ор его воодушевлял. Он расстрелял из-за укрытия пару магазинов, присоединил третий и строчил по врагу уже вблизи. Немцы почти не сопротивлялись, в панике пытаясь укрыться от рукопашного удара. А удар получился воистину разящим.
Злотников всадил пару пуль в спину жирного немца, одну пустил в голову раненого в ногу гренадёра. За год войны он в совершенстве научился стрелять как одиночными, так и очередями.
Ворвавшись в самую гущу рукопашной, он с маху зарядил цевьём по лицу очередного гитлеровца, затем добил двумя выстрелами. Отбив автоматом ствол винтовки, двинул своим же стволом прямо в подбородок. Зорин же, выхватив винтовку и обрадовавшись штыку, как ребёнок бывает рад новенькой игрушке, принимается разить врагов налево и направо.
Страшны русские морские пехотинцы в рукопашном бою! На даром фрицы дали им прозвища «чёрные дьяволы». Сами парни этим прозвищем очень гордились, осознавая какой смертельный и панический ужас наводят они на немцев.
Морпехи гнали оккупантов через весь пустырь, с ходу ворвавшись в двухэтажный дом. Вместо крыши у него зияла одна большая брешь- последствие попадания бомбы.
В самом доме фрицы закрепились очень основательно и крыли наступавших из всех видов оружия. Красноармейцы смогли отбить лишь половину этажа да пару смежных комнат. По находившимся в этих комнатах партах и доске можно было смело сказать- раньше здесь была школа. Сам этаж был настолько задымлён, что невозможно было отличить своего от чужого. Ориентировались лишь по крикам. Гортанные немецким крики перемешивались с русским матом.
Взвод Емельяна штурмовал лестницу. Немцы с педантичностью обстреливали этот сектор- мышь не проскочит. Но храбрые морпехи и здесь проложили дорогу.
В углу напротив лестницы стоял массивный сейф. Он вполне мог послужить укрытием, вот только добраться до него было чрезвычайно сложно.
Опытный Кудрин сразу разглядел лазейку- через окно с улицы. Окна были как с торца, так и в смежных комнатах.
Четвёрка храбрецов: Злотников, Зорин, Ахметдинов и Крейцер получила задание пробраться к сейфу. Действовать решили через улицу.
С двух сторон подобрались к окну лестничного пролёта, в это время товарищи из глубины здания отвлекли немцев стрельбой. Морпехи тут же заняли позицию, стали поддерживать огнём своих.
Емельяну посекло щёку куском битого кирпича, смахнув кровь, он вновь припал к автомату. Кончились патроны, полез в сумку заменить магазин и с ужасом вспомнил, что накануне прорыва к школе снарядил все четыре рожка последними патронами. «Вот это конфуз, пора переходить на экономию».
Воспользовавшись тем, что пулемётный расчёт перезаряжал своё оружие, а автоматчики водили стволами, не зная откуда ждать атаки, Зорин одним махом добрался до сейфа. Один из автоматчиков высунулся, чтобы достать смельчака, но тут же упал, сражённый двумя пулями в грудь. Алексей из-за укрытия успел снять одного из номеров пулемётного расчёта.
Емельян кинулся на подмогу другу за спасительную железную громадину сейфа, вдвоём они уже успешнее контролировали лестничное пространство и знаками показывали своим в коридоре: «Мол, пошли, всё чисто!».
Застучали, забухали хором сапоги, бойцы спешили наверх. Оставшийся в живых немецкий пулеметчик еле успел укрыться от пуль морпехов.
Бойцы ворвались на этаж, шквальным огнём прочёсывая весь этаж. Фрицы в ужасе метались, но нигде не могли найти укрытия от свинца. Морпехи неутомимо разили врага на расстоянии, а уж в рукопашной одлевали врага и подавно.
В голове у Злотникова непрерывно крутилась мысль: «Патроны, только бы добыть патроны!». В числе первых он забрался на этаж, обнаружил уцелевшего пулемётчика, обрушил цевьё автомата на голову. Ошалевший фриц не мог ничего сообразить, визжал и метался в суматохе, пытаясь дотянуться до автомата. В порыве ярости Емельян схватил в руки булыжник, каска у фрица съехала с головы, и камень приличных размеров обрушился на затылок оккупанта. С убитого Емельян снял «шмайсер» и два полных рожка, с рядом лежащего трупа- ещё пять рожков. Уложив магазины в сумку, он отправился дальше в бой.
На этаже комнат было немного, зачистка заняла минут десять. Бойцы через дыры в полу начали обстреливать немцев, засевших на первом этаже.
К врагу подошла подмога: уцелевший танк будто вынырнул из небытия, поднял ствол и долбил по второму этажу.
После двух первых разрывов старшина в сердцах крикнул:
– А, холера тебя разбери, железное чудовище-уёб…! Всем вниз!
Бойцы мигом перебрались ниже.
Но и на первом этаже было нелегко. К школе тут же подоспели бронетранспортеры с пехотой, немцы высаживались и просачивались на нижний этаж. За спиной у некоторых можно было разглядеть металлические контейнеры овальной формы со шлангами. Бойцы узнали это новшество сразу в первые же минуты схватки, когда сноп огня вырвался из-за угла. Пламя перекинулось на Яшу Крейцера, что крался вдоль стены. Одежда и волосы вспыхнули мгновенно. Вопли солдата даже заглушили автоматные очереди, словно горящий факел распластался он у стены, не двигаясь с места, словно прикипев к обшарпанной штукатурке. Товарищи даже не смогли приблизиться близко к нему, настолько высокой была температура горения. Он просто сник, завалилось на бок обугленное тело, похожее на головёшку, вытащенную из печи.
Случившееся обескуражило бойцов. Впервые им пришлось увидеть последствия действия огнемёта. Все были ошарашены. А струи огня продолжали расползаться по этажу. Из-за гари, копоти и дыма бойцам всё труднее приходилось сдерживать оборону.
Рожнов внезапно осознал, что в такой мясорубке ляжет вся рота, необходимо отойти на другой рубеж. Приказал бойцам покинуть здание. Бороться с огнемётами в замкнутом пространстве не представлялось возможным. Через квартал удалились в сторону баррикад, что заняли стрелки-гвардейцы.
Окинув взглядом уцелевших, капитан-лейтенант не сдержался, бросил в сердцах: «Сколько народу полегло, сколько пропало…». От всей роты в строю осталось десятка три, остальные сложили свои головы в череде атак с самого утра.
Глава шестая
Отступавших фрицы тут же принялись зажимать в тиски, с одной стороны оттесняя от школы, с другой стороны блокируя у площади.
Бойцов стиснули на заднем дворе школы. Плотный огонь из здания не позволял высунуть и носа из укрытия, путь к гвардейцам преградили бронетранспортёры.
Рожнов, стиснув зубы, лишь просил беречь патроны, именно просил, а не требовал. Рядом его подбадривал Кудрин:
– Не боись, Сергеич! Осадим фрица!
Опытный глаз сразу ринулся искать ходы отступления. Но немцы уже вплотную подступились к роте морской пехоты, фактически ставшей уже неполным взводом. Суровый тяжёлый взгляд Кузьмича тщетно осматривал все окрестности, уже было просто тупо уткнулся в землю, как вдруг упёрся в выпуклый предмет. Чугунная крышка обычного канализационного люка.
– Идея, командир, пробраться через канализацию, гляди, куда-нибудь то и выйдем. Не всё ж на заднем дворе погибать то… А немцы туда и не сунутся, побоятся.
Раздумывал комроты не более минуты.
– Отдраить люк, – последовала команда на флотский манер.
Старшина вместе с Мустафой вставили в пазы арматуру, подобранную неподалёку, поддели люк. Тот со скрипом поддался, откинули в сторону чугунку.
Снизу повеяло теплом, странно, но запаха канализации не чувствовалось.
– Пошли вниз, – скомандовал Рожнов. Все настолько были утомлены боем, что никто даже не выражал никаких эмоций по поводу канализации. Жить захочешь- и под землю зароешься, не то, что в люк…
Внутри канализации стоял сплошной сумрак, сочился тёплый воздух. Лестница оказалась короткой, ступенек в десять, она упиралась в лист железа. Старшина спрыгнул первым, достал фонарик. Луч света охватил небольшое пространство высотой метра в два. В ширину простирался один сплошной туннель. Посередине пролегала широкая канава, заполненная водой. Канализационная система города была вся обрушена, вода отсюда почти вся вытекла.
Замывающим шёл богатырь Зорин, он закрыл за собою крышку. Спрыгнул с лестницы и замер, выставив наверх дуло трофейного автомата.
– Алёшка, сукин сын, мать твою дери… Убежал под люка, немец огнём свалить тебя может! – оскалился на него Кудрин.
Зорин подчинился приказанию.
– Куда далее попрём, Кузьмич? – устало поинтересовался Рожнов, всегда прислушивающийся к мнению старшины. По выражению лица было понятно, что прогулки по подземным коммуникациям ему совсем не по душе. Но к своим выходить было просто необходимо…
Старшина внимательно осветил пространство фонариком по обе стороны. Безрезультатно, ни единой лазейки. Коридор пристально смотрел зияющими чёрными дырами.
Затем была обследована канава. Кудрин вздохнул, простодушно улыбнулся:
– Надо по течению воды в канаве идти. Разумею, что вся она прямиком к Волге и течёт. Там как раз и наши…