Дубовый кухонный стол уже не выглядел унылой, одинокой деревяшкой, за которую отец отдал крупную сумму денег. Никита скромно расставил на столе блюда из ресторана: салат оливье с куриным филе, куриные наггетсы с картофелем фри. Он положил на тарелку перед собой говяжий бургер: булочка, мясная сочная котлета и помидор, ещё маринованный огурчик и бекон, не обойтись и без сыра чеддер, красного лука, и обязательно листик салата. Была бы его воля, он питался бы только этими бургерами. Желудок, снова негодуя, кричал, взывая к совести Никиты, что пора бы уже подкрепиться.

Микроволновая печь звякнула. Никита поставил на стол стеклянную чашу с ароматно пахнущим куриным супом с фрикадельками. Выдвинул деревянный стул с мягким сиденьем. Судя по цвету, вероятнее всего, из дуба, как и сам стол, но Никита в этом не разбирался, его папа не плотник, а уж он и подавно. Хотя, наверное, быть плотником – совсем неплохо. Сейчас ему было не до этого. Он удобно устроился на стуле, склонил голову над чашкой горячего супа, носом втянул в себя весь аромат, парящий над ней. Его легкие наполнились паром, а желудок и сердце теплом, щёки запылали. Как мало ему нужно (лишь знать, что его всё ещё кто-то любит), чтобы быть счастливым. Наверное, ему не нужно копить деньги, чтобы уехать отсюда как можно дальше? Отец заботится о нём даже в таком критическом состоянии. Кто позаботится о его папе, если не он.

Никита хлебал суп, закидывая в рот картофель фри. Его мысли кружились над столом, периодически улетая к отцу. Что он может сделать? Как он может помочь отцу вернуться к нормальной жизни, пока ещё не поздно?

Мама как-то говорила, что в Библии есть ответы на все вопросы. Она часто читала ему вслух, а когда читала, он, не отвлекаясь, представлял себя в рассказе одним из библейских героев, задавался разными вопросами. И то, что ему было непонятно, мама всегда объясняла. А вдруг ответ на вопрос: «Как помочь папе?» – находится в её Библии. Папа редко читал её, пропадая большую часть жизни на работе. Но мама была такой мудрой, счастливой. Это не просто так, определённо, Божия книга имеет великую силу. Но какую и как её получить?

* * *

Никита, сидя на своей кровати, листал мамину Библию, которую было довольно легко найти. Мама любила читать в домашней библиотеке на мансарде. Она каждый день проводила там по несколько часов, в основном когда он был в школе. А вечером, перед сном, она сидела у его кровати и рассказывала интересные библейские истории. После чего склонялась над ним, щекоча волнистыми шоколадными волосами, целовала и желала спокойной ночи. У Тани, его одноклассницы, похожие по цвету волосы и такие же волнистые. Может, поэтому она ему нравится – что похожа на маму.

Он не знал, с чего начать читать. Ветхий или Новый Завет. Захлопнув книгу, снова открыл её, чтобы прочесть ту страницу, которая первая откроется.

Никита прочёл первое, что увидели его глаза:

40. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?

41. Итак отняли камень [от пещеры], где лежал умерший. Иисус же возвёл очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня.

42. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал [сие] для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня.

43. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон.

44. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идёт.

45. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него.

(От Иоанна, 11 глава, с 40 по 45 текст.)

Закончив чтение, Никита закрыл книгу. Прижал её к груди и упал на подушку. Его охватили смешанные чувства.

«Лазарь, иди вон! Живи! Тебе рано ещё умирать…»

Повезло ему… Лазарю. Если бы Иисус был здесь, когда не стало мамы… Вероятно, Он сказал бы ей: «Встань! Иди домой». Но в тот день Его не было рядом. Где Он и где мы?

Никита лежал на спине, скрестив руки на Библии, безразлично уставился в глянцевый потолок. По его вискам щекотно скатились слёзы. Непонятно, каким образом Бог определяет, кому жить, кому умирать. Почему именно его мама? Нет… конечно же, Никита не желает, чтобы кто-то страдал, как он. Просто как-то несправедливо… Лазарь ожил, а другие… Как остальным жить без родного человека? Как? Почему так происходит, что дети остаются без родителей? Кто о них позаботится?

Никита почувствовал, как к его горлу подкатил тяжёлый ком. Он отбросил в сторону Библию, перевернулся на живот. Раскрытая книга упала страницами на одеяло.

– Иисус, пожалуйста, верни маму! – прошептал он и зарыдал, уткнувшись в подушку, чтобы отец не услышал.

Пожалев о том, что небрежно бросил мамину любимую книгу, тут же, не вытирая слёз, поднял её. На одну из раскрытых страниц, сорвавшись со зрачка, капнула слезинка. Отчего искажённое зрение пришло в норму, но ненадолго. Глаза снова наполнялись солёной водой. Упавшая капля впиталась в бумагу, оставив мокрую кляксу. Никита с трудом вытер глаза, опасаясь повторного попадания его слёз на страницы книги. Непринуждённо прочёл промокший текст:

«Иисус прослезился».

(От Иоанна, 11 глава, 35 текст.)

Никиту дёрнуло. Очень похоже на тот случай, когда он сунул в розетку ножницы, но не так больно. Точнее, совсем без боли. Иисус плачет… Как это понимать? Совпадение или Он плачет сейчас там, у Себя на небе, сопереживая Никите? А вдруг Иисус услышал его и… Даже если и услышал, разве спустя год можно что-то изменить?

Никита аккуратно положил Библию на стол, не закрывая её. Подумал: может быть, высохнет и снова станет как прежде. Затем разделся, лёг спать.

* * *

На следующий день Никита сдержал обещание и пошёл в школу. В одном из школьных коридоров у закрытой двери в класс стоял Толик – худощавый и низкого роста. Время от времени поправляя указательным пальцем оправу с круглыми толстыми линзами. Ни для кого не секрет – плохое зрение у Толика. Он словно крот, вылезший из норы, если забрать его очки. В первый же день учёбы, встретив на своём пути Эдика, он и получил прозвище Крот. Одной из коронных фраз в классе, когда Эдику и его друзьям хотелось напакостить и при этом не быть пойманными, стала «Крот на шухере».

– Привет, Толик. Ты опять на шухере? – Никита улыбнулся едва заметной улыбкой.

– Привет, – он пожал плечами, намекнув на свою безысходность, снова ткнул пальцем по оправе.

Никита заглянул в его безрадостные чёрные глаза, увеличенные линзами. Подумал, что уже видел похожий взгляд. Конечно, не раз и не два, в прихожей, в зеркале. С этой мыслью он повернулся к двери, дёрнул за ручку. Вошёл в класс и замер.

– О-о! – воодушевлённо проголосил рыжий здоровяк. Эдик неуклюже взгромоздился на парту, выпрямился, подав живот вперёд. Швырнул влажную меловую тряпку Никите в лицо.

Возле парты, на которой неуклюже топтался Великан, в голос ржали Длинный и Гера, близкие друзья Эдика. На задних партах от смеха попискивали белокурые девчонки.

– Эй, клоун! – выкрикнула Николь, одна из них, самая богатая и красивая в классе по мнению большинства. А по мнению Никиты – богатая, избалованная и невоспитанная девчонка, а ещё профессиональный манипулятор.

– Цирк не здесь! – Николь оскалила аккуратные белые зубки. Её накрашенные блестящей алой помадой губы расплылись по худощавому лицу почти до ушей.

– А он, похоже, сбежал от них! – пропищала Рита, поправляя пилкой фиолетовые ногти. В свои одиннадцать лет девочка знает всё о том, как превратиться из брюнетки в блондинку, или наоборот.

– Ага! Цирк уехал, клоуны остались, – подхватила Карина. Не отрывая глаз от смартфона.

Кто-то гоготал во всё горло; кто-то громко смеялся; кто-то тихо улыбался. Таня сидела молча, сложив руки на первой парте. Её шоколадные волосы волнами лежали на плечах. Она не смеялась и даже не улыбалась. Никита поймал грустный взгляд её карих блестящих глаз на себе.

– Чувырло! – Эдик угрожающе, с грохотом спрыгнул на пол.

Никита почувствовал, как ритм его сердца участился. Ему захотелось подобрать тряпку, плюнуть в неё и бросить Эдику в лицо. Но вместо этого он вытер лицо рукавом. Эдика лучше не злить, себе дороже выйдет. Никита в два раза меньше его, всё, что он может сделать, – промолчать, стерпеть. Противостоять громиле бессмысленно, может закончиться очень плохо. Душевная боль разрасталась – Никита не понимал, от страха или от стыда перед самим собой. Когда он успел превратиться в труса? Каждый день Эдик его унижает, а он молчит, всё проглатывает. Всё терпит. Но всякому терпению рано или поздно приходит конец.

– Эдик, что тебе нужно от меня? Почему ты постоянно докапываешься до меня? – Никита вцепился в лямки своего портфеля, висящего за спиной на плечах.

Эдик впритык подошёл к Никите, упёрся в него пузом и сверху вниз сверлил взглядом. Никита шагнул назад не от страха, а от разящего свитера Эдика – резкого запаха кислой селёдки.

– Понимаешь, Леманн, ты меня бесишь! А ещё мне скучно, – Эдик оглядел своих дружков, стоявших по правую и по левую сторону. Ухмыляясь кривым маленьким ртом, скорее всего из-за его пухлых щёк. Они сдавливали тонкие губы, не давая им расплыться в улыбке. Уставился на Никиту.

– А я здесь при чём? – осторожно спросил Никита. – Я тебе ничего не сделал!

– Ты клоун, Леманн! Ты вонючий клоун.

Длинный стоял справа, не сдерживаясь, вульгарно хохотнул. Никита чуть было не улыбнулся, подумав, что вонючка как раз Эдик.

– Это точно! Ты посмотри на себя, чучело, – пробубнил Гера и отвесил Никите подзатыльник. Желание улыбаться у Никиты тут же пропало.

– Не порть мне веселье, Леманн. Подними тряпку и дай мне.

Никита опустил глаза, у его ног лежал грязный лоскут, но поднимать он его не хотел, как бы страшно сейчас ни было.

– Я не буду её поднимать!

– Спорим, будешь, иначе ты поплатишься своим здоровьем.

– Нет.

– Что нет? – Эдик непонимающе таращился.

– Я не буду поднимать эту долбаную тряпку.

Эдик вопросительно взглянул сначала на Длинного, потом на Геру.

– Да он борзый! – оскалился Гера, переглянувшись с Эдиком.

– Парни, оставьте меня в покое, – жалобно произнёс Никита.

– Слушай сюда, заморыш, такие жалкие людишки, как ты, недостойны учиться со мной в одном классе. Я сын Одина, ты понимаешь, что это значит, слизняк?

– Значит, твой дом – психушка, – Никита улыбнулся, глядя в тусклые глаза Эдика. Но улыбка быстро исчезла. Никите показалось, что глаза Эдика наливаются кровью, а широкие ноздри раздулись, как паруса.

В классе раздался смех.

– Ты что, сморчок, страх потерял? Я бог войны, – Эдик, разъярённо пыхтя, наклонил голову ближе к Никите. Злобно заглянул ему в глаза. В этот момент Никита понял, что селёдка была с луком.

– Ага! А мы его братья, – буркнул Длинный, шмыгнув носом.

– Я уже было подумал, что вы соседи по палате, – в этот раз Никита не улыбался. Его колени незаметно дрожали. Ему показалось, что он теряет сознание. Никита прекрасно понимал, чего будут стоить ему эти слова, но сдержать себя так и не смог.

Класс снова хохотнул, словно это не школа, а театр, а сцена у доски, вовсе не у доски – комедийный спектакль на большой сцене.

– Умного включил, остришь? Ничего, сейчас я это дело быстренько исправлю. Представляю вашему вниманию молот бога войны – мой кулак, – Эдик на публику раскачал руку, сжатую в кулак. Размахнувшись, ударил Никите в солнечное сплетение.

Согнувшись, Никита прижал руки к животу, упал на колени, кашляя и задыхаясь. Сожалея, что пришёл сегодня в школу. Жалея, что не может дать сдачи.

Класс взвыл, превратившись из театра в Колизей.

– Так ему! Ещё… давай ещё! Вмажь ему!

– Ну что, хлюпик, продолжишь умничать? – Эдик наклонился, насколько ему позволяло брюхо, торчащее из-под свитера, упёрся ладонями в колени. Недолго думая схватил Никиту правой рукой за портфель, поставил его на ноги.

Никита стоял полусогнуто, испытывая не только физическую, но и душевную боль, пытался выровнять дыхание и не сказать Эдику много ругательных слов. Сейчас он не мог позволить своим эмоциям выйти наружу. Чтобы не наговорить лишнего – о чём Эдик заставит его пожалеть. Опять Никита должен всё проглотить, стерпеть, а Эдик выйдет сухим из воды.

– Хватит, Эдик, оставь меня. Пошутили, и хватит, – голос Никиты дрожал, он умоляюще посмотрел на самодовольное свиное лицо Эдика.

– Ты что, Леманн, я только начал веселье. Неужели ты хочешь обломать мне весь кайф? – Эдик смотрел безумными маленькими глазками, утопшими в жирных глазницах. Однажды с таким взглядом он сломал ребро старшекласснику. От этого воспоминания Никите действительно стало страшно. Зачем он послушал соседа и вернулся в школу? Знал же, что Эдик мимо не пройдёт, обязательно докопается и отлупит, просто без причины, незаслуженно. И почему таким всё сходит с рук? Когда это прекратится?

– Пожалуйста! Ну что я тебе сделал? – прошептал Никита, едва сдерживая слёзы.

– Ты что, размазня! Ты ещё к мамочке побеги, пожалуйся, – Эдик ехидно улыбался. – Ах, прости, у тебя же нет мамочки. Наверное, она тоже не вынесла такого заморыша, как ты.

В углу между меловой доской и дверью в кабинет стояло полведра воды с половой тряпкой. Никита не задумываясь, неожиданно для всех, а в первую очередь неожиданно для себя схватил ведро, надел его на голову Эдика. Он много раз прокручивал этот момент в своей голове, но никогда не верил, что совершит такой великий для самого себя подвиг.

В классе раздался гул. Рита взвизгнула, опешив. Выронила из руки пилку для ногтей. Наступила мёртвая тишина. Длинный, на голову ниже Эдика, и Гера, на голову ниже Длинного, отвесив челюсти, в недоумении стояли молча, не шевелясь. Не веря своим глазам, они смотрели то друг на друга, то на Эдика с ведром на голове. По его плечам и рукам стекала вода, впитываясь в свитер.

Никто в классе не решался нарушить тишину.

Таня улыбалась, широко распахнув глаза.

– Молодец! Беги! Никита, беги! – выкрикнула она, приподнявшись над партой.

Никита бросил взгляд на Таню, её глаза уже не были такими печальными. Наоборот, они горели по-детски, по-озорному.

Длинный и Гера поспешили помочь Эдику избавиться от ведра.

Никита рванул к двери. В тот самый момент в проходе показался Толик со словами:

– Шух… – не успел он договорить, Никита сбил его с ног. Стукнувшись лбами, оба мальчика, стонущие, упали в проходе.

– Бли-ин! – завопила Карина, снимая на камеру смартфона.

– Весело, – удивлённо, почти без эмоций сказала Николь, с интересом наблюдая за происходящим в классе. – Говорю же, цирк.

Никита, скорчившись от боли, прикрыл опухшую бровь ладонью. Толик сидел на полу с потерянным взглядом, ничего не понимая. Его лоб украсила яркая шишка.

С мокрых рыжих волос по лицу Эдика капала вода. Его глаза загорелись яростью, но губы расплылись в улыбке, с трудом расталкивая розовые щёки.

– Ну вы и отморозки! – он шагнул к двери, где мальчишки приходили в себя.

Таня подбежала к Никите, тревожно спросила:

– Как ты? – помогла ему подняться.

Никита помотал головой, прикоснулся пальцами к образовавшейся шишке на брови.

– Оставь этого слизня, я разберусь с ним! – не успел Эдик договорить, в кабинет вошла классный руководитель.

– Что тут происходит? – в полном недоумении от увиденного, раздражённо, истерично выкрикнула Аделина Владимировна – молодая учительница русского языка и литературы.

* * *

Директор – рыжеволосая стройная женщина в чёрном строгом костюме. Отложив бумаги в сторону, скрестив руки, встала у края стола. Она леденящим взглядом, пристально рассматривала нарушителей её покоя.

– Ирина Александровна… – Аделина Владимировна попыталась объяснить цель их визита.

– Подожди за дверью, пожалуйста, я хочу поговорить с ними наедине, – холодно, ровным голосом отрезала директор.

– Хорошо, – классный руководитель оглядела тревожным взглядом мальчиков, вышла в коридор.

Директор продолжала оценивающе, насквозь сверлить детей. Обошла письменный стол и встала напротив Никиты. Её строгое лицо, или злое, Никита пока не разобрал, но понял одно: они пожалеют сейчас о том, что оказались в её кабинете.

– И так… что произошло? – монотонно спросила она, переводя взгляд с одного на другого.

Дети вопросительно переглянулись. Справа мокрый Эдик, а слева от Никиты стоял Толик, периодически поправляя вечно сползающие на край носа очки и лаская шишку, убеждаясь, что она никуда не делась.

– Можете начинать мне всё рассказывать. Я вас внимательно слушаю, – спокойным, леденящим душу тоном продолжила директор.

Эдик, вздохнув, вытер влажным рукавом лоб. Его тёмно-синий свитер был насквозь мокрым, особенно в плечах.

– Леманн… то есть Никита столкнулся в дверях с Толиком, – попытался объяснить Эдик.

– А ты почему выглядишь как мокрая курица? – продолжила допрос Ирина Александровна. Без единого намёка на какую-либо жалость и сочувствие.

Никита подумал, что лучше, чем директор, обозвать Эдика он бы не смог. Его настроение немного приподнялось. Эдик опустил глаза, пробубнил:

– Лем… Никита, когда упал, опрокинул на меня ведро с водой.

Эдик пялился в пол. На кончике его носа повисла капля. Толик, морщась, гладил шишку у себя на лбу. Бровь Никиты опухла и ныла, он старался скрывать боль от посторонних глаз. Чувствуя себя виноватым в произошедшем неприятном событии, из-за которого им теперь приходится стоять тут.

Ирина Александровна вздохнула, широко распахнула зелёные глаза. Вопросительно и в то же время подозрительно оглядела мальчишек.

– Ясно. Кто-то ещё хочет что-нибудь добавить? – она пристально смотрела на детей.

«Как же? Так мы тебе и сказали, нашла дурачков», – подумал Никита.

– Тогда я расскажу вам, как всё было на самом деле, – Ирина Александровна одёрнула юбку, не садясь, прислонилась к письменному столу.

Дети замерли.

Откуда ей знать, как всё было, она же не подглядывала в замочную скважину. Хотя, наверное, Никиту не удивило бы и это. Ему порой кажется, что Ирина Александровна работает директором школы только для прикрытия. А на самом деле она агент ЦРУ или ФСБ. Он попытался избавиться от этих бредовых мыслей в своей голове – видимо, папиных фильмов пересмотрел. Но непринуждённо взглянув на сосредоточенное лицо директора, на её идеально уложенные волосы, собранные в крендель (похожий на мамины плюшки) на затылке, прямую осанку. Мысли показались в его голове не такими уж и бредовыми.

Ирина Александровна продолжила начальственным тоном:

– Кто-то из вас по неизвестной мне причине, – директор многозначительно смотрела Никите в глаза, – окатил Эдика из ведра, затем, пытаясь убежать, столкнулся со своим одноклассником. И вот результат передо мной.

У Никиты по телу пробежали мурашки.

Ирина Александровна, сделав паузу, продолжила:

– Теперь мне нужна от вас правда, с чего всё началось.

Вкрадчивый голос директора немного напугал Никиту. И судя по выражению лиц одноклассников, не только его.

Эдик и Никита покосились друг на друга. Опустили глаза.

– Я его облил, – признался Никита.

– Так. Хорошо, – твёрдо сказала Ирина Александровна. – Причину я могу услышать?

– Мне не нравится его свитер, – Никита удивился сам себе, как легко он может сочинять на ходу. – Мы в школу приходим по форме, а он в свитере и джинсах.

Эдик и Толик одновременно в замешательстве посмотрели на Никиту.

Директор, помолчав некоторое время, сказала:

– Ясно.

Затем недоверчиво посмотрела на дверь, проговорила громче прежнего:

– Аделина Владимировна, я знаю, что ты подслушиваешь за дверью, можешь войти.

Ничего-то от неё не скроешь, подумал Никита, не сомневаясь в правоте директора. И тут же вообразил, словно Ирина Александровна докладывает президенту об успеваемости учеников. Что-то вроде «Так точно, господин президент»; «Есть, господин президент». Он задумчиво посмотрел на поникших одноклассников, интересуясь, только он так думает или нет.

Классный руководитель вошла в кабинет с виноватым видом, что не удивило Никиту и директора, но судя по выражению лиц одноклассников удивило их. Никита понял, что он один подозревает директора в шпионаже.

– Простите, Ирина Александровна.

Директор не обратила никакого внимания на её извинения. Приказала:

– Этих двоих в медпункт, а с Эдиком я ещё побеседую, – она махнула рукой в сторону Никиты и Толика. – И присматривайте за своими учениками лучше. Если не хотите проблем, конечно.

Учительница виновато кивнула в сторону директора, бросила взгляд на мальчиков, повернулась к двери.

* * *

Никита стоял в коридоре, наблюдая, как за окном, в школьном дворе, мальчишки бросали друг в друга снежки. За двором по дороге, разделённой трамвайными путями, мчались по своим делам автомобили. На остановках ёжились от холода люди, ожидающие нужного транспорта. Через дорогу, за медицинским зданием, находился его дом, где в отдалённом прошлом ждала мама, накрывая к его приходу обеденный стол. К сожалению, дом из окна видно не было, но Никита точно знал, что он там. Последнее время каждую перемену он проводит у этого окна. Вспоминая и скучая по тем далёким временам. Ощущения того, что это было так давно, нарастают с тех пор, когда всё произошло и мамы не стало. Никита до сих пор не знает, что случилось, как так получилось, что он остался почти один. Отец не рассказывал, а Никита не спрашивал. Но теперь, когда он готов узнать правду о гибели матери, эту тайну не готов рассказать отец.

– В столовую пойдёшь? – за спиной раздался приветливый голос Тани.

Никита повернулся. Она стояла перед ним, такая красивая. Раньше он не позволял себе делать подобные замечания. Шоколадные волосы, ниспадая прядями на щёки, равномерно расположились на плечах, извиваясь по белой кофточке. Он растерянно пожал плечами, забыв, о чём она спросила.

– Может, пойдём булочку съедим. Ты не голоден? – Таня спрятала руки за спину, приблизившись к нему ещё на несколько шагов. Её серая юбка длиной ниже колен, как морская волна, билась об ноги. Плескаясь по тёплым чёрным колготкам.

– Не особо, – Никита попытался улыбнуться. Он вспомнил, как стукнулся об лоб Толика, и вместо улыбки губы на его лице выгнулись в обратную сторону. Бровь напомнила о себе своим нытьём

Сначала Таня помогла ему, когда он влепился в Толика. Теперь приглашает сходить вместе в столовую. Хотя раньше их общение нельзя было назвать дружеским, скорее деловым. (Что-то вроде: привет, что задали, пока.) Неужели он и впрямь так жалок, что ему нужно соболезновать.

– Всего два урока осталось. Дома поем.

Никита посмотрел в её чем-то обеспокоенные глаза. Подумал, что она расстроилась из-за него.

– Извини, Таня, просто настроения нет.

Таня перевела взгляд с его глаз на окно, потом на секунду уставилась в пол, тихо произнесла:

– Меня не Таней зовут, – она застенчиво улыбнулась.

Никита подумал, что ему послышались её последние слова. Взглянув на милую улыбку, он понял, что услышал всё правильно.

– Как это?

– Кто-то что-то напутал и потому неправильно записали моё имя в личном деле. Меня Тая зовут.

– Красивое, – признался Никита. – Оно китайское? – он улыбнулся, ожидая ответа.

– Что? Имя? – Тая искренне рассмеялась обаятельной улыбкой. Встала у правого плеча Никиты, спиной к окну. Прижалась ладонями к горячей батарее. – Нет, меня так папа назвал, он говорит: имя английское.

Тая задумалась. Через мгновение продолжила:

– А вообще, моё полное имя – Таисия. Ты только никому не говори, хорошо?

– Ладно. А почему ты не хочешь, чтобы тебя звали настоящим именем? – Никита удивлённо посмотрел ей в глаза, потом бросил взгляд на распущенные волнистые волосы. Подумал, что не только волосы, но и её глаза красивые, как у мамы.

– Это делает меня загадочной. Другой. К тому же я уже привыкла, что в школе я Таня. – Она хихикнула.

Никита улыбнулся в ответ.

– А мне зачем рассказала?

Тая опустила глаза, её щёки залились румянцем.

– Много будешь знать – быстро состаришься, – она снова непривычно для него хихикнула – так она смеялась обычно с подружками.

– Ладно. А мне теперь как тебя называть?

– Сам думай. Всё равно никто ничего не поймёт.

Никита чувствовал, как тепло распространялось по всему телу. Ему показалось, что его ладони, вытягивая тепло из батареи, охлаждали её.

– Так мы теперь друзья? – неуверенно произнёс Никита.

– Наверное, – загадочно улыбнулась Тая.

– Спасибо, Тая.

– За что?

<<1 2 3 4 >>

На страницу:

Перейти

3 из 4