«Господи, спасибо!.. Господь, Вседержитель, благодарю тя, да услышал Ты мя», – на глазах Лены навернулись слёзы, она стала истово креститься.
«Богородица-дева, благодатная Мария, радуйся, Господь с тобою! – Ленины губы стали уже шептать слова вслух, на её лице засияла просветленная улыбка. – Богородица-дева…»
И вдруг! Опять всё тот же стук. Громкий, непрекращающийся, постоянный, сводящий с ума, доводящий до безумия, до умопомрачения. Стук. Стук. Стук. Всё громче и громче, громче и яростней.
«Что же это? Как же это?» – только и успела произнести про себя она, как страх и ужас снова вернулись, подкатили к сердцу, парализовали волю, смешали мысли, сковали руки и ноги, горло, дыхание, ударили в живот. Животом она почувствовала свой позвоночник, весь, до самого копчика. Сфинктер прямой кишки сжался, а пальцы на ногах скрючило так, что ступни стало разворачивать вовнутрь. Руки заломились в локтях и сложились крестом на груди. Дыхание стало громким и беспорядочным. Маятниковыми движениями Лена стала раскачиваться всем своим телом вверх-вниз, к коленям и обратно, по кругу, снова к коленям и обратно, снова по кругу. Глаза и рот сжались так, что брови, казалось, встретились с щеками, а зубы – до скрипа, до самого треска в челюстях. Ещё немного, и она закричит…
И вдруг… голос… Голос привёл Лену в чувство. Чей-то неразличимый, но не её собственный, это точно, и не детей. Голос, почти не слышимый – донёсся до неё. Оттуда, из глубины сознания, из самого её сердца. Донёсся и… успокоил, расслабил все члены и мышцы, как самый сильный наркотик. Она обмякла, остановила движение телом. Руки, как плети, повисли. Нижняя челюсть опустилась, высвобождая выдох наэлектризованного углекислого газа.
Она всё ещё не понимала, чей это был голос: женский или мужской, грубый или ласковый, властный или покорный, настолько стремительно он прозвучал и столь же быстро смолк. Раз – и всё. И нет его больше. Стих. Исчез. И стук в дверь тоже исчез, оборвался.
Лена внезапно вышла из оцепенения. Голос. Да, это голос вывел её из этого состояния. Голос. Голос заставил её подняться и пройти в коридор. Голос. Голос повелел подойти и прижаться ухом к двери. Голос. Голос открыл ей уста и выпустил из них слова.
– Кто там? – робко спросила Лена, подчиняясь невидимой силе голоса, чарующей магии, глубинному инстинкту, – кто там?
– Леночка, открой, девонька моя. Это мама.
– Мама…
В глазах у Лены потемнело, тело больше её не слушалось. Ноги подкосились, сознание и силы покинули её, и Лена рухнула на пол.
– Доченька, доченька моя, это я, мама. Я приехала… ну что же ты не открываешь… это же я, – слова Ларисы Вячеславовны стали тонуть в плаче, захлёбываться в слезах. Теряя силы, она сама сползла на колени, упираясь ладонями и щекой в дверь Ропотовых, и стала рыдать в голос, целовать и гладить дверь, как если бы она целовала и гладила сейчас Лену.
«Вы живы, вы живы, я нашла вас, я дошла, я смогла… Господи, спасибо тебе, Господи, верую… Ты есть, я знала, я всегда это знала, я верила… Господи… деточки мои родные, живы…», – произносила она сквозь слёзы и всхлипы.
Глава XXXV
Вскоре после того, как кровь перестала течь из носа Жаркынбая, в коморку вернулись два других киргиза. Лицо одного из них, того, что всё время держал свою руку другой рукой, что-то нашёптывая, было неестественно белым.
Эти двое были страшно удручены и раздосадованы, если не сказать больше. Мало того, что им не удалось поймать ни одной собаки и ни одной кошки, так им ещё и самим здорово досталось. Поэтому разбитый нос их товарища, как в прочем, и причина этого, совершенно не привлекли их внимания. Да об этом уже никто и не вспоминал.
Дело в том, что та собака, которую они выследили уже в конце охоты, оказалась на удивление сильней и проворней их двоих. Пока Нурданбек приманивал её костью такого же бобика, держа кость в руке, Туратбек должен был размахнуться и ударить собаку по хребту отрезком дюймовой трубы, которая уже не раз выручала двух охотников-заготовителей. После того, как собака с переломанным позвоночником должна рухнуть, хрипя слюной, он размозжит ей череп. Ну, а дальше в дело вступит нож Нурданбека.
Но на этот раз всё пошло не так. Собака подошла к Нурданбеку, привычно для того оскалила зубы и зарычала, потом опасливо обнюхала кость и попыталась ухватить её зубами. Туратбек в это время аккуратно вытащил из-за спины трубу. Боковым зрением собака увидела трубу, и когда узнала в ней своего главного исторического врага – палку, что было сил рванула кость на себя. На скользкой дороге ноги Нурданбека не удержали его тело на месте, и он подался вперёд. Ну, а Туратбек, уже опускавший со всей силой трубу, не смог изменить место её встречи с намеченной целью.
В результате правая рука Нурданбека, так и не пожелавшая расстаться с костью и увлекаемая собакой за собой, попала под жесточайший удар куском холодной стали. А дальше: звук ломающихся костей руки, слёзы и искры из глаз и безумные вопли падающего Нурданбека, звон ударившейся о землю и распевно катящейся в сторону трубы, стремглав убегающая с костью прочь собака, причитания проклинающего её и себя Туратбека. Вот и поохотились…
В итоге: открытый перелом лучевой и закрытый перелом локтевой костей правой руки Нурданбека, который уже где-то через час-два, после того как ему окажут первую помощь, и острая боль сменится на тупую и ноющую, начнёт осознавать, что перелом этот, по сути, его отложенная смерть.
Когда уже в подвале место перелома обнажили и с помощью ремня остановили кровотечение, саму рану промыли кипяченой водой, а её края хорошенько обработали зелёнкой. Потом попытались вправить на место торчавшую из раны кость и выковырять осколки, но тут же пожалели об этом: от внезапной острой боли Нурданбек закричал и потерял сознание.
– Снега, несите больше снега! – крикнул Ропотов.
И вдогонку:
– Снег, лёд – несите всё, что попадётся. В пакет кладите, чтобы на руку положить сверху.
А потом уже себе под нос:
– Иначе от боли он умереть может. Да и кровь снег поможет остановить.
Пока Нурданбек был без чувств, кость кое-как спрятали внутрь раны, а саму её, как смогли, очистили от осколков. Серёга быстро притащил откуда-то из подвала небольшую деревянную рейку и тут же на месте укоротил её о свою коленку. После чего Ропотов аккуратно примотал к рейке сломанную руку узкими полосами разорванной тряпки. Повязка получилась плотной, и рука была надёжно зафиксирована. Теперь её можно было обкладывать пакетом со снегом.
Нурданбека стали приводить в чувство: хлопали по щекам, растирали лицо и виски водой, а потом и снегом. Наконец, он открыл свои ничего не понимающие глаза и громко застонал.
– Нужно приготовить ещё такую же перевязь. Постирайте её с мылом, а ещё лучше прокипятите. Потом, когда всё высохнет, нужно будет сменить повязку. И сразу же постирайте и прокипятите эту вот тряпку. Понятно? – обратился Ропотов к киргизам и к Серёге, показывая на только что сделанную повязку.
Те закивали.
– И не забудьте через полчаса ослабить и снять жгут, иначе он руку потеряет… Да, и снег надо менять, как будет таять.
Когда Ропотов с Серёгой, наконец, вышли из подвала, Алексей недовольно проворчал:
– Ну, вот, ещё один день пропал… Жена, наверное, там убивается, не зная, что со мной, и где я.
Серёга промолчал, хотя понимал, что и его вина была в этом.
– Ладно, пойду я. Показаться хоть надо… – Давай.
– Ну, ты-то сам… всё? Успокоился? Здесь остаёшься ночевать или к Никитичу пойдёшь?
– Здесь, – процедил сквозь зубы Серёга, отводя в сторону от Ропотова глаза.
– Ну, вот и ладно. Правильно решил… Серёг, ты завтра поможешь мне с погрузкой?
– Да-а, об чём базар!
– Спасибо. Я тогда утром зайду за тобой, хорошо? Заодно проведаю вашего киргиза. Охотничка… ох!
– Смотри, башку себе опять не расшиби, – Серёга заулыбался, обнажив просветы зубов во рту.
– Да уж, постараюсь.
Ропотов побрёл в свою сторону. Уже часов семь он ничего не держал во рту. Сил почти не осталось.
«Как же есть-то хочется, Господи!» – подумал он на ходу, когда Серёга неожиданно окликнул его:
– Погодь, Лёх!
Ропотов остановился и обернулся.
Серёга бежал к нему.
– На вот, – он схватил руку Ропотова, и быстро вложил в неё что-то. И тут же закрыл, сжав его пальцы.
Ропотов опустил глаза, аккуратно разжал руку и увидел в ней картофелину – ту самую, что отварил сегодня киргизёнок.
Его глаза заблестели.