Получил наследство кот

В ту же ночь Соломон Баух застрелился.

Двадцатилетняя Сашенька осталась вдовой. Молодая женщина не впала в отчаяние – слишком многое ей пришлось пережить в детстве. Она наняла толковых управляющих, обзавелась знающими юристами и создала на своих заводах что-то вроде внутренней полиции. С тех пор мысли о бунтах начисто исчезли из головы ее рабочих. Лучше жить им не стало, но костров на улицах с тех пор не видали.

К концу Великой депрессии, то есть к началу Второй мировой войны, Александра Баух удвоила состояние мужа. А во время войны оно продолжало увеличиваться – шины для военных автомобилей входили в оборонные заказы и были поистине «золотыми». Война позволила Америке восстановиться после депрессии, а Александре – разыскать наконец потерянную сестру.

Шел 1945 год. Тридцатилетняя Лидия Ковалева, урожденная Срезневская, жила в эвакуации в Саратове. Она попала в провинциальный город на Волге вместе с заводом, на котором трудилась чертежницей. Завод был оборонным, поэтому его вывезли из Ленинграда вместе со всем персоналом еще до начала блокады. Так что Лидии повезло. Перед войной она вышла замуж за Пашу Ковалева, гармониста и матершинника. Паша сгинул на фронте, пропал без вести. От него Лидии в наследство остались гармонь и его младшая сестренка Ульяша.

Причина, по которой Александра смогла разыскать сестру, была проста: нянька, та самая, что сдала маленькую Лиду в детский дом, собралась помирать. Но грех на совести не давал ей спокойно преставиться, и нянька написала покаянное письмо. Дело в том, что еще перед войной к ней приходил нанятый Александрой юрист, но нянька, испугавшись, что иностранная богачка потребует ответа, наплела, что знать не знает о судьбе Лидочки. Померла, наверное, от тифа, как мамаша ее, царствие небесное… А тут нянька созналась в давнем преступлении и даже приложила к письму фамильную брошь Срезневских, которую все эти годы прятала на своей необъятной груди. Продать брошь она не решалась – вдруг заметут?! Так что брошь подтверждала подлинность рассказа.

Поверенный Александры разыскал Лидию. Но женщина, выросшая в советском детдоме, почти не помнила сестру. Зато, как и все ее соотечественники, очень боялась вездесущего НКВД, за агента которой и приняла юриста. Лидия в страхе отказалась от знакомства с сестрой-иностранкой, заявив, что ноги ее не будет за границей. Сама госпожа Баух приехать в Советский Союз не могла – времена были не те. Миллионершу, поднявшуюся на военных заказах, вряд ли встретили бы с распростертыми объятиями…

Александра прожила всю жизнь за границей. После войны она обосновалась в Париже – этот город она любила со времен детства и юности. Замуж госпожа Баух так и не вышла – осталась верна памяти своего Соломоши. Жизнь Александра Фелициановна вела яркую, интересную. Общалась с художниками, писателями, в общем, с богемой, покровительствовала какому-то юному поэту с Монмартра… Любила водить автомобиль на высоких скоростях, держала скаковых лошадей и даже выучилась водить самолет – маленькую двухмоторную «Сессну», причем уже в преклонном возрасте. Всю жизнь занималась благотворительностью, на старости лет приобрела поместье с титулом и сделалась баронессой Баух. Вот бы Соломоша удивился…

Наконец Советский Союз прекратил свое существование. И Александра вновь написала сестре, предлагая встретиться. Теперь Лидии некого было бояться – КГБ был далеко не самым страшным на просторах родины.

Но вмешался другой фактор – время.

Александре Фелициановне было семьдесят восемь. Катаясь верхом, она сломала бедро и теперь передвигалась в специальном кресле на колесах. О том, чтобы лететь в Россию, не могло быть и речи.

Лидия была моложе. Но в свои семьдесят пять она, в отличие от ухоженной и жизнерадостной сестры, выглядела старухой. К тому же Лидия Ковалева была опорой большой и безалаберной семьи. Та самая Ульяша, сестра ее покойного мужа, давно выросла и обзавелась собственным потомством. Родив очередное чадо, Ульяша скидывала его бездетной тетке и отправлялась на поиски новых приключений – то ехала осваивать целину, то БАМ строить. Из поездок традиционно привозила большой живот, а родив, тут же покидала родные края. Лидия воспитывала четверых племянников и не могла надолго уехать.

Сестры вели переписку – подробно сообщали друг другу, что у них сегодня на обед, как болит спина к непогоде, обменивались воспоминаниями далекого детства… В общем, на протяжении последней четверти века сестры Срезневские снова стали близкими людьми. Баронесса Баух посылала сестре деньги, но Лидия отнекивалась, говорила, что у нее есть все необходимое.

Столетний рубеж обе сестры пересекли в здравом уме и твердой памяти. Старшая даже не стала переписывать старое, составленное в тридцать пятом году завещание, по которому, за вычетом громадных сумм на благотворительность, все ее состояние переходило к сестре. Баронесса в то время еще не знала, жива ли Лидочка, но в ее распоряжении были все юристы мира, и она была уверена: младшую будут искать и после возможной смерти самой баронессы, ведь она почти на три года младше!

Но случилось так, что в прошлом году столетняя Лидия умерла. На баронессу смерть сестры подействовала ужасно – старуха заперлась в своей комнате, никого не хотела видеть и целыми днями сидела в своем кресле у окна, выходившего на бульвар Распай.

Баронесса Баух скончалась в возрасте ста двух лет в Париже и была похоронена на Сент-Женевьев-де Буа среди других эмигрантов.

Когда вскрыли ее завещание, приключился скандал. В день оглашения документа в контору «Томкинс и сыновья» явился молодой человек сомнительного вида и представил завещание баронессы, датированное неделей до смерти.

«Томкинсы» оскорбились страшно. Они вели дела баронессы с тридцатых годов, а тут является какой-то прощелыга и заявляет, что именно его сомнительную юридическую фирму баронесса Баух удостоила своим вниманием, чтобы выразить последнюю волю!

Томкинсы принялись рыть землю носом, но все оказалось в полном ажуре. Документ проверяли всеми возможными способами, просвечивали сканерами и инфракрасными лучами… Все было бесполезно. К тому же подлинность документа подтвердили горничная и шофер, выступавшие свидетелями при составлении завещания, а также доктор, который присутствовал, дабы подтвердить вменяемость старой дамы.

Нотариально заверенная бумага отменяла предыдущее завещание – состояние семьи Баух переходило к коту! В общем-то, Томкинсам было все равно… если бы не приписка. Баронесса поручала именно им, фирме с солидной репутацией, проследить за соблюдением ее последней воли.

Вот так и получилось, что в Россию отправился поверенный конторы «Томкинс и сыновья», а адвокат Илья Стариков был втянут в эту историю…

Рассказывать Стариков умел и любил. Звоницкий даже заслушался, увлекшись перипетиями биографии баронессы Баух.

– Послушай, – наконец спросил он, хлебнув безнадежно остывшего кофе, – но при чем тут кот?! Почему она просто не завещала свое состояние каким-нибудь сироткам? Или фонду борьбы со СПИДом?

– О-о, это отдельная история! – хмыкнул адвокат.

Когда в девяностых между сестрами Срезневскими завязалась переписка, у них было мало общего. Еще бы, одна – миллионерша, баронесса, любительница экстрима и меценат. Другая всю жизнь проработала на заводе, стирала, варила, растила многочисленных племянников и ни разу в жизни не была не то что за границей – в самом паршивом санатории.

Но у Срезневских были общие воспоминания – о детстве, проведенном в собственном доме на Морской. К примеру, у девочек был кот, которого они очень любили.

За год до смерти Лидия Фелициановна завела кота – и сестры сошлись на том, что это точная копия незабвенного Мурзилки.

Кота назвали Феликсом, и его проказы и состояние здоровья составляли предмет переписки сестер довольно долго.

Вот этому котяре и достались миллионы баронессы Баух…

Адвокат закончил свой рассказ и с непонятным выражением посмотрел на Глеба Аркадьевича.

– Что? – вздернул тот брови. – Не пойму я что-то, Илья… История, конечно, интересная… Но зачем ты мне ее рассказал, а?

– Понимаешь, Глебушка, – замявшись, нерешительно произнес адвокат, – в этой истории мне что-то не нравится.

– Что именно?

– Если б я знал! – тоскливо вздохнул Стариков. – Но, понимаешь, у старых законников с годами вырабатывается такой… нюх на неприятности. Это невозможно объяснить… Но весь мой опыт, интуиция, все прямо-таки вопит: дело нечисто! Здесь воняет. Воняет преступлением…

Звоницкий кивнул. Он прекрасно понимал, о чем говорит Илья.

– А доказательства?

– Да какие доказательства… – досадливо поморщился адвокат. – Даже не знаю, что именно в этой истории не так… но обязательно выясню. Не люблю, когда из меня делают Петрушку, понимаешь? А именно это и происходит. Казалось бы, непыльная работенка – сиди стриги купоны… Но нет, не могу. И то, что юристы из «Томкинс и сыновья» не нашли ничего подозрительного, вовсе не значит, что все в порядке. Это британских болванов можно обвести вокруг пальца, а меня, адвоката с двадцатипятилетним стажем, лучше даже не пробовать…

– Чем я могу тебе помочь? – спросил Звоницкий. – Только учти, у меня клиника, так что много времени я тебе уделить не смогу. Но чем могу – помогу. По старой дружбе…

Стариков хлопнул Глеба по плечу и оскалил в улыбке белоснежные фарфоровые зубы:

– Я знал, что на тебя можно положиться! Значит, давай так. Мне нужно поближе подобраться к этой семейке…

– К какой семейке? – удивился Глеб.

– Ну как же, я ведь тебе не сказал главного! – хлопнул себя по лбу Стариков. – До меня дошли слухи, что эти племяннички Лидии собираются подать иск – хотят опротестовать завещание. Дескать, баронесса была в глубоком маразме, когда его составляла. Если докажут, вступит в силу старое завещание госпожи Баух. Это значит, все деньги получат наследники Лидии – а именно ее племянники, поскольку других родственников у нее нет. А состояние баронессы, на минуточку, – двадцать миллионов долларов.

– Да, есть ради чего беспокоиться… – не удержавшись, присвистнул Глеб.

– Так вот, племяннички спят и видят, как подобраться к состоянию. Но руки у них коротки! Они бы придушили кота, если бы могли, но проблема в том, что его смерть им ничего не даст. Ведь коту они не наследники! Если с животиной что-нибудь случится, все деньги уйдут на благотворительность. – Стариков вздохнул: – Со мной они общаться не желают – я ведь им вроде бы враг, играю на стороне «Томкинсов», – а вот тебя они принять будут обязаны. Я внес тебя в документы как ветеринарного врача нашего фонда. Извини, что не спросил твоего согласия… Но я был уверен, что ты меня не бросишь в трудной ситуации, верно, старичок? – слегка виновато добавил он.

Звоницкий поморщился – в народе такую ситуацию называют «без меня меня женили»… Надо же, Стариков был уверен, что он ему не откажет…

– Хорошо! – Глеб Аркадьевич хлопнул себя по колену и поднялся, тяжело опираясь на спинку кресла. – Когда ты планируешь нанести визит наследникам?

– Да вот прямо завтра и поедем! – оживился Стариков. – Утром я им позвоню и договорюсь о встрече… Отказать они мне не могут – я же представитель фонда «Феликс». И перезвоню тебе. Ты свободен завтра, надеюсь?

– Да уж придется ради тебя выкроить часок в моем плотном расписании! – хрюкнул Звоницкий. – Чего не сделаешь ради старых друзей… Ладно, я поеду.

– Ты что, приятель, оставайся ночевать! – радушно предложил Илья.

Глеб представил себе дорогу до дома – поездку по плохо освещенному шоссе, подумал и согласился.

Постелили ему в одной из гостевых спален. Он растянулся на прохладных простынях, закрыл глаза и провалился в сон.