Кольца Сатурна

Бывало мы хулиганили и пускались в ненужные приключения. То ли желая покорить Алика своей изобретательностью, то ли от нечего делать, я продемонстрировал ему пример заработка из воздуха. Зайдя на задний двор пункта приема стеклотары, я увидел стоящую в ряд тару, полностью заставленную бутылками из под лимонада. Товар был отменный, без сколов, мечта любого сборщика стеклянной посуды. Я взял четыре бутылки и уверенно пошел к кассе. Приемщица в этот раз была новая, раньше мы с ней не пересекались. Алик опасливо сопровождал меня, надеясь, скорее всего, увидеть как мне надерут задницу. Девушка за кассой лениво посмотрела на нас. Я поставил стеклотару на прилавок в ожидании сорока восьми копеек. Алик смотрел то на меня, то на девушку. Я упорно смотрел на бутылки.

– Отткудаа тарраа? Оттудаа? – испытующе спросила хозяйка стеклотарного пункта и указала большим пальцем на складской двор.

Алик уже был наготове, чтобы драпать. Я насупился и исподлобья ответил «Нет! Оттуда» – и указал в сторону пляжа – «Вымыли», – добавил я и в знак подтверждения проведенной работы вытер локтем нос.

Горсть монеток упала в плошку на прилавке и руки приемщицы схватили бутылки как двух зайцев за уши, отправив их в соты деревянных ящиков.

Алику мой трюк понравился, а у меня настроение было гадкое. Уже ничего не хотелось и вместо привычного просиживания денег в автоматах мы отправились на пляж к родакам.

Заработанные деньги легко разлетались, и мы с Аликом каждое утро были на мели. Однако для юнца моих лет два рубля сорок копеек «в то время» были большими деньгами, и я мог позволить себе купить любую вкусняшку на пляже и от души наиграться в игровые автоматы.

Эстонские летние каникулы были моим лучшим отдыхом в детстве.

По завершению каникул я погружался в обычную ученическую и дворовую жизнь на улицах Ленинграда.

Родители не заставляли меня учиться и ходить на внеклассные кружки. После школы я гонял в футбол, учился «средне», но любил пионерскую организацию всей душой.

Посвящение в пионеры стало для меня одним из самых ярких событий в жизни. Помню хорошую погоду и заветные слова присяги:

«Я, Сергей Фролов, вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей торжественно клянусь горячо любить и беречь свою Родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза».

Белая рубашка, красный галстук, пионерский значок с тремя языками пламени, символизирующих нерушимую связь коммунистов, комсомольцев и пионеров. Я почувствовал вкус свободы взрослого человека, который может вершить свою судьбу! Да что уж там свою! Судьбу всего мира! Плечом к плечу с Лениным и Че Гевара!

Я был социально активным мальчишкой и каждый учебный год выбирался в школе в совет дружины пионерской организации. Иногда мои товарищи в классе узнавали о моем успешном самовыдвижении в общественные образования нашей школы, как говорят, «задним числом».

Случилась и первая большая любовь. Счастливая, детская. Мы с Юлькой Лисицыной сидели на ближайших партах у прохода, она с левой стороны, а я с правой. Юлька сидела ближе к окну, и я, частенько, засматривался на ее светлые волосы, на которые из-за окна падали солнечные лучи. Нередко мы с ней болтали в столовой и любили вместе съесть теплые, сдобные булочки с белой сладкой посыпкой, которые готовили здесь же в школе.

Было же время! Звезды сошлись и однажды, поедая замечательные булочки, я повернулся к Юльке и увидел отпечатки белой пудры на ее лице в форме бороды и усов. Юлька, скорее всего, лицезрела такую же картину у меня, и я откровенно признался Юльке, что люблю её, и зажевал последние, самые аппетитные остатки булочки. Юлька, пожевывая улыбнулась, и призналась мне, что: «Я тоже», и посмотрев на остатки булочки, уже в статусе возлюбленной, спросила: «Хочешь?», а я ответил: «Неа».

Что может сравниться с теми булочками за десять копеек из нынешнего ассортимента школьных столовых? Эх, чудо булочки, пробуждающие любовь… Рецепт потерян, ибо в нем ингредиентом было то «самое время» и неповторимая сахарная пудра.

Первая любовь была самой веселой и самой беззаботной. Моя бабушка, по маминой линии, подкидывала мне мелочью около рубля, и я приглашал Юльку к киоску с мороженым, где мы могли испробовать фруктовое за семь копеек и сахарную трубочку копеек за двадцать пять.

Папа от работы получил трехкомнатную квартиру, и я вместе с родителями и бабушкой, по папиной линии, переехал из Московского в Кировский район Ленинграда.

В моей жизни все обновилось. Я перешел в другую школу. Любовь с Юлькой незаметно испарилась. Меня окружали другие дома, другие люди, другие чувства.

Новая школа стала для меня серьезным испытанием. По началу было впечатление, что я один и меня окружают интересные, но равнодушные ко мне люди в количестве тридцати девяти человек. Однако я был автономен и активен. Не обращая внимания на сложившиеся в классе за последние годы отношения, я сам себя выдвинул в Совет дружины пионерской организации школы. Когда меня выбрали в Совет дружины, для класса это стало сюрпризом, так как мою кандидатуру в классе не обсуждали и за меня не голосовали. После успешных выборов я почувствовал себя мишкой в улье с враждебными пчелами. Особенно старались девчонки, которые пускали по партам петицию по сбору подписей за «исключение Сергея Фролова из нашего дружного класса».

И все же, мне удалось влиться в коллектив и занять свое место в стае. Помогла любовь, нежданная, трогательная, и как нередко водится, несчастная.

Маша была королевой нашего класса. Это звание закрепилось за ней не столько из-за внешних качеств, сколько из-за особенной комбинации девчачьей храбрости, ответственности, пионерского задора и раскрывающейся женской зрелости.

Никто из ребят не покушался на право считать ее своей девушкой. Но в один из осенних дней я затесался в кампанию ребят, провожавших девчонок домой, и среди них была Маша. Мы шли небольшой группой, человек шесть. Неожиданно Маша остановилась и предложила всем откровенно сказать, кто кому нравится. У нас был джекпот – три девочки и три мальчика. Никто не решался озвучить свои чувства первым. Мы стояли перемежаясь с ноги на ногу. Я пытался судорожно понять, что говорить, но терялся в выборе. Маша взяла инициативу на себя и смело заявила: «Мне нравится Сергей Фролов».

Никто не ожидал такого ответа и более всех такого ответа не ожидал я. В смятении чувств я ответил, что мне нравится Лена. В итоге, пары ни у кого не сложилось.

Я брел домой один, с грузом размышлений о свалившихся на меня чувствах. Мне бы так хотелось вернуться на двадцать минут назад и сказать Маше, что я люблю ее. Мои дальнейшие попытки передать ей, что она мой единственный выбор на всю жизнь, не приводили к успеху. Я боялся высказаться напрямую, а друзья, которых я просил рассказать о моих чувствах Маше, были сами в нее влюблены и нагло перевирали ей мои послания.

Мне было плохо. Я переживал и не мог понять как добиться расположения любимой девушки. Правда, я не мог себе представить, чтобы я стал делал, если бы Маша ответила мне взаимностью.

Есть булочки с сахарной пудрой было уже не интересно. Но с другой стороны, в одиннадцать лет я еще и не был готов к отношениям, и находил отдушину в страданиях.

Несмотря на мой юный возраст, ожог той любви долго томил мое сердце и впервые дал мне понять насколько болезненными могут быть отношения между людьми.

Дальше были другие любови, разные но, в основном, безответные. Я влюблялся в тех, кто не отвечал мне взаимностью. В меня влюблялись те, кому я не отвечал взаимностью. Но было и так, что вначале я не обращал внимания на девушку, а девушка, как выяснялось позже, томилась от сердечных мук, вызванных моим равнодушием. Сказка заканчивалась как только я начинал понимать, что нравлюсь девушке, ибо с этого момента я становился заносчивым и глуповатым. Девушки тотчас теряли ко мне интерес, а у меня пробуждались к ним самые искренние чувства любви. Такие качели долго сопровождали мою юношескую жизнь.

Я подрастал. Мне открывались некоторые тайны взрослого мира. Хотелось носить крутые футболки, хотелось кроссовки и джинсы. Хотелось бегать быстрее всех, стать непобедимым бойцом, провести ночь с девушкой и чем дальше, тем больше хотелось хотеть.

Лет в пятнадцать я стал читать, точнее вчитываться в то, что читаю, и без принуждения брать книги в руки. Если раньше чтение было мукой, то испытав очередной любовный катаклизм, я вдруг проникся литературой и книги прочно вошли в мою жизнь. Я впитывал нектар мудрости, страданий, слов и сюжетов от Достоевского до Бунина, от Толстого до Булгакова и даже пытался читать Бердяева и «Розу мира» Андреева. Но сколько бы я не читал, все время оставалось впечатление как много упущено, не понято, забыто, несмотря на все усилия, потраченные на изучения стоиков и попыток пробурить тоннель в трудах Ницше и Шопенгауэра.

В очередной раз долото любви коснулось моего сердца в июне 1990 года. Чемпионат мира по футболу в Италии! Хорошее лето! Победа сборной ФРГ над сборной Аргентины!

Я отправился на сборы в спортивный лагерь труда и отдыха, сокращенно ЛТО. В Советском Союзе любили использовать аббревиатуру их трех букв, даже в отношении хороших учреждений.

На тот момент я уже лет семь занимался самбо, дисциплинированно ходил на занятия. Мышцы жадно впитывали технику борца и нагрузку перворазрядника. Тело становилось упругим, наливалось рельефной массой. Я занимался без перенапряжения, звезд с неба не хватал. Просто был хорошим середнячком и у меня не было отогематомы ушей.

В ЛТО я оказался наряду с другими инициативными ребятами, которые зарекомендовали себя в жизни пионерской организации и занимались спортом.

Лагерь формировался по принципу сборной солянки. Юные дарования съезжались из разных городов и по разным спортивным дисциплинам.

Гимнастки разительно выделялись на фоне других спортсменов, особенно на утренней тренировке.

Пятнадцатилетняя Светлана с ногами от ушей, длинными волосами и точеной фигурой сразу привлекла к себе внимание. Она была похожа на француженку, на запрещенную иностранку. Она рождала томящий соблазн у всех мальчишек пубертатного периода, вызывая неконтролируемую ломоту в чувствительных местах тела. С виду застенчивая, но, как говорят, с чертиками в глазах. И самое сногсшибательное было присутствие в ее упругом теле двух волнующих грудей, которые нежно проявлялись через спортивную футболку.

Я влюбился в гимнастку Светлану. В ней все привлекало, начиная от ее будоражащих форм до одежды, которую она носила. Мои чувственные переживания сдерживались моими благородными устремлениями, более характерными для тимуровца или настоящего русского офицера.

Одним словом, пребывание в лагере запомнилось мне не столько спортивной, сколько сердечной напряженностью и хорошим синяком под глазом. Именно Светлана подарила мне первое яркое впечатление от женского прикосновения, нежного запаха молодой кожи и прерывистого дыхания.

В заключительный день смены для всех отрядов организовали дискотеку. Играли произведения зарубежных исполнителей и ребята отрывались по полной программе. Лучи светомузыки скользили по танцующим и в этой пятнистой темноте я поймал в свой блуждающий прицел Светлану. Я боялся потерять ее из виду и глазами охотника вновь и вновь выхватывал из темноты вожделенный образ.

Для разрядки эмоций молодежи включили медленный танец, и я решился пригласить Светлану. Она согласилась, и я ощутил неимоверно близко запах ее вспотевшего тела и касание ее чуть растрепанных волос. Она положила мне руки на плечи и мило улыбнувшись сказала мне на ухо: «Ты давно за мною следишь».

Мое сердце стучало так, словно буддийский монах бил со всей мочи в бонсё. Мы вышли на улицу, и я поцеловал ее. Сзади раздались шаги. Кто-то грубо дернул меня за плечо и ударил в лицо. Машинально я прошел к невидимому врагу в колени, но меня колотили с разных сторон. Я отключился. Бедный самбист, бесславно проваливший важное выступление…

Солнце пробивалось через белые занавески. Утро выдалось хорошим, свежим как и все мы пятнадцатилетние ребята, у которых на щеках «кровь с молоком», и, которые жадно и необдуманно хотят новых ощущений.

Я проснулся. Оглядел комнату, увидел какие-то склянки на тумбочке. Понял, что нахожусь в лазарете. Через некоторое время в комнату зашла медсестра, женщина в теле и бойко спросила:

– Как дела, герой? Не тошнит?

Я ответил, что все нормально, и что не тошнит. Медсестра замерила мою температуру и, посмотрев на градусник, также бойко отрапортовала, что жить буду.

– С кем дрался-то помнишь?

– Ничего не помню, – ответил я.

– Ладно, там к тебе посетитель, – лукаво произнесла медсестра и удалилась.