Проект 2012

– Прости.

– Ты хотела меня заставить, – произнёс вдруг Спирин.

– Что?

– В самом начале сказала, если не скажу, пожалею.

– Да? Так, ерунда, забудь.

– Ну, нет. – Мишка игриво развернул девушку к себе. – Говори, давай.

– Я знаю, – произнесла Лена, пряча глаза, и кожей почувствовала, как напрягся Михаил. – Светка сказала… – добавила едва слышно.

– Что ты знаешь? – Последнее слово далось Спирину с трудом. Лицо снова покраснело. – При чём здесь Светка?

– Ты ей платишь, чтобы не рассказывала.

– Неправда. – Теперь лицо стало бледным. – Со мной всё в порядке.

– Я знаю. – Лена вздохнула. – Никто и не говорит, что у тебя проблемы. Говорю, что слышала.

– Я её просил… – Язык не слушался, Мишке казалось, будто он стоит голый. Нет… если Лена засмеётся…

– Я тогда выпил много, – разлепил он трясущиеся губы. – Все… в одной комнате. Короче, не получилось… – Бросил на девушку быстрый взгляд. – Ну и потом ещё раз… в общем, не могу я так. И… может снова из-за вина. А со временем только хуже стало. Ну и…

– И чтобы разговоров не было, со Светкой договорился, – закончила Лена.

– Да. – Мишка понял: смеяться над ним не будут. А если угадает, почему – узнает и причину посещения. – Она всем растрепала? Знал: этим кончится.

– Ни всем, только мне.

– Тебе? – Глаза девушки притягивали, как магнит. – Почему тебе?

– Ещё не понял? – Лена притворно вздохнула, словно объясняла очевидную истину, а он из-за своей тупости не понимал, и посмотрела на дверь в его квартиру. – Потому что мне интересно… – Улыбнулась, замечая в глазах проблеск понимания. – Всё, что касается друга моего брата.

Мишкины щёки снова стали пунцовыми.

– Не знал. – Язык вдруг, то ли распух, то ли стал длиннее и перестал слушаться. – Ты же маленькая была.

– А ты на коленки дул, – сказала Лена и увидела, как расширились его глаза. – Что?

– Ты помнишь?

– Помню. – Посмотрела долгим взглядом. – Кажется, кто-то в гости приглашал?

Глаза девушки сияли:

– Веди…

На игре.

Свет, свет, ещё раз свет. Много света и много шума. Подсвечивая бегущие на цифровом табло метровые буквы, мигают разноцветные прожекторы, ослепляя привыкшие к полумраку глаза, шипят колючие фейерверки. Перекрывая рёв толпы, звучит электронная музыка, вызывая аплодисменты, орёт в микрофон ведущий. Спирт дешёвого одеколона смешивается с потом уставших людей, а запах свежей краски – с гарью пиротехники.

ИГРА. Начинается.

Воздух дрожит от шума, переполняющих эмоций, гудит от энергии зрителей и с трудом справляющихся кондиционеров… да и не могут они справиться: воздуха уже нет. В огромном зале переделанного крытого стадиона ворочается что-то вязкое, похожее на сироп, но живое, и преследующее единственную цель: передавать, словно компьютерный шлейф, мысли одного человека другому.

Сюрреалистический Колизей, с игроками вместо гладиаторов.

Вглядываясь в конец игровой площадки, где за последним столом съёжился под взглядом толпы Михаил, Дмитрий терпеливо ждал, когда друг почувствует его взгляд и обернётся. Помахал товарищу рукой. Аспирин ответил не сразу, несколько секунд пристально всматривался, наконец, словно древний индеец, поднял вверх руку и грустно улыбнулся, уголки губ чуть раздались, образуя на щеках трогательные ямочки. На несколько секунд товарищ снова стал прежним, превращаясь в родного заумно-вредного Мишку. Тут же нарисовался судья, наклонился к самому уху, сардельки губ зашевелились, наверное, мужчина что-то нашёптывал. Ведите себя прилично, как договаривались и как обещали. С такого расстояния не слышно, даже если орать во всё горло. Поэтому участники пользовались микрофонами, лапкой насекомого прилипшими к правой щеке и заканчивающимися возле губ.

Играя желваками, Костров отвернулся. Пытаясь успокоиться, начал рассматривать игровой стол: круглый и дубовый. Не удержался, с удовольствием провёл ладонями по изумрудно-зелёной, как первая листва, бархатистой на ощупь тканевой обивке. Закрыл глаза, пытаясь представить себя на берегу реки, несколько раз глубоко вздохнул, чувствуя, как успокаиваются нервы и выравнивается дыхание. Хорошо… Снова вернулся мыслями в студию.

Желая размять затёкшую шею, начал потягиваться. Поднял над головой руки, но вспомнил о камерах и лишь пригладил волосы. Не стоит привлекать к себе внимание.

Вместе с ним за столом сидели три молодых человека, три таких же охламона, решивших уцепить судьбу за яйца. Чувствуя, что начинает заводиться, Костёр не смог сдержать улыбки. Нет лучшего способа скрыть страх и волнение, чем заставить себя веселиться. Вот только знают ли противники, почему ему весело? Известно ли им, что он попал на шоу из-за неподчинения властям, и организации (вроде так звучало в заключительном обвинении) государственного переворота? И что играют они с опасным государственным преступником, изменником и предателем?

Да по любому…

Улыбка пропала.

Не самые весёлые обвинения, скорее наоборот, особенно после всего, выпавшего на его долю. Но самое удивительное… то ли из-за царящей в зале атмосферы, то ли из-за упёртого характера, Дмитрий сумел взять себя в руки и настроиться на игру. Не ради выигрыша, конечно (кого ты обманываешь?), просто по-другому не умел, раз уж сюда загреметь умудрился – дерись до последнего.

Итак… Четыре игрока (колода из тридцати шести карт) и четыре стола. Всего – шестнадцать человек, готовых лишиться конечностей. Шестнадцать мудаков, решивших бросить вызов судьбе. Разумеется, судьи. Возле Димки (прямо за спиной) – уже знакомый «Весёлый молочник». Ещё один – шоубизевый близнец – буравит взглядом с противоположной стороны.

Теперь игроки. По очереди. Слева, если верить бейджику – Сергей. Высокий (видел парня, до того, как уселся за стол) и светловолосый, с болезненно-бледным лицом и заметными язвочками угрей на коже. Впалые щёки, узкое и вытянутое лошадиное лицо, подозрительно блестящие глаза. На одного поэта похож, изображённого на стене школьного сортира. Даже одеждой: широкие светлые брюки, мягкие мокасины и мятая рубашка.

Поэт, значит.

Поэт, как окрестил его Дмитрий, встретился с Костром туманным взглядом, левое веко слегка дёрнулось, кадык, словно затвор автомата, тоже подпрыгнул вверх, и быстро отвёл глаза. Слишком быстро, словно в них таилась важная информация (секрет победы) и Костёр мог её увидеть. Ну да… а увидел Дмитрий красноту лопнувших сосудов, неприятную желтизну белков и расширенные пуговицы зрачков. Знакомая картина. Вкупе с нервно теребящими кончик уха пальцами и бусинками пота на лбу, репродукция усложнялась. Наркоманистый пейзаж. Интересно, что заставило такого прийти на игру? Прячется? Или жизнь потеряла остроту? В любом случае играть в таком состоянии – самоубийство.

Под потолком взорвалась шутиха. Гром, искры, яркие огни. На экране – красочный повтор.

Дмитрий до конца отклонился назад, чувствуя спиной приятную теплоту вельветового кресла, незаметно скосил глаза влево и посмотрел под стол, замечая нервное притопывание левой ноги Поэта. Ещё раз вгляделся в лицо бедолаги, решая про себя, что, скорее всего, с этой стороны проблем не возникнет. Посмотрел на беснующуюся толпу, читая имена на плакатах (многие зрители, размахивая перед собой, держали транспаранты в руках), и не удивился, прочитав своё имя. Криво улыбнулся: игра жила по своим законам, и его согласия никто не спрашивал. Подумал и в сомнении качнул плечами: почему бы и нет? Если кому-то хочется сделать ставку и выиграть – пожалуйста, пускай порадуется перед смертью.

Интересно, возникла дурацкая мысль, повлияет на его игру поддержка совершенно незнакомых людей? Болельщиков грёбаных. Ну как у спортсменов, например, когда подбадривают, им это вроде как помогает; или он будет испытывать чувство вины, в случае потери лузерами последних сбережений?

И правда, дурацкая мысль.

Никакой вины он испытывать не будет. И по той же причине, по какой никто из болельщиков не станет оплакивать его руки.

Суки они все…

Дмитрий перестал хмуриться и посмотрел направо (всё равно на спинку облокотился), с грустью разглядывая до блеска начищенные чёрные кожаные ботинки, слишком прочные на вид, чтобы быть действительно хорошими и дорогими. Подумал, как, наверное, жарко их обладателю, и понадеялся, что тот не разуется. Окинул взглядом идеально выглаженные чёрные брюки, с едва заметной внизу более тёмной полоской: похоже, совсем недавно штанины распороли и развернули, делая длиннее.

Маловат костюмчик…

Димка попытался припомнить, одевал ли сидящий справа очкастый брюнет свой шитый в прошлом десятилетии пиджак. Вспомнил: не надевал. Сначала мял холстину в руках (всё-таки жарко), потом повесил на спинку кресла. Наверняка одолжил костюм у знакомых, или достал свой, пылившийся в дальнем углу шкафа ещё с выпускного. Значит, нужда… К тому же по виду – Диман посмотрел на бейджик и прочитал «Пётр» – вылитый отличник: тяжёлые очки с толстыми линзами, прилизанные жёсткие волосы и плюмбум гладко выбритых щёк. Из кармана пиджака выглядывала дешёвая шариковая ручка с прозрачным колпачком. А в другом кармане топорщился платок. С завёрнутыми внутрь соплями.