Эффект бабушки
Я не трус, но я боюсь. И я боюсь, но надо. Надо идти сдаваться. Как? Как я прадедушке Мише и прабабушке Мане скажу, что Лизка из-за меня в путешествие во времени отправилась? И куда? В какое время? И как скоро мы ее найдем и вернем теперь? Когда дед Вова поправится, и новую машину изобретет? Тоже вопросы все без ответа.
Когда уехала милиция (куда ж без нее, ножевая рана!), и мама деда Вовы приехала и села рядом с сыном, мы с прадедом Мишей вышли в предрассветный больничный двор поговорить.
Какие чудесные люди мои предки! Прадед Вася, маленький, сухонький, спас и деда Вову, и этим – меня. Настоящий врач с большой буквы. Человек настоящий с большим сердцем.
Прадед Миша – настоящий военный – я ему все, как на духу, а он не убил даже, а сначала все организационные проблемы порешал – с медициной, с милицией. И со мной. Фронтовики оба. Особые люди. И здесь, и сейчас, как никогда, понятно, что это означает.
– Что я, дочь свою не знаю? – закуривая, вздохнул прадедушка. – Как на вулкане живу. Не знаю, когда извержение начнется. Ты ее, считай, дважды спас, хоть и ориентироваться пришлось быстро. А тут еще Вовка со своим изобретением. К матери она хоть как-то прислушивается, не хамит хотя бы. А из меня веревки вьет. А, – в сердцах махнул он рукой, – Никто ей не указ! Эскадрильей командовал, а с дочкой справиться не могу!
– Да я же на нее руку поднял! И обидел словами. И из-за меня она теперь непонятно где!
– Да может, и нам надо было бы ей раньше, хоть раз ремня дать, если она по-другому не понимает. Балуем! Она же во время войны родилась. Слабенькая была. Болела, не переставая. Я летал, мать одна тут справлялась. Тут тоже неспокойно было. Мир наступил – стремились наверстать – лечить, любить, кормить, одевать. Все для нее! Дедушки, бабушки вокруг скачут!.. Дитя ж войны. Эх!
Это был единственный крик души. Больше от дедушки я подобного не услышал. И упреков от него не услышал. Но это совсем не означало, что у меня упал камень с души. Скорее душа у меня оборвалась… и это я еще всех остальных пра-пра-родственников не видел! Как с этим дальше жить?
Лиза.
23.
Меня тут же ослепил яркий свет спереди. Я бросила руль и двумя ногами надавила на тормоз. И зажмурилась. Темнота. Глаза открыла – и впереди темнота. Я стою… Объехала меня встречная машина, получается?.. Ехать дальше расхотелось. Вспомнила, как в первый раз чуть не убилась об дерево. Если б тогда не этот Денис?! Гад, гад! Дурак! Как он посмел? Кто он такой? Откуда он взялся? Зачем он так сказал? И я опять заплакала.
Откуда он узнал, что больше всего на свете я боюсь, что никто не возьмет меня замуж, и никто не будет любить? Бабушка говорит, что я слаба здоровьем. А вдруг именно поэтому я никому не буду нужна? А нужна буду только потому, что у меня папа полковник? А-а-а! Меня никто не любит! И даже я.
И зачем мне все пихают в женихи этого Вовку? Потому что он сын друга отца? А меня кто спросил? Может, мне он совсем не нравится! Может быть, мне даже больше этот дурак Денис нравится. Он загадочный!.. И меня обидеть не боится, а только один правду говорит! Гад! А может, мне совсем даже никто не нравится! И даже я.
Разве что Вовка умный. И друг хороший. И меня всегда защищает. И меня всегда слушается. Прям, как папа. Кстати, где они, Вовка и Денис этот? Ой, мамочки, Вовка, он, вообще, живой?
Я перестала плакать и выскочила из машины. Я же не успела далеко уехать? Ой, успела! Ой, мамочки!
– Мальчики, вы где?
Тишина в ответ.
Ой, мамочки! – это я уже вслух и громко. Сейчас опять расплачусь. Я побежала от машины назад. Никого. Потом побежала обратно, мимо машины, вперед. Опять никого. Ой, страшно-то как!
– Мааама!
– Чего орешь? – мамин голос! Я обернулась, и кинулась к маме на шею. Но… это не мама! Девчонка какая-то, чуть старше меня. Ну, копия мама. Моложе только. И голос похож.
– Чего орешь, что случилось-то?
– На нас с другом шпана напала – друга ранили, а я потерялась. Мне, наверное, домой надо!
– А друг?
– Он не один, нас трое было. И я не знаю где они, может, уже в больнице ближайшей?
– Я только что оттуда. А как его зовут?
– Вовка…
Девушка задумалась:
– При мне никаких Вовок не поступало. Или госпиталь не тот. А тебя как?
– Лиза.
– А меня Маруся.
«Как маму!» – машинально отметила я.
– Так что, идем друга искать? – устало вздохнула Маруся.
Мне, конечно, за Вовку было страшно. Но в темноте идти до больницы без мальчиков, да еще и не зная до какой – еще страшнее. А вдруг опять шпана? Ну, найду я Вовку там, куда его, наверняка, уже Денис отвез. И что я там буду делать? Ой, а на чем отвез, машина ж у меня?
Я оглянулась. Машины не было. Угнали?! Батюшки, что я отцу-то скажу?!
И я опять разрыдалась. И рыдала, и рыдала, не останавливаясь, пока Маруся не подхватила меня под руку, и не потащила куда-то.
По дороге я старалась плакать потише, но, на всякий случай, не прекращала – вдруг передумает? Может, и хорошо, что она меня к себе домой повела, а не ко мне. Отец меня точно убьет. И за Вовку, и за машину. Можно, конечно попробовать все опять на Дениса свалить…
Мы подошли к знакомым воротам, к знакомому дому. Моему дому! Откуда она знает, где я живу?
Мне стало еще страшнее. Я стала вырываться и плакать громче и сильнее. Теперь уже по-настоящему, почти себя не контролируя. Вырваться мне не удалось, Маруся оказалось на удивление, сильной. Она втащила меня во двор, туда на мой рев выскочила баба Шура. И я подавилась рыданиями, потому что баба Шура неожиданно сильно отхлестала меня по щекам. Меня? Бабушка? Отхлестала? По? Лицу? Да что ж меня колотят-то все в последнее время?!
– Ну, слава богу, успокоилась – чуть ли не хором выдохнули Маруся и баба Шура – пойдем, водички попьешь.
От удивления я прекратила истерику, и, только немного всхлипывая, послушно дала завести себя в дом. Может папа увидит, в каком я состоянии, поймет, что я раскаиваюсь, и все простит?
И только сейчас я заметила, что у Маруси большой животик. Беременная, значит.
Дэн.
24.
Родители часто поговаривали, что жаль, что прадедушка Вася и прадедушка Миша так и не успели познакомиться – прадедушка Вася умер раньше, чем мои родители поженились. Могли бы дружить…
Так вот, я это сделал. Познакомил их. В больничном коридоре. Подвел друг к другу, сцепил их руки и просто сказал:
– Знакомьтесь, Михаил Саввич – это мой прадедушка Вася. Знакомьтесь, Василий Федорович, это мой прадедушка Миша. А я ваш общий правнук. Из будущего.
И все. Опустим подробности. Фронтовики. Ветераны. Один в теме. Подполковник авиации. Теперь и другой в теме. Младшим лейтенантом медицинской службы войну окончил.
– Дед Миша, ты меня прости, я к вам не вернусь. Не могу твоим женщинам в глаза смотреть! Дед Вася, помоги, пожалуйста. Можно я при больнице буду жить? Я все-все буду делать! Полы мыть, за больными ухаживать! Любую работу! К деду Вове ближе буду. Чтобы скорее выздоровел – в лепешку расшибусь!
Ну и, конечно, они меня не подвели! Прадедушка Вася категорически забрал меня жить к себе домой.
– Везет тебе – это прадедушка Миша. – А я что своим женщинам скажу?
Лиза.
25.
Мне дали водички попить. И не усела я придумать, плакать мне дальше, или нет, как бабушка грозно так, что я не смогла не ответить, поинтересовалась, где я живу. Я поперхнулась водой, и послушно выдала адрес. То есть адрес, по которому мы все сейчас находились. Маруся и баба Шура переглянулись. Кажется, сомневаясь в моем ясном уме.
– Бабушка, ты что, меня не узнаешь?
– Как тебя зовут, деточка?
– Лиза. Елизавета, то есть. А папа дома? – Я на всякий случай приготовилась всхлипывать.
– А как твоего папу зовут? – осторожно продолжила допрос беременная Маруся. Как она мне все-таки маму напоминает!
– М-миша, – стукнула зубами о край кружки я.
– Так ты куда шла?
– Домой. С-сюда. Е-ехала.
– А откуда?
– Из цирка…
Баба Шура потрогала мой лоб.
– Не горячая, вроде. А бредит.
Маруся быстро взглянула на нее, и тихо бросила:
– Может, контуженная? – но я все услышала.
– Да нет, я хоть и резко затормозила, но головой не стукалась! Честно! – и прижала руки к груди. Меня откровенно пугало все происходящее.
– Ба! Ну это же я, твоя любимая внучка!
– А как меня зовут?
–Ба-ба-ба Шура, – от страха я стала заикаться.
– Правильно. А папу твоего, значит, Миша?
– Ага.
– А меня как зовут? – прищурившись, спросила Маруся.
– Ну, ты ж сама сказала – Маруся! Но я тебя не знаю. Ты тоже тут живешь? Давно?
Мне не ответили.
– Деточка, а ты не из-под Таганрога идешь? Тебя не Аней зовут? – не унималась баба Шура.
Я не знала, как правильно ответить, и на всякий случай сказала:
– Н-н-не знаю. – И, наконец, снова заплакала.
– Точно, контуженая, – вздохнули моя бабушка и Маруся. – Так что, идти тебе кроме как сюда, некуда?
Я молча покачала головой, пожала плечами, и продолжила всхлипывать. Но не так интенсивно, как вначале, а то мало ли что, вдруг бабушка опять по щекам нахлестает.
– А дед Савва дома? – вдруг вспомнила я. Может, он меня вспомнит?
Но мне это не очень помогло.
– На фронте дед Савва – строго сказала баба Шура. – И папа Миша тоже. И мы все тут скоро на фронте будем, слухи ходят. И зыркнула на беременную Марусю.
На фронте? В смысле?
– А какой сейчас год?
– Сорок первый с утра был.
Я даже плакать перестала.
– Девочка ты, судя по всему, наша. Но видать, и правда, контуженная. Пока до нас добиралась, от немцев бежала, друзей теряла, немножко умом тронулась, – подытожила баба Шура. – А сейчас уже поздно. Почаевничаем, чем бог послал – и спать. Утро вечера мудренее.
От немцев? Сорок первый год? – у меня голова закружилась. Кто из нас контуженный? Что с моей бабушкой случилось? Правда, именно она всегда утверждала, что у меня нервная система не в порядке, потому что я во время войны родилась. Тут что-то еще зашевелилось в мозгах. Совсем-совсем недавнее и похожее. А, Денис! Что-то обидное, и про отца моих будущих детей. Так, то про будущее! А тут прошлое!
Мы скудно поужинали пустым чаем, непонятно из чего, и легли спать. Меня положили не в моей спальне, а в кухне. Но я уже ничему не удивлялась. Заснуть, конечно, долго не получалось. Мысли не давали. Под утро я, наверное, все-таки заснула. А проснулась от ужасного страшного звука. Причем, странно знакомого. Откуда-то из раннего детства. За окном было уже светло, и ужасно выло что-то механическое, железное, громкое, жуткое, то нарастая, то удаляясь.
– Быстрее, вставай, сейчас бомбить будут! – шептали мне на оба уха, и дергали с двух сторон за руки баба Шура и Маруся. Посреди кухни была откинута крышка погреба, где бабушка хранила запасы на зиму. – Скорее в погреб!
Так это, правда, война и немцы? Так это, правда, 1941 год? Тогда… Маруся – это, правда – моя мама? А у нее в животе – я?
Дэн.
26.
Прадедушка Вася оставался в больнице до вечера. И я с ним. Как и говорил, помогал, чем мог, чтоб отвлечься. А вечером, по дороге домой, мы обнаружили 21-ю «Волгу» с дополнительными опциями на том же самом месте, откуда она пропала. Без Лизки. И без комментариев. Мой организм за последнее время перенес столько потрясений, что отреагировал на это фактически никак. Столбом я просто замер и все. На пять сек. Отмерз, подошел к водительской двери, открыл ее и сел на свое место. Ключ торчал в зажигании.
– Ну вот, дедушка Вася, это и есть машина времени! – устало сказал я.
– Ну, тогда ее хозяину вернуть надо! – уверенно заявил прадедушка Вася. И он был абсолютно прав. Сел слева на пассажирское сиденье: – Поехали!
Ехать было совсем недалеко, скоро мы припарковались перед воротами дома, к которому я уже успел привыкнуть, посигналили, и, так как на сигнал никто не вышел, прадедушка Вася вызвал прадедушку Мишу на переговоры.
И мы снова поехали в больницу, к изобретателю. Маму его, к тому времени, уже домой выгнали.
– Все верно, я ей «автовозврат» установил! – объяснил дедушка Вова (это он не про маму, а про машину времени, конечно)
– А Лизка где?
– Наверное, вышла…
Логично.
– А можно определить, где?
– Ну, где? Там, где остановилась. Там, где машина обратно возникла. Она теперь по кнопочке в пространстве не перемещается. Только во времени. Во избежание…
– Ну, и где она во времени? – чуть ли не хором воскликнули я и оба прадедушки. Правильнее было спросить, когда?
– Э-эээ. На спидометре должно быть… – замялся дедушка Вова – я его того… тоже доработал.
Я, как самый молодой, смотался к спидометру:
– Э-эээ.1941 год. А число?
– Ну, число пока не меняется. Вчерашнее… 31 октября.
Прадедушки переглянулись:
– 20 ноября 1941 года фашисты войдут в город.
Прадедушка Миша вцепился в свою коротко подстриженную шевелюру: – И у нее день рождения через двадцать дней!
– А как за ней туда попасть? Как, вообще, год назначения устанавливается? Как быстро срабатывает «автовозврат»? – закидал я юного дедушку Вову техническими вопросами. Он растерялся:
– Там еще не все отлажено!
Он порывался вскочить и бежать отлаживать. С этим все было не так-то просто, начиная с того, что, вскочив, он покачнулся, и чуть не грохнулся навзничь обратно от слабости, заканчивая, как я понял, тем, что «метод научного тыка», все-таки, имел место быть, только он боялся нам в этом признаться.
Прадедушка Миша снова оказался на высоте (летчик!). Несмотря на то, что речь шла о его родной дочери, он решительно уложил дедушку Вову обратно:
– Как только встанешь на ноги. Пару дней тебе на это, минимум. А то вообще тебя потеряем, некому Лизку выручать будет. – Медицина, верно я говорю? – это он прадедушке Васе. – Хватит ему пары дней, чтоб на ноги встать?
Прадедушка Вася сначала кивнул, а потом пожал плечами. Устал он уже очень.
– Будем верить, что за два дня ничего с ней не случится – жизнерадостно резюмировал прадедушка Миша, уговаривая и себя, и нас. И тихо добавил, косясь, конкретно, в мою сторону:
– Может, ей даже полезно будет! – надо же, наверное, сильно она его «достала».
– А что ты бабушкам сказал? – тоже шепотом в сторону его уха, поинтересовался я в ответ.
– Что она после цирка у подружки заночевала, а потом я ее в «Артек17» по горящей путевке «отправил».
– Прокатило?
– Вроде бы.
– Про меня спрашивали?
– А ты в казарме. Пока машина в ремонте.
– А сейчас, когда машина нашлась, что врать будем?
Прадедушка Миша замялся:
– Не знаю. Можно сказать, что, пока Лизка в «Артеке», машина нужна меньше, или, что я тебя на других объектах использую.
– Ох, неубедительно. А подружка твои слова подтвердит? И это, а как же ты ее без вещей в Артек-то? Прадедушка Миша вдруг посерьезнел и отрезал:
– А в приказном порядке!
Так, кажется, его все «достали» …
В общем, живем дальше, работаем над задачей. Прадедушка Миша подкинул нас с прадедушкой Васей до дома. И мы, наконец-то, поужинав, рухнули спать. Этот длинный, очень насыщенный день закончился. Лишних вопросов нам никто не задавал. И слава богу.
27.
Прабабушка Тося тоже умела все: шить и перешивать из старых платьев, стирать, сушить на солнышке перья из подушек, очень вкусно готовить вкусняшки из ничего, воспитывать двух дочерей и носить в себе третью (мою младшую бабушку). Только она еще и работала. Я тоже все дни пропадал в больнице, как и обещал прадеду Васе – помогал, как мог. Но в те моменты, которые я проводил с семьей, я не мог не отметить, какие же другие мои другие бабушки. Четырехлетняя Наденька была просто «няшной» (снова не думал, что я могу такое слово употребить. Старею, наверное) кудрявой милашкой – доброй и ласковой. Любила рисовать, ходила в детский садик, и даже маленькой почти совсем не доставляла хлопот. А в мою родную бабушку Веру я просто влюбился! Я понял, в кого моя мама Таня свой парень. Хотя Верочке было всего 10 лет, она тоже умела почти все, но, конечно, немного меньше, чем бабушка Тося. Но на нее уже в ее годы можно было спокойно оставлять дом и младшую сестру. Она еще и в школе хорошо училась, хоть и не отличница. То есть, не зануда. Очень самостоятельная, сообразительная, ответственная, любознательная. И все понимала. Свой человечек. Честное слово, если бы родители родили мне младшую сестру, я бы согласился, чтобы она была бы похожа на Верочку в детстве. Да что там! Если бы я когда-нибудь решился, и ей было бы, хотя бы 18 лет, я бы на ней женился! Или я бы не отказался бы, если бы у меня родилась такая дочка. Правда, вообще-то, это я у нее на руках рос. Ну, до начальной школы, конечно. А в начальной школе, по секрету, она даже за меня как-то одного хулигана к стенке прижала.
Кстати, они с мамой Таней тоже «искрили» по поводу моего воспитания. Бабушки склонны баловать внуков. И она так же бывала излишне любопытна по поводу наличия или отсутствия у меня девушки. Но теперь я знаю, что я мог бы ей ответить: «Вот если бы ты была бы моей ровесницей – ты была бы моей девушкой!.. Но я такую еще не встретил!» Вернусь – проверю, работает или нет. Только надо еще вернуться. Если бы да кабы…
Уставал я в больнице, конечно, физически сильнее, чем от работы водителем. Но морально мне было легче. Если, конечно, забыть, что баба Лиза в 1941 году, и скоро там случится немецкая оккупация, и ее могут угнать в Германию. Или расстрелять за вьющиеся волосы в Змиевской балке18. Или она может пропасть под бомбами при авиационных налетах. Если мы срочно ничего не придумаем.
Как тогда было, я потихонечку выспрашивал у прабабушки Тоси. Она подростком пережила обе оккупации в Ростове во время войны. Прадедушка Вася вообще про войну не любил говорить, только стихи написал, их даже в «Молоте»19 напечатали. А прабабушка Тося, если спросишь, рассказывала.
Прадедушка Вася на фронт попал, когда ему было 20 лет, сразу после училища. Как мне сейчас! И ранение получил. Но потом опять служить вернулся. С одним глазом стеклянным. А прабабушку Тосю во время оккупации старались пострашнее одеть, чтобы внимания фашистов не привлекать. Она хорошенькая была, со стройной фигуркой, балетом занималась во Дворце пионеров.
Голод был, кушать было нечего, добыли как-то зерно с остюками. У Тоси от остюков десны раздуло. У них немцы хотели в доме остановиться, так ее бабушка сказала, что это у нее болезнь какая-то. Они побоялись заразиться, и ушли, не стали у них жить. Со своей мамой Тося ходила из Ростова в деревню на менку. Это означает, какие-то вещи на продукты поменять.
Кстати, мама и бабушка прабабушки Тоси жили с ними в одном дворе, но в отдельном доме. Так что я и тут с прапрародителями познакомился. Но не очень близко. Тосина бабушка Дуня уже совсем старенькая была. А мама ее, Люба, тоже работала. А папу Тоси, еще до войны, в тридцать седьмом году расстреляли, как врага народа. А в 1953 году реабилитировали. Посмертно.
Деда Вову скоро собирались выписывать, и это вселяло надежду. Но успеем ли мы вовремя? Выполнять тяжелые работы ему еще долго будет нельзя. Но на это у него есть я. От него требуются только мозги. Ох, хоть бы он думал не так долго, как в прошлый раз, когда для меня временные контуры распутывал. И как я в глаза бабе Мане посмотрю? И бабе Шуре? И деду Савве? Что-то мне кажется, что версия с Артеком надолго не прокатит… если, вообще, прокатила. Расслабляться мне, конечно, было никак нельзя, это было тяжело, и, если бы не мои маленькие бабушки…
Вот правду говорят, что маленькие дети – это радость, а не гадость. Что они энергией тебя подзаряжают. И выжить помогают. Никогда не думал, что я такое скажу. Старею, наверное.
Лиза.
28.
Я вообще-то не дура (как многие могли бы подумать). А советская школьница. Пионерка. И два плюс два складывать умею. Почти отличница, между прочим. У меня всего две четверки.
Наша 21-я «Волга» – это машина времени? У моего папы – машина времени? А Вовка, поскольку папа дает в ней ковыряться, знает про машину времени? Или, того хуже (или лучше) – изобрел машину времени? А странный Денис – путешественник во времени? Все сходится. Теперь и я путешественница во времени.
Открытие это для меня было таким потрясением, что я на время перестала удивляться тому, что баба Шура заставляла меня работать. И ругалась, если я «запарывала» ту работу, которую она мне поручала. А «запарывала» я ее почти всегда – я ведь мало что умею – мне это никогда не было нужно. Зачем стараться, когда всегда было на кого свалить? Я, правда, по привычке, один раз попыталась огрызнуться (получила по губам), и один сделать как всегда, чтобы от меня отвязались. Ну, не умею я! Но сейчас это почему-то не работало. Баба за попытку саботажа крепко приложила меня словцом, и пообещала выгнать на улицу. («Неумехи и нахлебницы нам не нужны! Сейчас не время быть белоручкой. Стыдно, девица!»)
В общем, баба Шура скидку на мою «контузию» теперь не делала. И я, худо-бедно, научилась доводить порученное до конца. Даже если мне не нравилось то, чем я занималась. А потом я даже перестала думать о том, чем я занималась. Делала все автоматически. Тем более, ничего сверхъестественного. Помогала бабушке по хозяйству. Убирала, мыла. Вместе с бабушкой придумывала, что поесть. У нас одна курочка Ряба осталась, так мы ее как зеницу ока берегли! Она яички несла, кормилица наша. Я ее очень любила, ухаживала за ней, какашки за ней подтирала. Она же с нами в доме жила, чтобы не украли. Сначала жила в сарае, но мне как-то даже подраться из-за нее пришлось тут с одним… нехорошим таким человеком, воришкой (это за мной не заржавеет!), и мы ее в дом забрали. Кушать Рябушке добывала. Травку и жучков где сейчас найдешь? С деревьев, разве что, из-под коры наколупать. Но и там они нынче в дефиците. Вот какая наша Ряба была молодец! Жила с нами впроголодь, но неслась регулярно, и нас кормила!
Запасы на зиму бабы Шурины из погреба поначалу очень выручали. Но они ж не бесконечные, если другого ничего нет.
А еще мы с Марусей ходили на менку. Баба Шура, вздыхая, доставала папин или дедушкин пиджак, или какое-нибудь свое или Марусино нарядное платье – зачем они сейчас, если кушать хочется? И мы с Марусей шли на рынок, или через мост, в деревню, и выменивали там на одежку что-нибудь съедобное – крупу, картошку.
А еще Маруся работала в госпитале. За раненными ухаживала. Там ей кашу давали. Я с ней попробовала ходить, но каждый раз в обморок от вида крови падала. Не специально. Оказывается, я крови боюсь. И полы мыть я там не могу, и письма домой писать. Дурно мне становится. Часик еще креплюсь, а потом – все. От запахов, от стонов, от боли этой вокруг… раз – голова закружилась, в глазах потемнело – и я на полу! Правда, не притворялась. Просто, не могла с этим ничего поделать. И меня домой отправили, сказали больше не приходить.
К бомбежкам я тоже почти привыкла. Чуть ли не первая чувствовала, как самолеты подлетают, поднимала тревогу раньше воя сирены воздушной обороны, крышку погреба бежала открывать. У меня же слух музыкальный. И я дочка летчика, в конце концов! Где там мой папа сейчас летает? Вот бы он за нами с мамой и бабушкой на своем самолете прилетел! И увез бы куда-нибудь, от войны подальше…
А еще я теперь все время думала о том, что Вовка – гений! И что он – моя единственная надежда. Только он один может теперь меня обратно вернуть. А я даже не знаю, жив ли он. И еще я поняла, что очень-очень хочу домой, и чтобы он был жив. И чтобы все было, как раньше. И я теперь не буду его дразнить, издеваться и подставлять. Он добрый, хороший, умный. Лучше всех.
Дэн.
29.
Прадедушка Вася стал иногда доверять мне ночные дежурства. Младший медперсонал всегда в дефиците. Чего тут, в принципе, сложного? Просто не спать, подставить утку, довести до туалета, дать попить. Если что-то серьезное – разбудить дежурного врача. А в основном, ничего такого. Сидишь, читаешь. Прадедушка Вася выписал журнал «Юность», его я и читал. Занятный журнальчик. Хоть я и не такой фанат чтения, но что еще на дежурстве делать? Не будешь же у телефона драгоценный заряд тратить. И все вокруг или что-то новое читали, или кино смотрели – и обсуждают. Даже Верочка. И надо же занять чем-то голову. А то в голове мысли грустные: спутник мы уже 1 ноября запустили, а в спасении Лизоньки никак не продвинулись. Ноябрь вплотную приблизился к заветной дате. А я до сих пор не понимаю, за счет чего я существую. Значит, она жива еще, все-таки? Радует.