Избранные речи

(21) Между тем стоит представить себе и принять в расчет, в каком положении сейчас дела у Филиппа. Да вовсе не в таком хорошем, как с виду кажется и как, может быть, кто-нибудь сказал бы, не вглядываясь в них пристально, и настоящее его положение даже отнюдь не самое прекрасное. Да он никогда и не начал бы этой войны, если бы представлял себе, что придется действительно воевать; но он рассчитывал тогда, что, сто?ит ему только туда явиться, как сразу же захватит все дела в свои руки, и вот тут-то он и ошибся. Это прежде всего смущает его и наводит большое уныние, поскольку случилось вопреки его расчету, а затем – положение дел в Фессалии. (22) Фессалийцы, конечно, отроду никогда не внушали доверия никому из людей

, но особенно не внушали и теперь не внушают доверия ему. Вот они, например, постановили требовать у него возвращения Пагас и воспретили укреплять Магнесию

. А я даже слышал от некоторых, что и доходами с гаваней и рынков они уж не дадут ему больше пользоваться, потому что на эти средства, говорят они, нужно содержать общественное управление фессалийцев, а не отдавать их Филиппу. Но если он лишится этих денег, тогда крайне затруднительно будет ему содержать наемников. (23) Конечно, пеонийский, иллирийский и вообще все эти царьки, надо думать, предпочли бы быть самостоятельными и свободными, чем рабами, потому что они не привыкли кому-нибудь подчиняться, и, кроме того, человек этот, как сами они говорят, наглец. И в этом, клянусь Зевсом, может быть, нет ничего невероятного: незаслуженное благополучие у безрассудных людей становится источником высокомерия; вот поэтому и существует мнение, что сохранить достояние бывает часто труднее, чем его приобрести. (24) Итак, нужно вам, граждане афинские, понять, что всякая невыгодная сторона у него есть выгода для вас, и сообразно с этим взяться усердно всем вместе за дела, отправлять в случае надобности послов, идти в поход самим и побуждать к этому всех остальных, имея при этом всегда в виду, что было бы, если бы Филиппу представился подобный случай против нас и война началась у наших границ, – с какой охотой, – представьте это себе, – пошел бы он против нас! И неужели после этого вам не стыдно, если сейчас, когда вы располагаете удобным случаем, вы не решитесь поступать с ним так же, как он поступил бы с вами, будь только он в силах?

(25) Кроме того, граждане афинские, вам не надо упускать из виду и того, что сейчас у нас есть еще возможность выбирать, вам ли воевать там, или ему у вас: если олинфяне будут держаться, вы будете воевать там и наносить вред его стране, без всякого страха пользуясь произведениями вот этой, имеющейся тут, вашей собственной страны; если же Филипп одолеет их, кто помешает ему идти сюда? (26) Фиванцы? Да они – чтобы не сказать про них слишком резко – и сами будут не прочь принять участие в нападении на вас

. Или, может быть, фокидяне? Это те-то, которые и собственной страны не в силах защитить, если вы им не поможете!

Или кто-нибудь другой? «Да нет же, любезнейший, он и не подумает этого делать!» – Однако это было бы крайней нелепостью с его стороны, если бы он, когда соберется с силами, не привел в исполнение того, чем сейчас похваляется, рискуя прослыть за безумного. (27) А ведь насчет того, какая разница, – здесь ли воевать, или там, – об этом, я думаю, и говорить нет надобности. Если бы, например, понадобилось вам самим пробыть в походе хоть только тридцать дней и из запасов своей страны брать то, что требуется воинам в походе – при том условии, конечно, если никакого неприятеля в ней нет – тогда, я думаю, убытки ваших земледельцев оказались бы больше, чем ваши расходы на всю эту войну до сих пор

. Ну, а если какая-нибудь война перекинется сюда, чего же нам тогда будут стоить – надо только представить себе это – все потери от нее? Да присовокупляются еще обиды от врагов и стыд за собственные действия, который не лучше всяких потерь – по крайней мере в глазах сознательных людей!

(28) Вот это все надо всем хорошенько понять и соответственно этому посылать помощь и отводить войну туда: богатым это нужно для того, чтобы, затрачивая пустяки ради сохранения больших средств, которыми они, к счастью, обладают, безопасно пользоваться остальным; людям призывного возраста

 – для того, чтобы приобрести военный опыт в стране Филиппа и стать грозными защитниками своей страны, обеспечивая ее неприкосновенность; ораторам – для того, чтобы им легко было дать отчет в их политической деятельности, так как в зависимости от того, какой оборот примут у вас дела, такими будете вы и судьями их действий. А успешными да будут они – ради общего блага!

II

Олинфская вторая

Введение Либания

Афиняне приняли посольство олинфян и решили им помогать. Но ввиду того, что они медлили с выступлением и боялись Филиппа, считая трудным воевать с ним, Демосфен в своем выступлении пытается ободрить народ и показывает слабые стороны в положении македонского царя. Он говорит, что и союзники относятся к нему с недоверием, да и собственные силы его невелики, так как македоняне, в отдельности взятые, слабы.

Речь

(1) Есть много признаков, граждане афинские, по которым можно, мне кажется, увидеть, как явно обнаруживается благоволение богов к нашему государству, но особенно это видно по теперешнему положению. Ведь в самом деле, если сейчас воевать с Филиппом собираются как раз такие люди, которые занимают соседнюю страну, располагают известными силами

и, самое главное, люди, которые держатся на эту войну такого взгляда, что считают всякое соглашение с ним не только ненадежным, но даже гибельным для своего отечества, – все это похоже на какое-то чудесное и прямо-таки божеское благодеяние. (2) Значит, нужно, граждане афинские, уж самим не давать повода для такого представления о нас, будто мы сами меньше заботимся о себе, чем позволяют сложившиеся сейчас условия: ведь это же – позор или, лучше сказать, верх позора – явно упускать из своих рук не только города и области, которыми мы некогда владели, но также и доставленных нам судьбой союзников и благоприятные условия.

(3) Так вот, граждане афинские, распространяться о силе Филиппа

и такими рассуждениями побуждать вас к исполнению своего долга я считаю неуместным. Почему? Да потому, что, по-моему, что бы кто ни сказал на этот счет, все это ему давало бы право гордиться, а у нас только означало бы плохое состояние дел. Что касается до него, то, чем больше совершил он необычных для него дел, тем больше удивления он вызывает к себе у всех; а вы, чем менее удовлетворительно сумели воспользоваться обстоятельствами, тем больший позор навлекли на себя. (4) Таким образом, об этом я уж не стану говорить. Если по-настоящему, граждане афинские, рассматривать дело, то всякий увидит, что могущество этого человека создалось вот отсюда

, а не от него самого. Ввиду этого о том, за что он должен благодарить политических деятелей, работавших в его пользу, и за что вам следует их покарать, об этом сейчас, по-моему, не время говорить. Но есть помимо этого предметы, о которых стоит говорить и о которых вам всем сейчас было бы полезно выслушать, и притом такие, которые могут оказаться, граждане афинские, весьма позорными для него, если у вас будет охота правильно судить о них; вот об этом я и попытаюсь сказать.

(5) Конечно, если называть его клятвопреступником и вероломным, не указывая его дел, это всякий может принять за пустую брань – и справедливо; зато разбирать все, что он когда-либо совершил, и на основании этого изобличать его – это как раз не требует длинной речи, и по-моему, рассказывать это полезно по двум соображениям: ведь тогда и он представится в своем подлинном виде – негодным, как он есть, а с другой стороны, и люди, под влиянием крайнего страха принимающие Филиппа за какого-то непобедимого, увидят, что он уже исчерпал все средства обмана, при помощи которых в прежнее время сделался сильным, и что его могущество подошло теперь уже к самому концу. (6) Действительно, я и сам, граждане афинские, считал бы Филиппа очень опасным и достойным удивления, если бы видел, что он достиг могущества честным образом действий; но, когда я внимательно рассматриваю дело, я нахожу другое: с самого начала, когда некоторые люди старались удалить отсюда олинфян, желавших договориться с вами, он привлек на свою сторону ваше простодушие тем, что обещал передать вам Амфиполь, и устроил то тайное соглашение, о котором тогда столько было разговоров

. (7) После этого он снискал дружбу олинфян тем, что взял Потидею

, принадлежавшую вам, и, обидев вас, прежних союзников, передал им. Наконец, вот теперь он обольстил фессалийцев тем, что обещал передать им Магнесию и взялся вести за них фокидскую войну

. Словом, из людей, имевших с ним дело, нет никого, кого бы он не обморочил: обманывая каждый раз неразумие людей, не знающих его, и этим способом привлекая их на свою сторону, – вот каким образом он усилился

. (8) Значит, как через этих людей он возвысился и сделался великим, когда все они – каждый за себя – рассчитывали получить от него какую-нибудь выгоду, так этими же самыми людьми он должен быть и низвергнут, поскольку теперь уже раскрылось, что все это он делал исключительно в своих собственных видах. Так вот, граждане афинские, в каком положении находятся дела у Филиппа. Если же это не так, пускай кто-нибудь выступит и докажет мне, или, лучше сказать, вам, – либо что сообщенные мной сведения неправильны, либо что люди, однажды уже обманутые, будут и впредь ему верить, либо что фессалийцы, так недостойно порабощенные

, теперь не хотели бы сделаться свободными.

(9) Кроме того, если кто-нибудь из вас, признавая правильность этого, все-таки думает, что Филипп сумеет силою удержать за собою свое положение благодаря тому, что успел заранее занять укрепленные места, гавани и тому подобное

, тот рассуждает неправильно. Дело в том, что, когда могущество основано на взаимном понимании и когда все участники войны преследуют одни и те же цели, тогда действительно люди бывают готовы делить труды, переносить невзгоды и соблюдать прежние отношения. Когда же человек приобретает силу, побуждаемый алчностью и низостью – вроде того, как он, – тогда первый же повод и малейший толчок поднимает дыбом и расстраивает все. (10) Невозможно, граждане афинские, никак невозможно, допуская обиды, клятвопреступничество и ложь, приобрести силу, которая была бы прочной, но подобное могущество может установиться всего лишь однажды, да и то на короткое время; оно, может быть, даже пышно расцветет, преисполняя надеждами, но со временем все-таки распознается и увядает. Ведь как в доме, думается мне, в корабле или вообще в предметах подобного рода нижние части должны быть особенно крепки, так и в поведении начальные действия и основы должны быть истинными и справедливыми; а вот этого как раз и нет теперь в действиях Филиппа.

(11) Итак, я полагаю, что нам нужно подать помощь олинфянам, и, если кто-нибудь предлагает это сделать наилучшим и скорейшим способом

, то и я со своей стороны это поддерживаю. А к фессалийцам надо отправить посольство, чтобы одним из них объяснить положение дела, других ободрить, поскольку сейчас они уже постановили требовать возвращения Пагас и вести переговоры относительно Магнесии

. (12) Однако смотрите, граждане афинские, чтобы наши послы не ограничивались одними словами, но чтобы они могли указывать и на какое-нибудь дело – например, если бы вы уже выступили в поход сообразно с достоинством государства и находились на месте действия: ведь всякое слово, если за ним не будет дел, представляется чем-то напрасным и пустым, а в особенности когда исходит от нашего государства, так как, чем охотнее мы, по общему мнению, пользуемся им, тем более все относятся к нему с недоверием. (13) Крутой, значит, должен быть у вас поворот и велика перемена, которые вам следует показать, – надо делать взносы, выступать в поход, все исполнять с охотой, если только хотите, чтобы кто-нибудь стал считаться с вами. И если вы решитесь теперь же как следует взяться за осуществление этого, тогда не только станет, граждане афинские, очевидной у Филиппа вся слабость и ненадежность его союзников, но обнаружится и плохое состояние его собственной державы и могущества.

(14) Вообще ведь македонская сила и держава в качестве придачи к чему-нибудь другому является в своем роде немаловажной подмогой. Такой она была, например, для вас при Тимофее против олинфян

, еще в другой раз против Потидеи для олинфян

: взятая вместе с кем-нибудь, она составляла некоторую силу. Теперь вот фессалийцам во время междоусобия и смуты она помогла против дома тиранов

. Вообще я думаю, куда бы ни приложить силу, хотя бы и малую, она везде может быть полезна: сама же по себе Македония слаба и полна многих недостатков. (15) Ведь этот человек всеми действиями, по которым можно было бы заключить о его могуществе, – войнами и походами – сделал ее для себя еще более шаткой, чем была она по природе. Да не думайте, граждане афинские, чтобы одно и то же доставляло радость и Филиппу и его подданным. Наоборот, он жаждет славы, всецело занят этой мыслью и готов действовать и подвергать себя опасностям, хотя бы в случае какого-нибудь несчастья пришлось самому пострадать, так как вместо того, чтобы жить в безопасности, он предпочел себе славу человека, который достиг того, чего до него не достигал еще ни один из македонских царей. (16) Наоборот, им дела нет до славы, которая получается таким образом; они горюют, изнуряемые этими походами то туда, то сюда, и терпят сплошные муки, не имея возможности заниматься ни земледельческими, ни своими личными делами; не могут и сбывать того, что кое-как сумеют выработать, так как рынки в стране закрыты из-за войны. (17) Итак, каково же отношение к Филиппу большинства македонян, по этим данным можно увидеть без труда; а наемники и пешие дружинники

, состоящие при нем, хоть и слывут за образцовых и закаленных в военных делах, но, как я слыхал от одного из людей, побывавших в самой этой стране

, – человека, отнюдь не способного ко лжи, они нисколько не лучше других. (18) Дело в том, что, если среди них оказывается кто-нибудь более или менее опытный в военном деле или с боевыми заслугами, таких людей, как передавал мне этот человек, он по своему честолюбию всех старается отстранять, так как хочет, чтобы все казалось его собственным созданием (он, помимо всего прочего, и в честолюбии не имеет себе равных). А будь это человек достойный в других отношениях – скромный или справедливый – такой, который не может выносить его невоздержанности в повседневной жизни, кутежей и непристойных плясок, такой человек оказывается затертым и не пользуется никаким значением. (19) Таким образом остаются вокруг него грабители, льстецы да люди, готовые в пьяном виде плясать такие вещи, которые я сейчас не решаюсь перед вами назвать

. Но очевидно, что это – правда, так как именно тех, кого отсюда все выгоняли, как людей гораздо более распутных, чем всякие гаеры, – например, известного государственного раба Каллия и подобных ему людей, мимов, потешающих смешными шутками

, и сочинителей срамных песен с насмешками над своими же приятелями – вот таких людей он любит и держит около себя. (20) А это, – хоть иному человеку и кажется мелочью, – с точки зрения понимающих дело людей, граждане афинские, есть важные показатели всего его образа мыслей и его сумасбродства. Правда, сейчас, вероятно, его успехи оставляют все это в тени, так как удачи бывают способны скрыть подобные пороки; но, случись с ним какое-нибудь несчастье, тогда эти качества обнаружатся у него вполне ясно. Мне даже кажется, граждане афинские, что недалеко то время, когда все это выйдет наружу, если богам будет угодно, и вы сами пожелаете. (21) Ведь это – то самое, что бывает с телом: пока человек здоров, он ничего не замечает; когда же постигнет его какой-нибудь недуг, тут все у него дает себя чувствовать – перелом ли, вывих ли, или вообще какое-нибудь из прежних повреждений. То же самое бывает и с государствами, и с тиранами: пока они ведут войну за своими пределами, недостатки незаметны для большинства; когда же завяжется война в соседних местах, она все выведет наружу.

(22) Впрочем, если кто-нибудь из вас, граждане афинские, видя эти успехи на стороне Филиппа, думает, что ввиду этого с ним опасно начать войну, тот рассуждает как благоразумный человек: действительно, во всех делах человеческих судьба – это великая сила или, лучше сказать, это все; тем не менее, если бы мне предоставили выбор, я предпочел бы судьбу нашего государства, – было бы только у вас самих желание, хоть понемногу, делать то, что следует, – чем его судьбу, так как у вас я вижу гораздо больше оснований рассчитывать на благоволение со стороны богов, чем у него. (23) Но мне думается, мы сидим сложа руки и ничего не делаем. Между тем, если сам ничего не делаешь, нельзя ни от кого, будь это даже и друзья, требовать, чтобы они что-нибудь делали за тебя, а уж тем более от богов. Поэтому-то, раз он самолично отправляется в походы, сам несет труды, на месте следит за всем и не упускает ни удобного случая, ни благоприятной поры для действий, мы же все только собираемся, выносим лишь свои псефисмы да осведомляемся, то нет ничего удивительного в том, что он и получает перевес над нами

. И этому я не удивляюсь. Наоборот, было бы удивительно, если бы мы, не делая ничего, что следует людям, находящимся в состоянии войны, одерживали верх над человеком, который все это выполняет. (24) Нет, я удивляюсь другому: если некогда вы, граждане афинские, ополчались против лакедемонян за права греков

, и много раз, несмотря на возможность получить многие выгоды для себя лично, не захотели этого сделать, наоборот даже, ради того, чтобы другие могли добиться своих прав, вы тратили собственное достояние, делая взносы, и за других подвергали себя опасностям в походах, то как же теперь вы не решаетесь выступать и медлите делать взносы для сохранения своих же собственных владений? Наконец, если остальных вы много раз спасали всех вместе и по отдельности то одного, то другого

, как же теперь, когда сами вы потеряли свое собственное, вы сидите сложа руки? (25) Вот этому-то я и удивляюсь, а также еще и тому, что никто из вас, граждане афинские, не может дать себе отчета, сколько времени вы воюете с Филиппом и что вы делали в течение всего этого срока

. Вы, конечно, знаете, что пока вы сами медлили, надеялись, что кто-то другой будет за вас делать

, обвиняли друг друга, судили

, снова надеялись, – словом, делали приблизительно то самое, что и теперь, в этом и прошло все время. (26) И неужели после этого вы все еще до такой степени безрассудны, граждане афинские, что рассчитываете, держась все того же образа действий, от которого дела государства из хорошего состояния пришли в плохое, теперь из плохого привести их снова в хорошее? Да это бессмысленно и неестественно, потому что гораздо легче сохранять что-нибудь, когда имеешь, чем все приобрести заново. В настоящее же время война не оставила нам ничего из прежнего достояния, что нужно бы беречь, а все надо приобрести. Это уж дело нас самих. (27) Итак, по-моему, надо вносить деньги, самим с полной охотой выступать в поход, никого не подвергать обвинениям

, пока не сделаетесь господами положения, а тогда, рассудив на основании самих дел, людям, достойным похвалы, воздавать почет, виновных же наказывать, а отговорки сделать для них невозможными

, равно как и упущения с вашей стороны: нельзя ведь строго спрашивать с остальных, что? ими сделано, если вами самими не будут сначала выполнены ваши обязанности. (28) В самом деле, как вы думаете, граждане афинские, что? за причина, почему от этой войны

бегут все, кого бы вы ни послали в качестве военачальников, а между тем они же затевают войны по собственному почину

, – если уж сказать кое-что, как есть на самом деле, и о военачальниках? Это потому, что тут выгоды, ради которых ведется война, достаются вам, – Амфиполь, например, если будет взят, поступит сейчас же в ваше владение, – опасности же ложатся лично на начальников, а вознаграждения нет. Наоборот, там опасности меньшие, а все, что берется, идет в пользу начальников и воинов, например, Лампсак, Сигей, суда, которые они ограбляют. Словом, все идут на то, что им самим выгодно. (29) А вы, когда поглядите на то, как плохо идут дела, привлекаете к суду начальников, но едва только предоставите им слово и услышите об этих трудностях, оправдываете их. В итоге всего у вас и получается, что вы только спорите друг с другом и разбиваетесь на партии – кто стоит за это, кто за другое, а общественное дело идет плохо. Да, граждане афинские, если прежде вы делали взносы по симмориям

, то теперь ведете общественные дела по симмориям. Оратор является предводителем и там и тут; полководец у него в подчинении и еще триста человек, готовых кричать ему в лад; вы же все остальные примыкаете кто к одним, кто к другим. (30) Так, значит, нужно положить конец такому порядку и, став хоть теперь вполне самостоятельными, всем предоставить возможность участвовать и в совещаниях, и в прениях, и в действиях. Если же одним предоставите начальствовать, словно в силу тиранической власти над вами, а на других возложите обязанность исполнять триерархии