Честное лисье слово
Из леса со стороны ручья послышался треск ломаемых кустов, рычание и вскрики – несомненно, там завязалась схватка. Лисята вскочили, намереваясь тут же побежать и выяснить что и как. Но не успели они сделать и трёх прыжков, как прямо им под ноги выкатился клубок дерущихся. Ими оказались Перфидо и некий неизвестный лис, явно пришлый. Потому что будь он не пришлый, знал бы, что с Перфидо связываться точно не стоит – только тумаков огребёшь. И сразу ясно было что они не поделили: сойку. Впрочем, то, что эта дохлая птица была когда-то сойкой, лисята догадались только по нескольким оставшимся голубым пёрышкам на левом крыле – правое же в пылу жестокой драки превратилось в комок совершенно растерзанных перьев.
Увидев перед собой уже не одного, а сразу четверых противников, незнакомый лис бросил сойку, вскочил на ноги и бросился наутёк со всей прытью, на которую ещё был способен. Перфидо неторопливо отряхнулся, встопорщив шерсть, и с сожалением посмотрел на изрядно потрёпанную добычу.
– Такую дичь испортил, подлец! – выругался он сквозь зубы. И рассказал, как он охотился сегодня за ручьём – и очень удачно! – выследил двух подравшихся соек и так ловко ухватил одну за крыло. Как вдруг на него самого напали – заметьте, самым подлым способом, из-за дерева! – так что он от неожиданности выпустил птицу. А этот негодяй подхватил и попытался скрыться с добычей. – Не на того напал! – хвастливо заключил Перфидо и выпятил грудь.
Веня покосился на гордого своей победой лиса и пробормотав «Ну, я пошёл…», скрылся в высокой траве.
А Фьор так и подмывало напомнить «поборнику справедливости» о том, как он сам, да ещё в компании с другим здоровяком, когда-то напал на них, ещё небольших лисят, на льду озера, намереваясь отнять наловленную ими рыбу. Но она сдержалась. Ведь Перфидо действительно изменился к лучшему в последнее время, особенно после того, как расправился с собственной завистью. Так что уж не стоило ему пенять – ведь говорят же: «Кто старое помянет, тому и глаз – вон». Вместо этого лисичка сказала:
– Он, небось, с голоду. Они все, кто снизу бегут, совсем не в себе. Может, лучше было бы с ним поделиться?
– Ещё чего! – возмутился Перфидо. – Пусть сам о себе позаботится, не маленький! Дичи сейчас – пруд пруди.
Это было правдой. Из-за пожара количество зверья вокруг озера сильно увеличилось. Зайцы шастали под самым носом у лис, птицы гомонили в кронах деревьев, выясняя свои птичьи отношения, а мыши и суслики нарыли столько новых норок-тоннелей, что зелёные прежде лужки покрылись густой сетью полосок свежевскопанной земли. Так что охотиться лисам стало совсем просто. Но это почему-то не слишком радовало Фьор – ей казалось, что они пользуются чужой бедой. Однако ни Ури, ни Перфидо не разделяли её сомнений – они охотились с азартом и косо смотрели на чужаков, вторгавшихся в их угодья.
А чужаков-охотников было много. И лисы, и волки, прибежавшие из низов долины – все они пытались урвать свой кусок, действуя кто силой, кто хитростью. Все известные лесные законы насчёт «не охотиться на чужой территории» нарушались на каждом шагу, так что склоки и драки возникали постоянно. Размеренная и устоявшаяся жизнь сменилась тревожным противостоянием; лесные жители разделились на два лагеря – «своих», то есть живших здесь до пожара, и «чужих» – пришлых.
Даже Фьор, которая сначала очень жалела вновь прибывших, и была склонна всегда идти им навстречу, вскоре поняла, что по-старому жить не получится.
– Придётся отстаивать своё право, если не хочешь быть выставлена вон со своего исконного охотничьего участка, – сказал ей как-то Ури. – Хорошо ещё – дичи много, а то совсем бы война пришла.
И Фьор пришлось согласиться.
Фидо чувствовал себя и вовсе неловко. С одной стороны, он был согласен с Ури, и готов был встать плечом к плечу со своими друзьями, защищая интересы «старожилов», а с другой – он и сам был когда-то «пришлым» в этих местах, хотя и прошло с тех пор немало времени. Теперь его дом был тут, но некоторые из исконных жителей могли припомнить ему, что так было не всегда.
– Мне кажется, суть не в том, местный ты или пришлый, – задумчиво говорил Фидо, когда они с друзьями обсуждали эту тему после очередной охоты, – а в том, как ты себя ведёшь и поступаешь с окружающими. И уж если ты пришёл в чужой лес, надо принимать его законы, и постараться не нарушать гармонию. А лучше – принести что-то хорошее тем, кто тебе помог, и своим новым соседям. Любить их и уважать. Тогда и тебе самому хорошо здесь будет.
Его горячо поддержала Фьор.
– Я тоже так думаю. Если по-хорошему, со всеми можно договориться.
Но Ури покачал головой:
– В том-то и дело, что не все могут по-хорошему. Вот представьте Перфидо: сейчас он на своей территории, а значит – прав, а если бы это ему пришлось переселяться из-за пожара? Стал бы он церемониться с местными жителями? Думаю – нет. Взял бы, что мог, силой, и всё тут.
– Ты не прав, – возразила Фьор. – Вернее, не совсем прав, насчёт Перфидо. Ему просто трудно приходилось… Ну, он и усвоил жёсткие законы выживания. А если с ним поговорить…
– Опять ты начинаешь! – закатил глаза Ури. – Не спорю, Перфидо сделался гораздо лучше… одно время. Но потом, как начались стычки с пришлыми, так он и воюет каждый день. Грубость у него в крови. Особенно как связался с этой… ну, сама знаешь.
Фьор только грустно вздохнула в ответ. Да, с Перфидо опять начались сложности. После того, как он подружился с одной лисицей, пожаловавшей в их лес среди прочих.
Лисицу звали Мале. Она была очень красива и молода, но обладала такими качествами, которые делали её просто отталкивающей, по мнению троих друзей. Хотя для лис такие черты, как хитрость, лживость и вероломство некоторыми считаются вполне нормальными и обычными, для Фьор, Ури и Фидо таковыми вовсе не являлись. Поэтому лисицу Мале они терпеть не могли. А Фьор возмущало ещё и то, что та поддерживает Перфидо в его худших проявлениях, сводя тем самым на «нет» его лучшие качества, которым она была свидетельницей и которые вновь оказывались погребены под нахлынувшими на него волнами злости и грубости. Друзья были согласны, что Мале сбивает Перфидо с толку. Но поскольку ничего тут поделать не могли, то предпочитали теперь с этой парочкой просто не пересекаться.
К сожалению, Мале была не одна – таких теперь было немало в округе. И репутация лис – заметьте, всех лис! – стремительно падала. Да и как ей было не падать, если подобные Мале лисы воровали и тащили всё, что плохо лежит, не только у обитателей леса. Они регулярно обворовывали и ближайший хутор, и гораздо более дальние людские поселения. Большинство этих бандитов предпочитали лёгкую наживу, а не честную охоту. К тому же они очень любили курятину, считая себя достойными самой лучшей пищи. Так что курятники всей округи стремительно пустели.
– И откуда только такие берутся! – возмущался Ури. – Вот посмотрите, накличут они беду на нас всех!
И он оказался прав. Людям надоело терпеть эти набеги и они назначили День большой охоты.
Весть о грядущей беде принёс Веня. Он продолжал свои регулярные походы на хутор к Нике, с которой его связывала настоящая нежная дружба. И конечно, Ника рассказала енотику, что через три дня и её дядя, и другие окрестные фермеры собираются в лес, устраивать облаву на лис. Девочка очень волновалась за своего друга и предлагала ему пересидеть страшное время у них дома, но Веня не согласился.
– А как же дедушка? А Фьор? – спросил он. – Разве я не должен предупредить их всех?
– Конечно, должен… – тихо сказала Ника. На глазах у неё выступили слёзы. – Особенно Фьор… Макс тоже за неё так переживает, так переживает… Особенно, что предупредить никак не может. Он и не знает, что мы с тобой понимаем друг друга и можем поговорить. Я никому не рассказываю… только маме. Но она – никому, никогда… Я знаю. – Ника помолчала минутку и робко предложила: – А когда ты всех спасёшь, ты не мог бы вернуться к нам в сад? Вместе с дедушкой… Мне так спокойнее будет…
Веня кивнул.
– Посмотрим. Если дедушка согласится. Но ты за меня не бойся. Я буду осторожен.
– Уж ты, пожалуйста… Будь… – глотая слёзы, прошептала Ника.
И Веня потопал в лес, предупреждать своих.
Когда он рассказал обо всём Фьор, возникла проблема: должны ли лисята оповестить всех в лесу о готовящемся побоище, или только «местных». Ури считал, что пришлые виноваты в той самой беде, которая теперь нависла надо всеми, и поэтому говорить им ничего не надо. Но Фьор и Фидо не могли с ним согласиться.
– А как же Перфидо? – возразила Фьор. – Ты и ему не хочешь ничего говорить?
– Ну… Не знаю, – проворчал Ури. – Если сказать Перфидо, узнает вся эта шайка, через его подружку…
– Во-первых, это не факт… Эта как раз может никому ничего не сказать – лишь бы ей самой спастись. Но и остальным, боюсь, сказать всё же придётся, – вздохнула Фьор. – Иначе мы не сможем больше честно смотреть в глаза ни одной пришлой лисе. Я так не могу…
Фидо только кивнул. Он тоже так думал.
– Поступайте, как знаете, – буркнул брат, отворачиваясь. – У меня уже вообще всё в голове перевернулось после этого нашествия из низовьев. Так кто пойдёт им говорить?..
– Я, – быстро ответила сестра. – Так лучше будет. На меня не нападут.
Так она и сделала. Вечером Фьор подошла к норе Перфидо. На пороге её встретила Мале.
– Что надо? – враждебно спросила она, с ненавистью глядя на лисичку.
– Поговорить с Перфидо, – твёрдо ответила Фьор.
– Не о чем вам с ним разговаривать! – грубо рявкнула лисица Мале. – Если что-то хочешь сказать, говори мне!
Но лисичка помотала головой и крикнула в нору:
– Эй, Перфидо, выходи! Разговор есть!
Мале разозлилась и замахнулась было, чтобы ударить Фьор, но та ловко увернулась и вновь позвала:
– Перфидо-о!..
Тот вышел, наконец, с глуповатой ухмылкой на морде, почёсываясь, и спросил, зачем это он ей понадобился.
Фьор предпочла бы поговорить с ним с глазу на глаз, но понятно было, что этого никак не получится – Мале торчала за спиной у дружка и злобно шипела, не спуская с лисички своих жёлтых хитрых глаз.
– Хотела предупредить… тебя, – начала Фьор, – что через три дня в лесу облава. Мы все уходим из этих мест – переждём где-нибудь подальше, пока всё это не кончится. И тебе советуем…
– Да не слушай ты её! – перебила лисица, рассмеявшись издевательским смехом. – Тоже, оказывается, хитрющая!.. А корчит из себя простушку! Мы, значит, по-твоему, должны испугаться и убежать, а вы будете тут без нас спокойно охотиться, кладовые набивать?! Нашла дураков! – обратилась она к Фьор, скаля зубы.
Перфидо, который поначалу обеспокоился, услышав про облаву, теперь снова усмехнулся, хотя и несколько смущённо:
– Понятно. Мы подумаем…
– Передай это и остальным… вашим, – сказала Фьор.
Не добавив более ни слова, повернулась и пошла прочь. Она свою миссию выполнила, совесть её чиста. А если кто не хочет ей верить – это его дело.
На третью ночь все исконные жители здешнего леса снялись с места и отправились на дальний берег озера, гораздо более дикий и скалистый, чем их родные места. Зато туда редко наведывались охотники – именно потому, что добраться туда для людей было непросто.
Веня уговорил дедушку-енота, и они ещё с вечера пришли на ближний хутор, под защиту Ники и её мамы (которая решительно не одобряла вылазки своего брата, и вообще была ярой противницей любой охоты).
Большинство пришлых лис осталось на месте, уверенные в том, что разгадали «хитрость» Фьор, пытавшуюся «выманить их с тучного места», о чём кричала на весь лес лисица Мале. Остался и Перфидо, у которого воспоминания о посещении им западного берега озера вызывали неизменную дрожь (ему даже в ночных кошмарах долго снился чёрно-белый пушистый хвост скунса).
Но то, что ему пришлось пережить на следующий день, осталось в его памяти навсегда, как самое страшное воспоминание. Лисья охота! Его счастье, что он, один из немногих, уцелел. Спасли Перфидо его дерзость и знание родных мест: когда казалось, что бежать уже некуда, он по стволу упавшего дерева забрался на дуб (тот самый, с которого пугал когда-то Фьор, представляясь Духом Зверя Повелителя) и спрятался в его ветвях. Там он тихо-тихо просидел целые сутки, не решаясь спуститься вниз. Пока не вернулись домой Фидо, Фьор и Ури, их родители и все остальные.
Ни лисицы Мале, ни других членов разбойной банды никто больше не видел. Видимо, они стали добычей охотников.
Жизнь в лесу у озера потихоньку налаживалась и входила в привычную колею. Теперь среди лисьего населения «новеньких» было не так много, и они вполне приспосабливались к местному укладу. Стычки практически прекратились – еды хватало всем. Изредка ещё забредал кто-то из переселенцев, ищущих лучшей доли. И среди них попадались порою очень даже интересные личности.
Они появились одними из самых последних – старый хромой пёс и маленький лисёнок, девочка. Сразу понятно было, что эти двое никак не смогут сами себя прокормить: один – по старости и немощи, другая – по малолетству. При этом они нисколько не унывали, и ознаменовали своё прибытие тем, что устроили концерт для всех проживавших на ручье у озера.
Пёс уселся у большого пня на поляне и отбивая лапами ритм, словно это был не пень, а барабан, поднял морду вверх и запел хрипловатым голосом. Маленькая лисичка стала кружиться-танцевать, с подскоками да кувырками. И выходило это у неё так грациозно и ловко, что поневоле залюбуешься. Закончив выступление, они, как заправские артисты, поклонились всем, кто пришёл на них посмотреть.
Минуту над поляной висела тишина: никто не знал, как реагировать на такое неожиданное событие, как концерт. И тут Фьор громко воскликнула: «Браво!» и захлопала. Она мгновенно прониклась к малышке горячей симпатией: та так замечательно танцевала!
Вслед за Фьор потянулись и остальные. Раздались сначала отдельные, а потом и более уверенные и дружные аплодисменты. «Артистам» принесли поесть. Кто-то расспрашивал пса, откуда они и куда направляются. Хотя спрашивали только из вежливости – каждому ясно было, откуда все идут, а вот куда – этого как раз не знал никто, в особенности именно те, кто шёл.
Дядюшка-енот крякнул и сказал, обращаясь к старику-певцу:
– Хорошо выступаете. Душевно… Только негоже с такой крохой бродяжничать. Оставайтесь-ка лучше у меня. Дом большой, а нас с внуком только двое. Так что места всем хватит.
Пёс колебался лишь мгновение, и ответил с поклоном:
– Спасибо вам! Мы – так с удовольствием… коли не будем в тягость.
– Не в тягость, – махнул хвостом енот. – А нам веселее будет – я песни люблю. А тебя кто же так танцевать научил? – обратился он к малютке лисичке. – Мама?
– Не, я сама научилась, – пропищала та. – У меня мамы нету.
Дядюшка-енот с жалостью посмотрел на малышку.
– Сирота? – спросил он старого пса.
– Сирота, – вздохнул тот. – Почти с рождения со мной. Сам её в своей будке укрывал, пока подросла. Я тогда ещё хозяйский был, – пояснил пёс. – И хозяин мой строгий такой… но со двора не гнал. А когда уж он помер, тут что ж… понятное дело… выперли. – Он покряхтел и продолжал: – А её-то мамка вскоре после её рождения умерла. Кроха её, небось, и не помнит совсем. И никого у неё из родных не осталось…
– Нет, осталось, – перебила своего спутника лисичка. – И маму я, хоть немножко, но помню!..
– Помнишь – и хорошо, – успокоительно проговорил дядюшка-енот, – маму надо помнить… хоть что-то.
– Я и помню! – лисичка упрямо нахмурила маленькие бровки. – Я помню, что она мне говорила. Она говорила: «У тебя есть брат, малышка. У тебя очень хороший брат… Разыщи его». Вот как. – Она подняла глаза на двух стариков, которые стояли рядом и с участием глядели на неё.
– Да как же его разыскать? – пробормотал дядюшка-енот. – Боюсь, это вряд ли выйдет… Ты же даже не знаешь, как его зовут.
– Нет, знаю! Его зовут, – она наморщила лобик от старания вспомнить, – ммм… Фидо! Вот как его зовут. Мама так сказала.
– Фидо?!
Это воскликнула Фьор. Она стояла поодаль и слушала, о чём дядюшка-енот говорит с пришлыми артистами. Лисичка была очень рада, что он предложил им пожить у него, и ей не терпелось поближе познакомиться с малышкой, которая так замечательно танцует. Та вызывала у неё какое-то непонятное чувство «знакомости». Будто Фьор откуда-то знала её. Между тем, она была уверена, что видит эту кроху первый раз.
– Твоего брата зовут Фидо? – повторила Фьор, приближаясь ко всей группе.
– Д-да, – ответила малышка, доверчиво глядя на неё – бурая лисичка понравилась ей с первого взгляда, но заговорить с ней первой она бы никогда не решилась.
– Дядюшка-енот! – в волнении выкрикнула Фьор. – Вы подождите, пожалуйста, мы с мальчиками сейчас вернёмся!
Но енот покачал головой:
– Вы уж к нам домой все приходите. Что ж посредине поляны стоять. – И добавил, глядя вслед стремительно удаляющейся лиске: – Ну и дела-а…
Фидо расширял нору. Сделал её более просторной и добавил ещё несколько хорошо замаскированных потайных выходов: один – в стороне, где густые заросли ежевики, другой – под большой елью, а третий – под корягой у самой кромки воды. Последний был особенно удобен, если, например, надо сбить со следу охотничью собаку – выскакиваешь прямо в воду (вода все следы и запахи смывает-уносит) и, пробежав по руслу ручья, выходишь, где тебе нужно. А она пускай думает – в какую сторону ты пошёл.
После недавних страшных событий – облавы и охоты – многие лисы взялись усовершенствовать свои норы, поняв, что безопасность жилища – прежде всего. Но Фидо делал свою нору более удобной не поэтому (вернее, не только поэтому). Он очень хотел предложить Фьор переехать к нему, чтобы жить с нею вместе. А значит, его нора должна быть – само совершенство.
Ури, конечно же, вызвался помогать другу. Так что они вдвоём уже третий день работали, не покладая лап. Лисы как раз закончили маскировать один из выходов – тот, который под ёлкой, когда на них вихрем налетела Фьор.
– Фидо!… И Ури! Идёмте скорее! Там такой… сюрприз! – выпалила она.
Друзья давно не видели лиску такой взволнованной. Она размахивала лапами и подпрыгивала на месте от нетерпения.
– Что за сюрприз-то? – проворчал Ури. – Дай хоть передохнуть немного… И не скачи, не маленькая уже, а говори толком.
Фьор остановилась и глянула на брата с прищуром:
– А ты можешь и не ходить, раз не хочешь. Сюрприз касается одного Фидо.
– Почему это – одного Фидо? – прищурился в ответ Ури. – А я, что, рыжий, что ли?
– Вот именно, что рыжий, – засмеялась Фьор, – и потом, у тебя уже есть сестра.
– Причём тут сестра? – не понял брат.
– А при том… – Фьор повернулась к Фидо, который, стоя рядом с другом, молча ей улыбался. Он явно смотрел на неё с обожанием, но сейчас лисичке было не до этого. – Там твоя сестра… нашлась, – проговорила она. – Та маленькая, что со старым псом выступала сегодня на полянке. Они сейчас у дядюшки-енота.
Фидо перестал улыбаться. Глаза его округлились и стали тревожными и печальными. Они с Ури видели сегодня мельком выступление бродячих артистов, когда делали перерыв в своей работе. Но подумать, что та маленькая танцовщица – его сестра, он даже представить себе не мог. Как это может быть?! Ведь ему же сказали, что мама его погибла под копытами лошадей…
Боясь поверить в чудо, Фидо выдохнул одними губами:
– Ты это точно знаешь?
– Точно. Практически, уверена, – Фьор нетерпеливо перебирала лапами. – Ну, бежим!..
И они побежали. Фидо нёсся впереди всех. За ним, отставая лишь на пару шагов – Фьор, и последним – Ури.
Дядюшка-енот со своими новыми постояльцами только успел добрести до дверей своего дома, когда им наперерез вылетела тройка лис. Запыхавшись, они остановились перед «артистами», и три пары глаз просто впились в маленькую лисичку, которая, оробев, попятилась назад. Глаза малышки перебегали с Ури на Фидо и обратно, пока окончательно не остановились на Фидо.
– Это… ты? Фидо?.. – нерешительно произнесла она.
Молодой лис шагнул вперёд, обнял сестру и прижал к себе. Никаких сомнений в том, что она – именно его сестра, у Фидо даже не возникло, ведь она так напомнила ему маму…
Остальные стояли, в молчании созерцая эту сцену, пока дядюшка-енот не сказал:
– Что ж так стоять-то… Пойдёмте, угощу вас орехами. И яблок мой внучок целую кучу натащил. Всё с хутора гостинцы… Любят его там.
Некоторые из присутствующих вовсе не любили орехи, но из уважения к старому еноту не стали привередничать. Так что все расселись вокруг большой миски и завели вежливую беседу. Немного погодя домой явился Веня и принёс большую спелую грушу, что явно указывало на то, что и сегодня он целый день пропадал в гостях у Ники. И ему наперебой стали рассказывать о произошедших событиях. Веня слушал, кивал, а потом произнёс:
– Наверное, день сегодня такой… «Событийный».
– Ну да, – отозвалась Фьор. – Я так рада за Фидо… и за малышку тоже, конечно.
– Не, я не про то, – помотал головой енотик. – Вернее, не только это… – Он, похоже, сбился, и не знал, как объяснить то, что было у него на уме. – Ну, в общем… Мы теперь – за-по-вед-ник.
Выговорив трудное слово, он вздохнул и откинулся на спинку деревянного дивана, который смастерил для него когда-то дедушка (да-да, дядюшка-енот тоже был очень «рукастым», так что у Вени это было наследственное).
Все замолчали и воззрились на младшего енота.
– Заповедник? – медленно повторил енот старший. – Это уже наверняка?
– Наверняка, – кивнул Веня. – Никина мама так сказала.
– А что такое – заповедник? – спросил Ури. Он не понял, почему это сообщение так взволновало дядюшку-енота, и о чём вообще толкует его внук.
– «Заповедник» – это очень хорошо, – сказал старик. И объяснил, что когда какая-то территория объявлена заповедником, то никто не может тронуть её жителей, и люди перестают беспокоить проживающих там зверюшек. Те сами устанавливают свои правила и живут по своему разумению.
– Значит… на нас больше не будут охотиться?! – заверещала от радости маленькая лисичка. Видно было, что она кое-что знала о тяготах лисьей жизни.
– Правильно, детка, – подтвердил дядюшка-енот.
А старый пёс испустил долгий вздох облегчения:
– Да неужели, наконец, свершилось… Так давно об этом говорили, а всё – охота за охотой… Я думал, никогда они такого закона не примут. Люди – да чтобы в чём-то сами себя ущемили или ограничили… – он удивлённо покачал головой. – На моём веку такого ещё не было.
– Люди – они разные бывают, – изрёк Веня. – Вот Никина мама как приехала, так и стала добиваться… Те-то, другие – да, давно обещали, но не делали… А она смогла… чтобы сделали для нас, коренных жителей – хорошо. Тут ещё, она сказала, и последний пожар помог…
Маленький енот говорил, как большой. Он хорошо разбирался во многих вещах, и все его внимательно слушали.
«Как же он вырос за это время, – подумала Фьор. – А мы и не заметили».
Было уже поздно, и все стали расходиться. Маленькая лисичка осталась на эту ночь в доме енотов, вместе со старым псом. Но на следующую ночь брат уже обещал забрать её к себе.
– Завтра мы с Ури закончим ремонт, и ты переедешь в мою нору… В нашу нору, – заверил он маленькую сестрёнку и посмотрел на Фьор.
Они с нею успели переговорить в этот вечер, и бурая лисичка приняла приглашение своего лучшего друга разделить с ним жилище и начать новую жизнь. Теперь в эту жизнь вошла и крошка-сестричка. Так что Фидо чувствовал себя абсолютно счастливым.
На завтра у лис было назначено ещё одно важное дело, но пока это было ещё секретом.
Поздним утром Фьор забежала к енотам и увела с собою маленькую лисичку.
– Я буду скучать без тебя, – завздыхал старый пёс, провожая её.
– А я каждый-каждый день буду тебя навещать, чтобы ты не скучал, – пообещала малышка. – И мы же всё равно будем давать с тобой концерты, правда? Чтобы и никто тут не скучал!
Старый пёс улыбнулся.
– Конечно, кроха. Будем. Обязательно.
И маленькая лисичка заспешила вслед за Фьор. Около её нового дома их ждали Фидо и Ури.
Фидо сказал:
– Знаешь, сестричка, мы подумали, что тебе нужен не только новый дом, но и новое имя.
Ещё вчера друзья столкнулись с этой проблемой. Когда кто-то из них попытался выяснить, как же зовут сестру Фидо, она пожала плечами и, подумав немного, предположила:
– Наверное, Малышка… А может быть, Малютка… Или Кроха… Дедушка-пёс по разному называет. Надо у него спросить.
Но старик только развёл лапами:
– Не успела ей мамка имя придумать. А мне и невдомёк, что оно нужное… Вы уж сами как-нибудь…
Так что юные лисы, ставшие теперь её семьёй, решали, какое же имя будет носить лисёнок-малютка.
– Может быть, Трова? – предложил Ури. – А то Трователлахх) – слишком длинно.
Он считал, что имя должно отражать суть лисьего ребёнка. А Трователла означало «найдёныш».
