Shaky Bridge

– Молодой человек.., – донеслось где-то сзади. Я возвел глаза к потолку.

– Да-да-да…

***

Когда люди говорят вам, что у воды нет вкуса – не верьте им.

В самую жаркую погоду она покажется вам пленительным эликсиром, дающим освобождение. А в моменты наступающего пика наркотического опьянения – станет вашим всем. Сладким удушением, утешением в пересохшей пустыне вашего рта. И, когда вы жадно сделаете глоток этой освежающей жизни,– ярче вспыхнет лишь сам приход..

Я оторвал губы от горлышка бутылки, передавая ее Лэсли. Она подхватила ее, жадно впиваясь, словно бы в мире не существовало чего-то более сладкого, чем эта прозрачная жидкость. Я огляделся вокруг, хотя лежал уже вниз головой, свесив тело с кровати.

Вонтон, как ему и подобает, напичкал всех сухим порошком, разложил и занимался тем, чем горела его душа – созданием треков. Нас окружали мотивы каких-то индейских, шаманских переливов звуков. Где-то слева тлели благовония.

Куда я попал?

В логово своего скромного нарко-диллера.

Наше первое знакомство произошло после моей простуды, два с половиной месяца назад, когда очередной приступ паники и беспомощности свалился на мои плечи, как мертвый груз.

Лэсли стащила мою унылую тушу с дивана и поволокла к машине, дав по всем газам – и вот я уже сидел на западной границе города в кресле того, кого мне представили, как Вонтона.

Вонтона, хах…

Его настоящим именем было Микаэль, но редко кто в разговоре использовал его, потому как парень являлся еще и главой какой-то банды, где его кликали "Призраком". Дебильная кличка, не правда ли?

Стоит ли приплетать к этой короткой характеристике еще два долгосрочных срока в тюрьме? Тогда стоит сделать все же поправочку – он был не парнем, а мужчиной чуть меньше сорока лет.

В нашу первую встречу он отвесил мне затянуться маслами, а после во всю бранил Лэсли за то, что та притащила в его конуру "какого-то отбитого придурка". Спустя еще две встречи, проникнувшись моим обаянием, он наградил меня долгожданным "Джонни".

Я расценивал это, как своеобразное признание.

И что же я делал здесь в этот раз?

Разглядывал какие-то картины с элементами сатанизма, что в своей голове пускало на холст "домашнее животное"Вонтона.

Разноцветные огоньки гирлянд в полной темноте отдавали тенями, от чего казалось, будто картина дышит, и персонажи, такие живые, норовят выпасть за раму, сведя меня с ума.

Шторы у окон колыхались в том же ритме, я перевернулся на живот, окидывая ребят задумчивым взглядом, и спустя пару минут упорного внимания, Тим не выдержал, вскакивая с разложенного кресла:

– Господи, если у тебя снова чешется, просто сделай это…,– он поднялся, хватая футболку за края, и потянул вверх, снимая ткань через голову. Я приподнялся, упираясь коленями в кровать и в ожидании, неосознанно, подтянул руки к груди, готовясь к действию. Он опустился на кровать, сравнявшись со мной нос к носу:

– Только жестко, чтоб я это каждой клеткой ощутил, – нахмурившись, сказал он. Я вскинул бровь и резко схватил его за правую руку, повалив парня на кровать и забравшись на него сверху. Пока он еще лежал на животе, я прижал ноги по бокам, опуская руки ему на спину:

– Ты будешь визжать, как сука, – ухмыльнулся я, поднимаясь ладонями выше, к плечам. Когда я сделал первое движение, он подавил хриплый стон, рвущийся наружу:

– Твою мать, – выдохнул он, отвечая на мое повторное действие. Лэсли кинула мне тюбик крема, и я щедро выдавил его на свои ладони и его спину, втирая в кожу.

Возможно, если бы кто-то подслушал наш разговор на балконе, то пришел к мысли, что мы решили отжарить друг друга, но я просто мял ему плечи с таким упоением, словно копался в глине и месил из него все, что хотел.

Я услышал смешок Вонтона. Он-то знал, что, если я начал, то не остановлюсь даже на забитой спине Тимоти. О, сколько же времени я потрачу в этот раз, наслаждаясь тем, как плотные, железные мышцы под моими руками превратятся в субстанцию, не плотнее киселя.

– О-о-о, сделай так еще раз, – попросил брюнет подо мной, когда я прошелся кулаками сверху-вниз вдоль его позвоночника и обратно, слыша как позвонки становятся на место под давлением моего веса.

– Даже не зна-а-а-ю, – медленно поднимаясь вверх, прошептал я. Он начал махать рукой, и я прижал ее коленом. Смех вырвался из меня наружу:

– Не мешай мастеру делать свою работу, – отчитал его я.

– Есть…,мпхф, сэр…, – донеслось снизу, и я еще раз прыснул.

Вот она.

Эта чертова тактильность, о которой все могут почитать в любой статье о первых признаках яркого прихода.

Кожа облачилась бархатом.

Обоняние стало острее, а угол обзора шире и четче.

Я сделал вдох полной грудью, чувствуя как по коже проносится табун мурашек до самых пят. Мои ладони стали влажными, конечности закоченели, но почему-то температура в комнатушке оставалась до нельзя идеальной.

Я чувствовал, как мой язык прилип к небу, и встрепенулся от удовольствия, накатившего так внезапно. Тимоти перевернулся на спину, позволяя мне массировать его грудь. Кажется, его догнало так же, как и меня, иначе он слишком правдоподобно закатывал глаза всякий раз, когда я его мял. Слева от нас упала Лэсли, подпирая голову рукой и наблюдая за нами:

– Мне кажется, еще немного, и он потеряет сознание от экстаза, – заметила она, гладя мужа по предплечью. Я едва улыбнулся ей, понимая, что она намекает на то, что пора сменить одно тело на другое, и, оторвавшись от разгоряченного тела Тима, толкнул ее в плечо.

– Снимай с себя все, детка, – хрипло прошептал брюнет, задевая пальцами ее топ. Я слез с него, пока он пытался осторожно привстать, а после поднял с пола бутылку, скинул крышку и жадно накинулся на воду, чувствуя просто зверскую необходимость подправить водный баланс в своем организме.

Вонтон позвал меня на второй круг, протягивая небольшую лакированную дощечку, на которой простиралась моя мостовая и длинную металлическую трубочку. Я покрутил ее, перекатил пару раз через пальцы и присвистнул. Вдоль было выгравировано название его группировки:

– Очень искусно, – озвучил свои мысли я, и он усмехнулся в ответ.

– Что угодно, Джонни, но только не это.

Я направил на него свое средство передвижения в рай, утыкаясь концом металла в щетинистую щеку:

– У меня скоро день рождения, Вонтон. Я хочу ее.

Он выхватил у меня трубочку, зарядив ею прямо в лоб. Я зашипел, тут же касаясь кожи. Мужчина развернулся, шаря по столу несколько секунд, после чего с довольной миной развернулся обратно, протягивая мне всю ту же пластиковую трубочку. С моей работы. Я нахмурился, давая ему почву поехидничать, и зло выхватил этот огрызок, разом втягивая свой поздний ужин.

– Не заводись, малыш, но до твоего дня рождения, как до Луны раком и обратно, – Вонтон потрепал меня по голове и вернулся на свое место, беря планшет в руки. Свой шаманский бред он сменил на ритмичный бит.

Терморегуляция дала сбой. Я начал ощущать, как по новой моя кожа раскаляется, покрываясь легкой испариной. Тим и Лэсли сделали свои дорожки, и я развернулся, видя девушку уже без всякого верха.

У меня сперло дыхание.

Не думайте, чего бы я там нового не видел?

Нежная персиковая кожа, ласковая, милые ореолы сосков, но…

Но всякий раз, когда она оставалась без лифчика, я чувствовал стеснение, как если бы застал сестру голой. Да, конечно, у меня не было сестры, но многие поняли, к чему я веду, верно?

Нас здесь трое парней, один из которых являлся ее партнером, и всем хоть бы что.

Меня одного это парило?

– Ты идешь, нет? – склонила она голову набок, и я прикусил до боли нижнюю губу.

Твоюматьтвоюматьтвоюмать.

Я втянул воздух через ноздри, и последние камни провалились, дав мне сгоряча по голове.

Все.

Теперь меня точно убило.

Я опустился перед ней. Она, перевернувшись на живот, как до этого это сделал Тимоти, протянула руки вдоль тела по швам. Я перекинул ногу через ее поясницу и поудобнее устроился на ней, собирая каре в что-то на подобии короткого хвостика. Ее пальчики коснулись внутренней стороны моего бедра, едва ли поднимаясь выше.

Я зачесал волосы назад и потянулся к тюбику крема.

Уже через пару минут Лэсли сходила с ума, лишь изредка прося о том, чтобы я где-то мял сильнее, а где-то нежнее. Ее любимой частью всегда оставалась шея, и, когда она перевернулась, я сомкнул свои ладони, не опуская глаз ниже ее собственных. Мои пальцы скользили по коже ее век, щек, губ. Она усмехалась, называя меня ванильным мальчиком. Но мне было плевать на ее колкости и умозаключения. В конце концов, она делала это не со зла, а просто отмечала мое особое внимание к всяким мелочам.

Например, к ее родинке над губой или к округлой линии ее упругих грудей, идеально высеченного живота и тазобедренных костяшек, выглядывающих из-под коротких шортиков.

Широкие ладони Тима запутались в ее волосах, массируя кожу головы, и Лэсли блаженно прикрыла веки, дав нам понять, что окончательно растворилась с этом моменте.

Брюнет тихонько засмеялся, и я стыдливо поднял на него свои глаза, ожидая хоть какой-то реакции на то, что я сидел на его полуголой жене и мял ей сиськи.

– У тебя вид такой, словно бы ты преступление совершаешь, – замечает он. Я отвел взгляд.

– А как иначе?

– Чувак…, – многозначительно протягивает он, – Все нормально. Настолько нормально, что в твоей суетной голове не складывается два плюс два, а ведь все так легко…

– Здесь все иначе, это правда, – донесся сзади голос Вонтона, и я почувствовал его крепкую руку на своем плече. Его серые глаза столкнулись с моими, когда я обернулся через плечо, – Но о порнушке я даже слышать ничего не хочу.

Они смеялись надо мной. В прямом смысле, в натуральном, и их голоса отскакивали от стен, сливаясь с битом. Я дернул плечом, пытаясь скинуть с себя железную хватку Вонтона, но он только разжал ее, поднимаясь по моей шее и поглаживая ее. Ну, серьезно, это перебор уже…

– Вонтон, – выдохнул я, когда его пальцы сомкнулись на моей макушке, запрокидывая голову назад, – Что ты творишь?

– Хочу, чтоб до тебя дошло, что кайф в том, чтоб давать ему течь вместо твоей крови, затмевать твой глупый ум и дать отвлечься от всего, что тебя так парит. Расслабься, Джонни.

– Здесь нет твоей работы, – напомнил учтиво Тимоти, на что я ощетинился.

– Здесь нет твоей семьи, если уж на то пошло, – поддакнула Лэсли, накрывая мои ладони своими закоченевшими пальчиками.

– Отпусти это, Джон.

– Отпусти себя, малыш… Все хорошо…

Что может быть страшнее этого?

Страшнее таких жалких коротких ответов на все мои вопросы?

Или отсутствие этих ответов?

Что?

Мой окончательный болт, который я клал на все.

Их голоса слились в один. Они повалили меня на кровать, в общую кучу, где наши тела просто превратились в единое полотно. И я не слышал ни одного удара сердца Лэсли под своим ухом. Не чувствовал, как парни касались то моей спины, то плеч. Я стал одним целым с этим местом, стекаясь в лужицу, переполненную эндорфина.

Хотелось ли мне навечно застрять в легкости и безмятежности?

Конечно, да..

Мои веки потихоньку наливались свинцом, но, честно, сон не соглашался вступать на порог этой квартиры, часы однако отбивали ближе к четырем утра. Как странно… Несколькими минутами ранее они показывали два тридцать. Не плевать ли?

Плевать…

– Лэсли?..– тихо промолвил я. Горящие огоньки гирлянд шли ходуном и шлейфом спускались по стенам. Я сцепил наши пальцы в замок, и девушка сжала их в ответ, – Почему мне хорошо только сейчас?..

– Потому что тебя накрыло, дурачок, – просто ответила она. Я почувствовал в ее ответе улыбку, и, невольно, уголки моих губ приподнялись.

Как все просто и нелепо.

Было бы так всегда.

Постоянно.

Я бы жил.

***

Хотя понимание жизни многими воспринимается по-разному, мне от чего-то казалось, что жизнь должна заключаться в комфортном пребывании на этой земле, ведь все мы здесь – гости, стучащие в множество дверей.

Другой вопрос – кто нам отворит последнюю дверь, и что последует за этим. Очевидно (для меня), тема комфорта всегда оставалась крайне щепетильным вопросом. Конечно, если бы сейчас кто-то спросил, что я чувствую, пребывая в сожительстве с двумя зависимыми людьми, я бы ответил – умиротворение.

Так странно, верно?

Может, я был таким же?

Хотел того же?

Чего я вообще хотел?

Наша встреча оказалась внезапным столкновением. Будь это любой другой день – проходя мимо них, я и виду бы не подал, ведь чем-то, чем они могли меня зацепить в толпе, – я не приметил.

Это был самый обычный день моего выходного, когда мне предстояло уместить множество действий, побывать там и сям, и все же я каким-то чудом оказался в тот момент возле многоэтажки, в которой снимал квартиру. Лэсли учила Ее, как правильно парковаться. Я окинул их обеих взглядом, и первой мыслью, проносящейся в моей голове, был четкий призыв к действию сделать разворот в обратную сторону и уйти.

Не знаю, почему.

Но вот мы сидели с этой миловидной тощей брюнеткой на балконе в квартире Вонтона и курили четвертую сигарету по кругу, не оставляя в жалких квадратах даже сантиметра на свежий глоток воздуха. Мне порядком разъедало глаза, но, проморгавшись и смахнув пелену, я сделал очередную затяжку. Ночь близилась к своему логичному завершению, и вздох разочарования, исходящий от девушки, заставил меня отбросить мысли на задний план.

– Что? – вскинув брови, спросил я. Она склонила голову набок, ища глазами ответ где-то внизу, за ободранным старым ковриком Вонтона, усыпанным нашим пеплом, что уворачивался от пепельницы всякий раз, когда мы сбивали его с сигареты. Мои глаза остановились на ее обкусанным потрескавшихся губах. Наконец, придя к какому-то выводу в своей голове, ее губы зашевелились в тихом ответе:

– Вонтон хочет взять еще партию, и я подумала, что мы можем сейчас взять то, что осталось, чтоб в следующий раз не срываться и ехать обратно.

Меня еще держало. Я понимал это, видя, как стены вокруг Лэсли дышат. И знаете что делать никогда не стоит в подобных ситуациях? Говорить обдолбанному то, что говорила она.

Я прикинул, сколько в заначке имеется денег, с грустью отмечая, что их недостаточно много, чтоб излишне шикануть. Но тихая подсказка внутреннего голоса, моей жадности или чего-то там еще (решите сами), говорила мне о том, что впереди предстоит тяжелая неделя, а вместе с тем и неплохая зарплата. Все это буквально вынудило ответить ей:

– Без проблем, сколько?

Услышав следом за ценой очередное "не переживай, Тим вернет тебе половину", я мысленно возвел глаза к потолку, ведь это всегда заканчивалось по одному и тому же сценарию. Он не вернет. Но даже раздражение так не торкало меня, как полное умиротворение, что металось от клетки к клетке. Еще парочка часов перед рассветом обещали мне дикие волны кайфа и беззаботности перед тем, как я закрою глаза, чтоб, открыв, еще раз подтвердить свои умозаключение о том, что все же с порошком живется как-то легче.

– Как ты вообще? – вдруг спросила она, вновь вытаскивая из пещерки своего разума. Я закинул ногу на ногу, и пачка сигарет, выглядывающая до этого из кармана джинсов, выскользнула, с хлопком упав на деревянный пол. Сука!

– В приличном здравии, – я нагнулся, хватая ее, – А что?

– Ты думаешь о ней? – игнорируя мой вопрос, Лэсли потушила бычок, протягивая ко мне свободную руку. Я вытащил из пачки сигарету, передавая ей.

– Зачем? Это прошло, – брюнетка изучала мои мимику на предмет лжи. Я усмехнулся, – Тебя слишком часто интересует эта тема.

– Мне просто хочется, чтоб ты жил дальше.

– А разве это нельзя назвать жизнью? – я очертил рукой воздух, имея ввиду то, что сейчас происходило, – Или тебе стало бы легче, будь я одним из тех придурков, которые ночами плачут в подушку о своей никчемной жизни? Это идиотизм.

– Но сидеть четверть года дома, прерываясь на постоянную работу,– тоже язык не повернется назвать нормальным. Тебе всего двадцать два, а твое поведение типично для какой-нибудь старушки, хапнувшей от жизни всего, – она сморщилась от такого сравнения, – Неужели тебе ничего не интересно? Повеселись. Заведи новые отношения. Ты же не решил записать себя в монахи? Или я чего-то теперь не знаю?

– О-о-о, заткнись, Лэсли, – махнул я на нее рукой, поняв наконец, к чему весь это разговор, – Почему тебя так парит, что я не побежал тут же присунуть половине города? Мне никогда не было это интересно.

– Да почему нет? – не унималась она, всплеснув руками. В прилежащей к балкону комнате пронесся смех Микаэля. Что его рассмешило?

– Я ничего не хочу, серьезно. Дай мне просто перевести дух, – на выдохе ответил я, повернувшись к окну, где сквозь небольшую щелочку между шторами можно было наблюдать, что происходит в комнате Вонтона.

О, Господи…

– Никогда в здравом уме не поверю, что… Что? – видя, как я хлопнул себя по лбу, девушка нахмурилась, прервав свой словесный поток, и наклонилась вперед, не понимая в чем дело, – Джон?

– Его "животное"вернулось, – меня аж передернуло. Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза рукой, потирая их. Четче стали слышны шаги, направленные в нашу сторону. Как я это не люблю, кто б только знал…

Вслед за легким сквозняком, создавшимся из-за распахнувшейся двери, я почувствовал острые коготки, впившиеся в мое плечо.

Нет-нет-нет.

Сейчас начнется.

– Джонни, детка! – запищало нечто, тут же обрушаясь всем своим весом мне на колени. Воздух сперло. Я затаил дыхание, разлепляя один глаз, а она уже примостила свою мордочку поближе ко мне, впиваясь своими едко-зелеными глазищами. За ней зашли Вонтон, Тим и еще одна девушка, теснясь на балконе. В секунду дышать уже было нечем. Да и было ли? Мы раскурили пачку на двоих за час!

Ее звали Прил. По факту, не лукавя, это была ее квартира, и Вонтон в один из дней их нарко-пати просто остался здесь с концами, платя за аренду дозами, едой, а иногда, как бы мерзко мне от этого не было, своим телом.

Она была неординарной. Чокнутой, со своими тараканами, но самым странным для меня оставалось то, что она еще и отдавала предпочтение восхвалять черную магию и сатанизм. Точно животное, она издавала порой вопиющие звуки, сходила с ума и запиралась в своем мирке, погружаясь в черноту одного из углов своей квартиры и несла какую-то чушь.

Отталкивающие предпочтения девушки оставались далеко не последним в этом списке. Она занималась тем, что отвечала за выезды девочек. Да-да, тех самых девочек, глаза вам не лгут. И, когда какой-нибудь старый хрен или молоденький придурок, хотели поразвлечься на ночь глядя, они набирали номер общей линии, где работала Прил. Оттуда обговаривались все нюансы встречи, время и место, где необходимо быть, в чем.

Тошнило ли меня от этого?

Конечно, да.

А тошнило ли меня после того, как я узнал, что она проводила тест-драйв своей работы Тиму и дала ему парочку дней, уступив свое кресло?

Дикое желание скинуть ее с себя и пойти ополоснуться, преследовали меня всякий раз, как мы сталкивались.

Что же ее так интересовало во мне? Она с наглой периодичностью нависала надо мной, касалась без веской причины и делала буквально все, чтоб я чувствовал себя как угодно, только не расслабленно.

Вот и сейчас, пока она гладила мое лицо своими коготками, раз за разом что-то щебеча и припадая своими губами к моей щеке, я испытывал раздражение. Вонтон даже не пытался подавить в себе едкий смешок, вызвав у меня рассерженный взгляд в ответ.

– Тише – тише, Джонни, – шутливо подняв руки в знак своей капитуляции, сказал он. Волосы цвета бордо хлестнули меня по лицу, когда Прил резко развернулась к Лэсли, а после еще раз, когда она вернула внимание ко мне. Девушка, стоящая между парнями, наклонилась к ней, хватая за подбородок, и прильнула к ее губам в легком поцелуе. Класс. Если это не обыденное приветствие, то еще немного и они начнут совокупляться прямо на мне.

– Прил, – позвал ее мужчина, – Слезь с него, он уже дымится.

Она надула пухлые губки, оторвавшись от разговора со своей подругой.

– Но я хочу с ним поиграть.

– Я сомневаюсь, что Джону по душе такая идея, – положив ей ладонь на макушку, сказал Вонтон, взъерошив волосы своей сожительницы, – С недавних пор он у нас монах.

Я закатил глаза. Конечно, что бы еще его так рассмешило, как не вопящая Лэсли. Она окинула меня извиняющимся взглядом, и я осторожна начал отодвигать Прил от себя.

– Давай, крошка, я хочу сходить в уборную, – солгал я и, избавившись от веса своей неожиданной ноши, поднялся на ноги, поспешив выйти сквозь прорву тел, загородивших мне выход. Сократив расстояние и свернув влево, я запер за собой дверь, прижимаясь спиной к ней. Рингтон пришедшего сообщения нарушил краткую тишину, и я запустил руку в карман, нащупывая телефон.

"Валим отсюда?"– гласила строчка.

"Еще пара минут, и она полезет в штаны либо ко мне, либо к Тимоти"– следом пришла другая. Я беззвучно засмеялся.

"Поехали, у меня нет желания быть изнасилованным этой психичкой"– отписался мне брюнет, вызвав очередной приступ смеха, и тут я уже не сдержался, заржав вслух. Скрежет ногтей о деревянную лакированную дверь отозвался дрожью во всем теле, и я потупил взгляд, слыша до тошноты сладковатое, ее очередное:

– Джонни… Ну, выходи, малыш… Давай немного повеселимся, я скучала…

"Даем деру "– отписался я им, спуская полный бочок унитаза в холостую. Развернувшись к двери, я схватился за ручку, толкая ее вперед. Черт, плевать.

Я выберусь отсюда живым и нетронутым.

***

Прохладный воздух ласкал подушечки моих пальцев. Я рассекал эту невидимую гладь и словно бы мял его, когда машина спешно тронулась вперед. За нами редели пустые улицы города. На часах мелькало начало шестого утра, а сна ни в одном глазу. Я вытащил кисть из окна, нажал на кнопку, и оно с легким свистом поднялось наверх.

– Как же она раздражает, – отозвалась с водительского сидения Лэсли, поворачивая направо и спускаясь вниз, к набережной. Я скучающе пялился в окно, замечая, как плывут многоэтажки и проносятся светящиеся вывески закрытых магазинов. Кто-то неспешно шагал на работу, но, в основном, город еще спал. Я потер глаза по привычке и зевнул.

– Неважно, все равно мы собирались отчаливать, – отозвался на пассажирском сидении рядом с ней Тимоти, – Она просто ускорила этот процесс.

– Никогда не забуду ее отвратительное поведение, когда она приехала к нам.

Я хмыкнул. Это точно.

Тогда мы вместе столкнусь с ее беспардонностью впервые, а Лэсли пришлось выпроваживать Прил чуть ли не за волосы. Стоит отдать должное Вонтону, который выманил ее новым товаром из нашего дома, иначе бы список жертв этого города пополнился еще на одну.

По моей спине прошлась дрожь, когда перед глазами встала картинка ее полуголого тела в моей кровати. Ее наклонности в желании брать все здесь и сейчас меня пугали с каждым разом все сильнее. Было ли это последствием ее частого употребления, либо же у нее и до него так крышу рвало прыгать ко всем в койку без разбора и согласия партнера, я не знал. Само по себе общение Вонтона с данной особой, побуждало меня приходить к мысли, что ему-то по нраву такие всплески в поведении подруги.

А как же мораль? В чьей-либо голове однозначно пронесся этот вопрос хотя бы единожды. В моей голове он тоже мелькал. Но чем чаще я опускался на дно своего самобичевания, тем чаще приходил к мысли, что мораль в данном ключе отсутствовала на корню.

Почему?

Потому что порошок забирал у тебя все взамен эйфории. Это оставалось разменной монетой в поиске своеобразного счастья. Я пойму это в тот момент, когда спустя еще три месяца Лэсли поцелует меня, говоря, что в этом нет ничего такого. И мы вернемся к этому, не переживайте.

А пока я просто откисал на заднем сидении, листая ленту в социальных сетях и делая вид, что данное занятие приносит мне заинтересованность. Подняв глаза к зеркалу заднего вида, я столкнулся взглядом с брюнеткой, хмурившей брови.

– Не грузись, – просто сказал я, и вернулся к своему занятию. Она фыркнула.

– Вам хотя бы нет необходимости тащиться сейчас на работу, – следом вставил Тимоти, привлекая внимание к себе.

– Я тебе говорил, что это плохая идея, давать дорожки перед сменой в тринадцать часов. За два дня ты сколько спал? Минут семь от силы?

– Четыре. Вонтону стало лень подниматься с кресла, чтоб открыть этой сучке дверь, – с раздражением в голосе, ответил Тимоти. Видимо, он задремал у него на кровати после того, как я размял его по второму кругу и отошел покурить с его женой.

– Чертова Прил, – отозвался я, сочувствуя парню.

– Сучья Прил, – кивнул он в ответ.

Мы припарковались под четырехэтажкой, и, выскользнув из машины, медленно поплелись домой. Провернув ключ в замочной скважине, я распахнул дверь, пропуская Тимоти вперед. Он, бубня что-то себе под нос, прошел в ванную. Шум воды заполнил коридор. Я махнул рукой Лэсли на прощание, пожелал ей спокойного утра, и скрылся за дверьми своей комнаты.