Миссия в ад

Она прошла памятник на холме Мансудэ, воздвигнутый в честь основателя Северной Кореи, Ир Сена, и его сына Чен Ира.

Она даже не посмотрела на монументальные статуи. С ее стороны это было дерзостью. Все северокорейцы считали своим долгом остановиться перед ними и долго с любовью их оглядывать. Возлагать к подножию цветы. Даже иностранных туристов обязывали приносить цветы к корейским памятникам под угрозой ареста и/или депортации.

Однако Чун-Ча прошла мимо, не побоявшись даже полицейского, который вполне мог ее арестовать. У ее патриотизма были границы.

Над всем городом возвышалась, подобно белому слону, недостроенная гостиница «Рюгён». Ее начали строить в 1987 году, но в 1992-м фонды на строительство иссякли. Хотя в 2008-м оно продолжилось, никто не знал, достроят гостиницу или нет и будут ли в ней когда-нибудь постояльцы. Сейчас это чудовище высотой 330 метров просто занимало почти четыре миллиона квадратных футов пространства, уходя вверх острой пирамидой.

Любопытное планирование городского центра, подумала она.

В животе заурчало, и Чун-Ча зашла в ресторан. Обычно северокорейцы не ели в ресторанах, потому что не могли позволить себе такую роскошь. Если группа людей являлась в ресторан, это были государственные чиновники, и правительство оплачивало их счета. В таких случаях они объедались и допьяна напивались соджу, национальным алкоголем.

Она прошла мимо других ресторанов, предлагавших традиционную корейскую кухню: кимчи – маринованные овощи, которые умела готовить любая корейская хозяйка, – вареную курицу, рыбу, кальмаров и такую роскошь, как белый рис. Не обращая на них внимания, свернула в гамбургерную «Самтесун», где подавали бургеры, картошку-фри и молочные коктейли. Чун-Ча не могла понять, как ресторан, подающий то, что во всем мире считается американской едой, может работать в стране, где даже нет американского посольства, ведь между странами нет дипломатических отношений. Гражданам США, попавшим в беду, позволялось обращаться в посольство Швеции, но только в случае медицинской необходимости.

Она оказалась в ресторане одной из немногих местных; остальные посетители были иностранцы.

Заказала гамбургер с кровью, порцию фри и ванильный коктейль.

Официант неодобрительно покосился на нее, словно молчаливо осуждал за то, что она ест всякий западный мусор. Она показала ему правительственное удостоверение, и он сразу же, подобострастно поклонившись, бросился выполнять ее заказ.

Она выбрала место спиной к стене. Ей было известно, где находятся входы и выходы. Она отмечала каждого, кто перемещался по ресторану – неважно, в ее сторону или нет. Она не ожидала неприятностей, но не забывала, что произойти может что угодно.

Она медленно ела свой обед, тщательно пережевывая пищу, прежде чем глотать. Больше десяти лет она мучилась от голода. Ощущение пустоты в желудке не покидало ее никогда, хотя сейчас недостатка в еде она не испытывала. В Йодоке она питалась тем, что могла раздобыть, – преимущественно кукурузой, капустой, солью и крысами. Крысы, по крайней мере, обеспечивали ее белком и помогали противостоять болезням, убивавшим других заключенных. Она прекрасно умела ловить грызунов. Но вкус бургеров ей нравился больше.

Чун-Ча не была толстой и знала, что никогда не располнеет. По крайней мере, пока ей приходится работать. Возможно, в старости, перебравшись в другую страну, она и позволит себе набрать вес. Но всерьез она такую перспективу не рассматривала. И сомневалась, что доживет до старости.

Она разделалась с едой, заплатила по счету и вышла. Оставалось последнее место, куда ей хотелось зайти. Кое-что она хотела увидеть, хотя уже видела раньше. Наверное, каждый в Северной Корее видел.

Его поставили на якорь в притоке Тэдонгана как экспонат Музея освобождения Родины. Поставили на якорь, потому что это был корабль – причем уникальный. Второй по возрасту корабль американских ВВС после «Конститьюшн». И единственный американский военный корабль, находящийся во владении иностранного государства.

«Пуэбло» находился в руках северокорейцев с 1968 года. Пхеньян заявлял, что он вошел в северокорейские территориальные воды. США утверждали, что нет. Все прочие страны мира признавали, что демаркационная линия проходит на расстоянии двенадцати морских миль от берега, но Пхеньян настаивал на границе в пятидесяти морских милях. Теперь «Пуэбло» являлся музеем, доказательством мощи и непобедимости родины и наводящим ужас напоминанием об империалистических замашках враждебных США.

Чун-Ча оплатила экскурсию, но совсем из других соображений, нежели остальные туристы. Она читала неподцензурный отчет о матросах с «Пуэбло». Это было неслыханно в ее стране, но по работе она часто попадала за границу. Моряков заставляли писать и говорить вещи, которые не являлись правдой: например, признаваться в том, что они шпионили за Северной Кореей, или отрекаться от собственной страны. Но на знаменитом фото с командой «Пуэбло» они показывали средние пальцы северокорейскому фотографу, делая вид, что просто сцепили руки. Ему они сказали, что это гавайский знак – пожелание удачи. Когда журнал «Тайм» опубликовал их историю и объяснил истинное значение этого жеста, моряков жестоко избили и подвергли еще более суровым пыткам, чем до того.

Когда их освободили в декабре 1968 года, восемьдесят два члена команды один из другим перешли по Мосту Невозвращения в ДМЗ. Не хватало одного – он погиб при нападении на судно, став единственной жертвой того инцидента.

Чун-Ча закончила экскурсию и сошла на берег. Еще раз оглянулась на корабль. Ей говорили, что американцы не спишут судно, пока оно не вернется к ним.

Что же, значит, оно никогда не будет списано, подумала она.

У Северной Кореи мало что есть. И то, что она забирает, она никогда не возвращает назад. После того как советские войска ушли и Северная Корея стала независимой, она оказалась одна против всех. У Северной Кореи нет друзей. Никто ее по-настоящему не понимает, даже Китай, который Чун-Ча считала одной из самых коварных стран в мире.

Чун-Ча не была религиозна. И не знала ни одного религиозного человека. Где-то жили немногочисленные корейские шаманисты, кто-то практиковал чхондоизм, кто-то буддизм и совсем немногие – христианство. Религию в стране не поощряли, потому что она представляла прямую угрозу партийному лидерству. Маркс был прав, думала она: религия – опиум для народа. Тем не менее когда-то Пхеньян считался Восточным Иерусалимом – благодаря протестантским миссионерам, которые явились сюда в XIX веке. В результате на «плоской земле» было построено больше сотни церквей. Теперь не осталось ни одной. Их тут не потерпели.

Но для нее и это не имело значения. Она не верила в доброго боженьку на небесах. Просто не могла. Она слишком много выстрадала, чтобы верить в существование небесной силы, если та позволяет злу свободно шествовать по земле и никак не препятствует ей.

Вера в себя – вот лучший принцип. Тогда тебе причитаются все награды. Но и ответственность ложится только на твои плечи.

Она прошла мимо открытого уличного рынка и вдруг остановилась, мгновенно напрягшись. В пяти шагах от нее стоял иностранный турист. Мужчина. С виду немец, но точно сказать она не могла. Он держал в руках фотокамеру и собирался сфотографировать рынок и торговцев.

Чун-Ча поглядела по сторонам в поисках гида, который обязательно должен был сопровождать иностранцев. Поблизости никого похожего не было.

Немец уже поднес камеру к глазам. Она бросилась вперед и выхватила ее. Мужчина, остолбенев, уставился на Чун-Ча.

– Отдайте, – сказал он на языке, в котором она узнала голландский. По-голландски она не говорила. Чун-Ча спросила, знает ли он английский.

Мужчина кивнул.

Она протянула ему камеру.

– Если вы сфотографируете уличный рынок, вас арестуют и депортируют. Может, даже не депортируют. Вы останетесь здесь, а это гораздо хуже.

Он побледнел и огляделся – уличные торговцы смотрели на него с угрозой.

Мужчина воскликнул:

– Но почему? Это же просто для моей странички.

– Вам не надо знать почему. Просто уберите камеру и найдите своего гида. Сейчас же. Второго предупреждения не будет.

Она вернула ему камеру, и мужчина ее взял.

– Спасибо, – сказал он шепотом.

Но Чун-Ча уже отвернулась. Она не нуждалась в его благодарности. Возможно, следовало позволить толпе накинуться на него и избить. Пусть бы его арестовали, бросили в тюрьму – а она бы о нем забыла. Он – всего лишь один из миллионов. Кому какое дело? Это не ее проблема.

Тем не менее, идя по улице, она размышляла над его вопросом.

«Почему?» – спросил он.

Ответ был одновременно простым и сложным. Уличная торговля указывала на то, что в Северной Корее слабая экономика, обычных магазинов не хватает и поэтому возникают такие вот рынки. Просочись эта информация наружу, руководство страны восприняло бы ее как пощечину – оно было весьма чувствительно к мнению международного сообщества. С другой стороны, изобилие товаров на уличном рынке, если о нем узнает внешний мир, может привести к сокращению гуманитарной помощи. А поскольку множество северокорейцев живет на грани голода, это будет очень плохо. Пхеньян – еще не вся страна. Но даже здесь люди умирают от голода в своих квартирах. Это называется «проблемой продовольствия», но, по сути, все очень просто. Людям не хватает еды. По этой причине северокорейцы ниже ростом и весят меньше, чем их братья на юге.

Чун-Ча не знала, насколько правдивы оба объяснения. Ей просто внушили, что именно этим вызван запрет на фотосъемку на улицах – помимо того, что северокорейцы не любят, чтобы иностранцы их фотографировали. Может дойти до насилия. Нарушителя арестуют. Вот почему никогда нельзя отрываться от гида, находясь в Северной Корее.

«Мы живем по-другому, потому что мы – самая параноидная нация на всей земле. Возможно, у нас есть на это причины. А возможно, наши лидеры просто хотят, чтобы мы и дальше объединялись против врага, которого на самом деле не существует».

Она не знала, сколько еще северокорейцев думают так. Но знала, что тех, кто высказывал подобные взгляды вслух, отправляли в трудовые колонии.

Не сомневалась в этом ни секунды.

Потому что именно за это ее родителей сослали в Йодок. Она выросла там. А ее семья погибла. Она выжила – единственная из всех.

Но заплатила страшную цену.

Ей пришлось убить всю свою семью, чтобы заслужить право на жизнь.

Глава 15

Роби смотрел на Рил.