Мемы Ары

На рис похоже, – ответил другой.

Может овёс? – подал голос третий.

Сам ты овёс, это ячмень? – сказал четвёртый и был близок к истине.

Четвёртым, как потом выяснилось, был Володя Трофимчук. Он много чего знал. Бывалый был парень.

Постарше нас. Две ходки.

От третьей спасся в армии.

Как ему это удалось, неизвестно.

Вообще в стройбате хватало бывших сидельцев.

Общение с ними немного повлияло на моё мировоззрение.

Но об этом как-нибудь в следующий раз расскажу.

Итак, как сказал военный строитель рядовой Трофимчук, перловка действительно делается из ячменя. Это я потом узнал.

Короче говоря, голод – не тётка. Надо было что-то есть. И это что-то было вот это самое вот.

Позже мы узнали, что этот "деликатес" в армии прозвали "дробь – шестнадцать".

Почему именно так, остаётся только догадываться.

Наверняка об этом уже можно узнать в интернете.

Но тогда его не было. Интернета.

Пока я боролся с почти шекспировско – гамлетовской дилеммой "есть или не есть", дверь столовой открылась, и зашли двое военнослужащих.

Судя по виду, возрасту, уверенной походке и поведению они служили уже давно.

Это было понятно даже «духу».

А то, что это были армяне, понял скорей всего только я.

Во-первых, рыбак рыбака, сами знаете.

Во-вторых, по характерным чертам лица.

Несколько лет назад одна моя знакомая спросила меня, как я в толпе безошибочно узнаю? армян?

– Катя, запомни,– ответил я ей,– у армян всегда удивлённый взгляд.

И сейчас эти двое вошли и стали усиленно что-то разглядывать или кого-то искать среди нас своими черными глазами.

И при этом переговариваться на моём родном языке!

Правда, на совершенно другом диалекте. У нас их много.

Но это уже не имело значения.

Какое-то тепло разлилось внутри моего тела.

Это было очень кстати. Потому что я сильно замёрз, пока мы строем шли до столовой и пели по бумажке какую-то патриотическую песню.

Да и в столовой, помню, был совсем не Ташкент.

Услышав разговор земляков, я тут же вспомнил шум речки рядом с родительским домом в родном городе Капане.

Звук коньяка, который разливает по рюмкам мой любимый дядя в Ереване.

Запах бабушкиного борща,  маминой долмы, папиного шашлыка!

На землю меня вернул окрик: Давиты ду эс?

В переводе: это ты Давид?

Парни стояли метрах в десяти от нашего стола и смотрели на меня.

Рядом с ними стоял наш сержант и показывал на меня рукой.

Почему земляки не узнали меня сразу, оставалось только гадать.

Наверно полуторагодовалое проживание в Ленинграде частично стёрло характерные национальные черты на моём лице.

Сидевшие рядом «ду?хи» тут же отстранились от меня, и все дружно сказали:

«Да! Давид – это он! Бейте его, а не нас!»

Шутка. Не было этого. Хорошие были парни.

Они просто недоуменно посмотрели на меня, ожидая продолжения.

– Аё, эс эм,– отвечаю.

Ну типа, да, я Давид.

Они тут же подошли и почти насильно вытащили меня из-за стола.

Хорошо, что я сидел у края.

– Пошли с нами,– говорят.– Всё хорошо будет.

– А как же мой сержант? – отвечаю.