Два Обещания

Лейн выронила кружку, завидев Николаса с Расселом. Та просто выскочила у нее из рук, когда Флайк первым бросился буланой девушке навстречу, задел ее локоть толстым носом. Кружка, встретившись с гранью ступеньки, разбилась на мелкие осколки. Лейн словно не заметила. Она замерла, не зная, что сказать, рассматривала двух мужчин в полицейской форме. Николас мог ее понять, вид у их покрытой пылью и грязью парочки был ужасающе-прекрасный, особенно преуспел Рассел, которого несколько часов назад использовали в качестве боксерской груши.

– Лейн, познакомься, это Расс, мой напарник. Мы как раз к тебе с вечеринки на нашей любимой работе.

Николас воспользовался своей самой обворожительной улыбкой, благодаря которой, он верил, Лейн многое ему прощала, чмокнул остолбеневшую девушку в щеку, чтобы она убедилась, наконец, что они ей не мерещатся.

– Пойду принесу лед, – сказала Лейн как-то сдавленно и исчезла в доме.

– Мне не стоит… Я лучше возьму такси, – следом подал голос Рассел. Он нервничал, по его скованной позе и по тому, как он прятал глаза, было видно, что пределом мечтаний напарника стало бы просто исчезнуть. Но Николас, подхватив его под локоть, проводил к двери по ступеням. Не прошло и получаса, как они были там, где Николас мечтал оказаться весь день – в стенах любимого дома. Уютным гулом работал кондиционер, рядом хрустел собачьим кормом Флайк. Николас уплетал ужин, состоящий из салата с мясным пирогом. Как же он был голоден. Обычно Николас готовил сам. Привыкшая к ресторанам и кухаркам, Лейн сжигала все, что только можно было засунуть в духовку. На этот раз буланая девушка старалась изо всех сил: пирог подгорел только с одного края и получился вкусным, хоть и немного недосоленным.

С небольшим опозданием к их трапезе присоединился Рассел. Он принял ледяной душ, испытав на себе все “прелести” жизни в северо-восточном районе. Управление поселка затянуло с ремонтом труб. Третью неделю, невзирая на возмущение и жалобы жителей, из кранов лилась только холодная вода. Конечно, Рассел не высказал никаких возражений. Николас дал ему сменную одежду. Теперь на напарнике красовалась футболка с символом “Супердепоса”, персонажа популярных комиксов минувшего десятилетия – подарок сослуживцев Николасу на день рождения. Ребята ошиблись с размером, и на имениннике она болталась, как парус, но на Рассела села как влитая, подходя к ситуации как ничто другое. Сейчас напарник действительно смахивал на героя после яростной схватки. С побитым лицом, он одной рукой прижимал к правому глазу пакет со льдом, а другой ловко орудовал вилкой. Здоровенный кусок пирога, который Лейн положила ему в тарелку, избавлял его от надобности говорить. Его отрешенность распространялась как вирус, передавшийся и Лейн. За время ужина она так и не села за стол, объяснив, что не голодна. Николас редко мог застать ее в плохом настроении, но за этот вечер она обменялась с ним лишь парой скупых фраз и в том была не лучше Рассела. Николас, ненавидевший тишину, почувствовал себя виноватым, словно именно в нем была причина, почему его собеседники вырастили вокруг себя каменные стены.

– На работе тоже был ужасный день, – объяснила Лейн, когда Николас, устав от ее метаний “кухня – гостиная – дела по дому”, чуть ли не силком усадил ее к себе на колени. – Ничего серьезного, во всем виноваты телевизоры. Думаете, их развешали по всему отделению, чтобы сидящие в очереди пациенты развлекали себя от скуки? Как бы не так! Сегодня по всем каналам транслировали новости с забастовки. Так вот, телевизоры в коридорах для того, чтобы я бегала к ним на каждом перерыве, боясь увидеть среди разрухи знакомое лицо. Я и с работы убежала пораньше, чтобы не стоять как идиотка перед экраном. Порой неведение лучше правды. Оно хотя бы дает надежду на благополучный исход. Каждый свой день я живу только надеждой.

– Ну, Лейн, не стоит настолько все драматизировать, – сказал Николас. – Почему ты ничего не ешь?

– Я не хочу. Когда готовишь − не хочешь есть. Я только этим себя и отвлекала, чтобы не думать, как там ты!

– Все нормально! Ничего страшного не случилось. Это было сборище шестнадцатилеток с плакатами. Куда им против нас?

– Твой напарник так не скажет! Ты только посмотри, что они с ним сделали! Почему тебе вечно надо лезть в самое пекло?

– Спасибо, было очень вкусно, – вклинился Рассел, за что Николас был ему премного благодарен. − А твоя леди, Ник, прекрасно готовит, право, не знал…

Лейн издала нервный смешок:

– О, да вы мне льстите. Уверена, что ваша жена даст мне фору.

− Странглиевские женщины и кухня – несовместимы. Раньше я думал, что это диагноз. Моя жена была той еще домохозяйкой. Нисколько не расстроен, что мы расстались. Все, что ни случается, то к лучшему. И порой некоторые вещи служат избавлением.

− А говорите это так, словно жалеете, – ответила Лейн холодно, спрятав взгляд за пелену длинных каштановых волос, словно за их занавесом оберегая свои мысли.

Рассел вновь понуро уткнулся в свою тарелку, Николас был уверен, что он опять замолчит.

− Жалею вовсе не я, – спустя мгновение сказал он, обернувшись к Лейн. Она подняла уши. И, хотя Николас присутствовал между ними, казалось, этот диалог существовал только для них двоих. Рассел повел рукой по облезлой поверхности стола, будто стряхивая крошки, обвел взглядом гостиную, в которой едва помещалась мебель.

− Мы все свободны в своем выборе, – продолжил он едва слышно. – Я нисколько не осуждаю свою бывшую за то, что она связалась с беспородным депосом, оставила свой дом и семью. А ради чего? Право, смешно. С детских лет она была не от мира сего. Поступки таких сложно понять.

− Любовь – странная штука, – прошептала Лейн.

− Это не любовь, – покачал головой Рассел, будто она совершила нелепую ошибку, вроде той, что назвала бы облака водой, а лед небом. − То был ее путь к свободе, желание доказать, что судьбу можно выбирать, даже когда все решено за тебя.

− Вы не можете этого знать.

− А я и не знаю. Но за все эти годы изучил ее достаточно хорошо, чтобы видеть.

На его израненном лице появилась слабая улыбка, несвойственная Расселу. Нежность присутствовала в его голосе, он говорил так, словно общался с ребенком:

− Мне не важно, где она. И с кем. Сложно поверить, но все чего я хочу − чтобы она была счастлива. Тогда мне придется ее отпустить. Увы, сейчас я этого не вижу, и до тех пор буду рядом. Пока она не поймет. Иногда самое сложное − это признаться себе в совершенной ошибке. Вы согласны со мной, прекрасная леди, Лейн Патнер, ведь так?

− Пока еще нет, – ответила она, и в ее голосе не было никакой радости, тогда Николас решил, что причина тому усталость.

− Мы собираемся сыграть свадьбу в ноябре, после того как погасим ипотеку за дом, – внес свою лепту в диалог вороной депос. − Сплетники обожают торопить события. Но ты, Расс, считай, что уже приглашен.

− Буду ждать с нетерпением, − изрек Рассел.

− И мы тоже, – сказала Лейн, поцеловав Николаса в щеку, с долей едва уловимой страсти, как целуют только любовников. Потом встала, чтобы убрать со стола посуду.

– Кстати, у вас очень интересный акцент, – сказал Рассел ей вслед. – Некоторые слова вы произносите, как принято в высшем обществе.

– Да нет, куда мне, это скорее мой сельский говорок проскальзывает, – Лейн сделала движение рукой, едва не выронив тарелку, подхватила ее в последний момент. Включила воду и, случайно забрызгав платье, чертыхнулась.

– Все никак не могу привыкнуть к этим кранам. Напор то слабый, то сильный. Хорошо, что горячую отключили.

− Ты просто устала, я все уберу…

Николас нежно отодвинул ее от раковины и сам стал мыть посуду.

– Сегодня я сама не своя. Вам тоже не мешало бы поспать, – обратилась Лейн к Расселу. – Вы слишком много натерпелись.

Она ушла, оставив их вдвоем. Рассел больше не сказал ни слова. Николас не переставал поражаться, как Лейн удалось вытащить из него такую длительную беседу. За этот вечер он поведал ей больше, чем Николасу за несколько лет службы.

Они приготовили постель для Рассела на маленьком диванчике на кухне. Диван перекочевал из общежития, из него торчали пружины, но это было лучше, чем спать на полу. Впрочем, Расселу не приходилось выбирать. Когда он вышел из-за стола, то едва держался на ногах. Николас его прекрасно понимал, казалось, он сам весь день разгружал вагоны, а в завершение по каждой косточке его тела проехался трактор. Вороной депос рассчитывал на долгожданный покой, оказавшись с Лейн в одной постели, но, кажется, этот бесконечный день еще не завершился. Его избранница лежала на дальнем краю кровати, отодвинувшись от него. Она делала так, когда они ссорились.

– Эй, маленькая девочка, все в порядке? – спросил он сквозь тишину мрака. Николас придвинулся к ней, обнял, слишком поздно ощутив, что она дрожит. Лейн не ответила, ее дыхание стало ровным (или она хорошо умела притворяться спящей). Ей удалось избежать его расспросов. И наверняка это было к лучшему. Он заснул, не выпуская ее из объятий, словно боялся, что она уйдет.

В полумраке Николас видел буланую спину, темную полосу, идущую по позвоночнику. Незнакомка повернула изящную шею, оказавшись возле него так близко, что он ощутил ее дыхание на щеке. Через иллюминатор лайнера мерцали звезды, исчезая во вскакивающих валах. Но все бури остались там, за кормой, а в каюте пахло страстью, и ничего кроме не было важно. Каждый раз как первый – ее руки ласкали его тело. Он подался навстречу и открыл глаза, увидев перед собой силуэт Лейн в темноте замершей спальни. Так сон стал реальностью.

– Почему ты не спишь? – прошептал Николас, а она все теснее прижималась к нему.

– Так помоги мне уснуть, – донесся ответ. Лейн бросилась на него как кошка. Она издала вопль, когда он вошел в нее, и впилась ногтями в его плечи, целовала его лицо, пытаясь не то увернуться, не то увести его за собой. Сплетенные змеями рук и ног, они перекатились до края кровати, едва не провалившись в распростертую тьму. Лейн отстранилась. Она поманила его за собой, и Николас поддался, как всегда шел за ней, безвольный, не в силах сопротивляться ее красоте. Лейн обвила ногами его тело, он поднял ее на руки, прижал к стене. Ему казалось, что он до сих пор гуляет где-то на периферии фантазии и яви, что все происходящее не может случиться с ним и это не та девушка, которую он знал. Ничего подобного у них не было раньше. Не так откровенно, требовательно, безотказно. По его телу волнами бежали мурашки.

– Быстрее! – выдохнула Лейн, как героиня порнофильма, и укусила его в плечо. Что-то рухнуло от его неосторожного прикосновения. На полу переливались осколки стекла. Они готовы были танцевать по ним – страсть делала их неуязвимыми.

В какой-то миг Николас осознал, что не спит. Понял, откуда взялась глубокая царапина на плече, не прошедшая даже за несколько часов усталость; вспомнил о напарнике, наверняка проснувшемся от грохота и их воплей. В этом доме были картонные стены. Он мог лежать в кровати и слышать, как Лейн мешает ложкой кофе в другом конце дома.

“Ах, Лейн, мне наплевать, на все наплевать, когда ты рядом. Но что с тобой? Ты перевоплотилась…”

– Дьявол! – закричала она ему в ухо, “взорвавшись” на верхе блаженства. И уже после, лежа на полу и тяжело дыша, он целовал ее ресницы в темноте. Ему стало не по себе, когда он отыскал под ними влажные дорожки слез.

− Мне так хорошо, я люблю тебя. Ты единственный, в ком я нуждаюсь, – прошептала Лейн, уткнувшись ему в грудь. Тогда он впервые подумал, что не верит ей. Все, что он вообразил, могло оказаться прекрасной сказкой… или просто фальшью, где за его незнакомкой всегда стояли чужие ухмыляющиеся тени. Не дав ничего сказать, Лейн потянулась к его губам. Он ощутил прикосновение ее горячих пальцев на своем паху. Так эта ночь получила продолжение.

Николас проснулся в семь утра. В это время он привык вставать на работу. В комнате царил полумрак, за окном ударял по стеклу дождь. Николас лежал на полу, замотавшись в одеяло, из-за чего ему было невыносимо жарко. Голова раскалывалась на части. Вчера он даже не помнил, как заснул. Торшер, который Николас, кажется, задел ногой, так и валялся рядом, опровергая теорию, что это все-таки приснилось. Он стал искать взглядом Лейн и нашёл ее посреди кровати. Обнаженная, она свернулась калачиком и пропустила каштановый хвост между ног, безмятежно спала, напомнив ему стыдливую деву с картин художников прошлого. Он так и не смог понять, что творилось с ней вчерашней ночью. Николас любовался мирно спящей Лейн и едва сдержался, чтобы не отомстить ей, разбудив ее точно так же, как и она его, не оставив выбора. Он успел поцеловать ее в бедро, прежде чем плечо дало о себе знать резкой болью. Царапина на нем была оставлена не Лейн, а прикосновением ножа одного из пегашей. Хотя ему повезло гораздо больше, чем Рассу… Напарник! Он опять про него забыл.

Николасу было странно в этом признаться, но иногда, в обществе Рассела, несмотря на все свои достижения по службе и давно оставленное за спиной звание новичка, он все еще чувствовал себя мальчишкой. Сейчас воспоминания о вчерашнем вечере (и ночи в особенности) пробирали кожу холодком стыда. С другой стороны, окажись Николас у Рассела дома, он был бы только рад бурной личной жизни напарника.

Тихо, чтобы не разбудить Лейн, Николас принял душ, пытаясь не начать насвистывать по старой привычке. Чертовы тонкие стены! Закутавшись в халат, он решил зайти на кухню. Там Рассела не оказалось. Диван был заправлен, аккуратная кучка простыней висела на спинке стула. Он подумал, что напарник ушел по-странглиевски, не попрощавшись, вызвал такси. В тишине звуки дождя раздавались слишком близко. Николас заметил приоткрытую дверь в сад, возле которой скребся Флайк. Пес царапал порожек лапами, пытаясь протиснуться наружу. Оказавшись рядом, Николас выпустил его на волю, но Флайк не торопился начать свой привычный марафон по просторам сада. Он сделал несколько осторожных шагов и сел на крыльцо рядом с Расселом. Напарник не шевелился. Он смотрел на дождь и был так глубоко погружен в свои мысли, что вздрогнул, когда Флайк лизнул ему ладонь.

– Доброе утро, – Николас присел рядом с другой стороны. – Как ты?

Рассел повернулся, тем самым ответив на вопрос. Белки его глаз были красными, указывающими на то, что за ночь ему так и не удалось заснуть. Синяки на лице вздулись, приобрели багровый оттенок. Левый глаз превратился в щелку.

– По крайней мере, теперь я еще больше стал походить на твоего пса…

Это прозвучало как шутка, но Рассел не смеялся. Когда он это говорил, то казался совсем разбитым.

– Что ж, у Флайка весьма мужественный вид. Тебе надо над собой работать, чтобы достичь таких высот, – сказал Николас, а потом, понизив голос, продолжил: – Две недели, и все будет как раньше. Давай наплетем, что парней было десять… Десять здоровенных прихвостней альбиноса! Они окружили меня, а ты подрался с ними и спас мне жизнь. Ты − герой. У тебя это даже на майке написано.

Рассел натянуто улыбнулся:

– Как у тебя все просто.

Они оба молча наблюдали, как, разбрызгивая грязь, под затихающим дождем носится Флайк.

– Я не стану возвращаться в полицию, – вдруг нарушил тишину Рассел.

– Что ж, я тебя понимаю, если бы меня так разукрасили, я бы послал Дженну к черту и умотал с Лейн куда-нибудь на юга, наслаждаясь больничным. Махнемся?

– Ты не понял. Я хочу уйти насовсем.

Николас вопросительно посмотрел на него. Но Рассел не торопился пускаться в объяснения. Он подавил тяжелый вздох и продолжил:

– Я уже давно начинаю понимать, что все это не для меня. Вдруг вчера я получил знак? Может, стоит попробовать себя в чем-то другом? Бросить службу и вернуться в Странглею. Начать новую жизнь…

Между ними повисла пауза, Николас не выдержал ее первым, но вместо слов он зашел обратно в дом, заглянул в кладовку на кухне, где одна на другой теснились коробки. Николас вернулся на крыльцо, держа в руках две шоколадки, протянул батончик напарнику.

– Ты помнишь ту коррумпированную кондитерскую? До сих пор оттуда. Я ем их всегда, когда у меня бывают плохие дни.

– Поэтому шоколадки до сих пор не закончились. Ты настоящий оптимист, Николас.

– Нет, просто не усмирил свою жадность, когда мы расхищали склады. А если серьезно, я прекрасно представляю, каково тебе сейчас. Синяки пройдут, но не все. Я имею в виду те, что внутри. Они почти всегда остаются. И заживают намного дольше, если исчезают вообще. Я говорю о том, когда меня разукрасили в подвале…

Расселу не требовалось вспоминать. Он напрягся. Николасу показалось, что для него эта история тоже веет кошмаром.

– Когда я очнулся в госпитале, мне сказали, что я вскоре приду в норму. В смысле физически. Но все равно в голове как будто нечто сместилось. Я никому не рассказывал, каких усилий мне стоило прожить те дни, уже после подвала.

Как ни странно, Николасу было легко поделиться этим с Расселом:

– Ночью мне удавалось заснуть только при включенном свете с окнами нараспашку. Я боялся запертых дверей. Боялся подниматься на лифте, оставаться в темноте и даже ездить в машине. Я думал, мне уже никогда не стать прежним, и в конце концов меня снова запрут, но на этот раз в сумасшедшем доме. Так продолжалось до тех пор, пока однажды меня не посетила мысль. В один миг я вдруг понял, что причиной всему вовсе не мой поврежденный мозг и необоснованные страхи, что моей вины тут нет. То была первая ночь, когда я лег спать в темноте. Мне было страшно. Но меньше всего на свете я хотел бы, чтобы эти твари победили, потому что я сдался. В жизни всегда будут встречаться те, кто готов вытереть об тебя ноги, втоптать в грязь. Худшее, что ты можешь сделать, так это отречься от того, что ты любишь и что действительно твое, это равносильно предательству самого себя. Неужели ты позволишь каким-то ничтожествам тебя остановить?

Рассел смотрел на Николаса как завороженный. Но тогда, вместе с уверенностью, недобрый огонек зажегся в глубине его зрачков. А Николас говорил, раскрывая перед ним подробности, не ведая о том, что подписывает себе приговор.

Вороной депос в деталях помнил их беседу на крыльце, как он пытался приободрить напарника и искренне желал, чтобы Рассел не уходил из полиции. Николас сильно к нему привязался и не мог представить себя в команде с кем-то другим. Многое стерлось из его памяти в тот день. Словно по волшебству, кончился дождь, и теплые лучи утреннего солнца падали на тюльпаны, незваными гостями выросшие в саду этой весной. Николас с Расселом съели по шоколадке, уворачиваясь от Флайка, который с упорством здорового медведя пытался забрать себе хотя бы кусочек запретного лакомства.

Теперь, когда вороной депос лежал на койке в психиатрической клинике, все равно что заключенный, события в подробностях проносились перед глазами, словно сама память пыталась помочь ему найти ответ.

Тогда, ранним субботним утром, вместе с последними каплями дождя в сад пришла Лейн. Николас даже помнил ее запах, когда она, положив ему руки на плечи, обняла его – аромат фруктов, смешанный с пряной корицей, живой в его памяти даже после ее смерти. В то утро она улыбалась, спокойная, уверенная в себе. Она не походила на ту робкую Лейн, которая была с ним вечером, а скорее на ту, которую он узнал ночью. Она села на крыльцо напротив Рассела, убрала длинную челку с его глаз. Соловый депос замер в замешательстве. Ее лицо находилось в нескольких сантиметрах, это выглядело так, будто Лейн собирается его поцеловать. Она лишь смотрела на ссадины.

– Болит так же сильно? – спросила Лейн, заглянув ему в глаза. Это прозвучало как вызов. Рассел не смог выдержать ее взгляда, опустив голову, снова стал казаться разбитым.

– Ты даже не представляешь, как… – ответил он едва слышно.

Лейн приподнялась, а он смотрел ей вслед с безысходностью, трогая ладонью лоб, словно пытался сохранить ее прикосновение.

– Но и это пройдет, – сказал он ей прежде, чем она ушла.

Николас вспомнил, как знакомое выражение беспристрастной холодности отразилось на лице Лейн. Только тогда он заметил, что они с Расселом в чем-то похожи, такое сходство обретают депосы, которые долгое время провели вместе.

Рассел уехал к себе домой. Он вызвал такси, поспешил скрыться, оставив после себя невысказанное сожаление. Рассел взял отпуск, но на работу все же вернулся, спустя две недели. Синяки зажили. Казалось, ничего не напоминало о том дне. Потерянным и разбитым Николасу суждено было увидеть его еще один раз, тогда слезы катились по щекам Рассела. Это произошло спустя полгода, когда он сообщал Николасу о смерти Лейн.

Глава 12

Настоящее, все еще психбольница “Голос лесов”.

Его трясло, как при ознобе. Когда-нибудь это пройдет. Если бы он только знал… Он бродил как в тумане, с трудом выбираясь из дымки собственных воспоминаний. Они подчинили его разум своей власти похлеще наркотиков и, в отличие от последних, открывали истину. Истину, от которой шерсть на спине становилась дыбом. Теперь ноги сами несли хозяина к цели.

Над парком психиатрической клиники повисла тишина. Она была точно радио, у которого не до конца убавили громкость, оставив шелест листвы и гулкое уханье крупной птицы где-то вдалеке. Крылатый призрак спланировал в ночи, сова приземлилась на ветку одной из сросшихся сосен. Еще выше – с фиолетовых небес смотрела луна. Такая мутная, словно по ней провели пальцем, смазав очертание, но ее присутствия оказалось достаточно, чтобы указывать ему путь во тьме. Как же давно он не видел этого бледного света… Его лишили возможности покидать четыре стены ночью, наслаждаться покоем, вдыхать запахи, совсем не похожие на ароматы дня. Последние две недели в его распоряжении был час прогулки, когда все остальное время украло заточение. Как, может быть, и остаток жизни. Кто-то должен за это ответить! Его руки шарились в проломе Близнецов-сосен, пока он не выудил оттуда то, за чем пришел. Николас еще раз окинул взглядом луну, наблюдающую за ним, темный силуэт корпуса клиники вдали. Подняли ли они тревогу, бросились ли его искать? Или же его отсутствия никто не заметил? Пока у него было время.

Не верилось, что каких-то двадцать минут назад он лежал на жестком матрасе в своей комнате. (Комнаты – зачем их так называют? Это больничные палаты. Словно психбольница, как в страшном сне, имела все шансы стать домом.) На соседней кровати храпел Бэнко. Но для Николаса не существовало ничего другого, кроме картин его прошлого. Вороной депос видел своего напарника, солового странглийца старше него на девять лет, к которому он впервые сел в машину новобранцем. Рассел ворчал на него, читал нотации, в перерывах они вместе пили кофе. С напарником Николас разделил множество бессонных ночей на дежурстве, бывал в ситуациях, от которых кровь стыла в жилах – они делили общие кошмары на двоих. Он доверял Расселу, как другу. Полицейскому, который его предал.

И эта ночь, как ни одна другая, распахнула ворота в прошлое, позволив ему найти ответ. Догадка пожирала его заживо. Николас знал, что не сумеет заснуть с ней в одной постели, даже если выпьет горсть чертовых таблеток снотворного (тогда он понял, что уже на них сидит).

Бэнко не услышал, как Николас ушел. В коридорах клиники было пусто и темно. Из дежурки на пол спускался прямоугольник света, доносился шум телевизора, настолько громко, что выбей Николас стекло, санитар навряд ли бы услышал. Вороной депос не знал, что делает здесь, руки сами потянулись к окну, когда в конце коридора промелькнула сухопарая тень. Еще раньше, чем Ероман приблизился, Николас узнал его. Для этого не требовалось видеть, только чувствовать: по шерсти проносился холод, все внутренние голоса в унисон велели сохранять бдительность, словно рыжий пациент мог наброситься в любую секунду. Но Ероман и не думал нападать. Он сделал вид, что не заметил Николаса, замершего у окна. Неуклюжей раскачивающейся походкой рыжий пациент прошел мимо, устремившись вверх по лестнице, на второй этаж, где находились изоляторы и кабинеты для процедур. Николас смотрел ему вслед. Проще было поверить, что Ероман, свободно гуляющий по коридорам, являлся частью галлюциногенного видения. (Может, в этот вечер его просто забыли привязать к кровати? Или у любого наказания истекает свой срок. Почему именно сейчас, когда Ероман должен интересовать Николаса меньше всего? Если разобраться, не только Рассел стал причиной его заточения.)

Но Николас все равно последовал за ним, не имея понятия, куда тот направляется. На второй этаж вела единственная лестница, даже блеклого света луны хватало, чтобы разглядеть пустой коридор – ни силуэта, ни затаившегося призрака, словно Ероман успел раствориться в воздухе. Вороному депосу показалось, что несколько секунд назад он отчетливо слышал хлопок двери. Николас подергал за ручки кабинетов – ни одна не поддалась. Он продолжил поиски и остановился у запасного выхода. Николас помнил эту дверь еще при свете дня, окрашенную густым слоем алой краски. Бэнко рассказывал, что она здесь по требованию пожарной комиссии и находится под сигнализацией. Николас толкнул дверь, страшась оглушительного звона, но кругом стояла та же тишина. На него смотрели, точно из прохода в другой мир, полотно звезд и силуэты сосен. Запахло свободой, свежестью и хвоей. Николас простоял так несколько мгновений, прежде чем опомниться. К зданию крепилась площадка с маршем лестницы, зигзагом охватывающая торец. Лестница шаталась от каждого шага, а он ступал осторожно и старался даже не дышать, не веря своей удаче. Настоящая эйфория охватила его, когда босыми ногами он коснулся земли. Вороной депос побежал вдоль деревьев, не замечая ни остроты шишек, впивающихся в ступни, ни хлестких ударов царапающих ветвей. Он замер, чтобы отдышаться, только когда на пути раздвоенным выродком появились сросшиеся сосны. Ноги сами привели его сюда. Вокруг было так же пустынно, никого, кроме какой-то хищной птицы, таящейся в кроне и сверкающей на него огоньками глаз.