Двойная тайна от Миллиардера. После развода

– Что вы, Клавдия Филимоновна. Никакого плотного графика. И вообще-то, я сменила фамилию. Нежели, забыли?

Преподавательница фыркнула и поджала сухие губы в морщинках. Поправила на носу увесистые очки с толстыми стеклами. От нее за версту разило нафталином и кошками. И мне даже не интересно знать, есть ли у Муратовой семья или близкие люди. Очевидно, что нет. Поэтому она так злится на счастье безродной девицы, которой посчастливилось выскочить замуж за самого богатого человека страны.

– Вот вы, Гросс, первая и пойдете мне отвечать устную часть. Готовы?

– Готова, – соврала я.

– Очень на это надеюсь, – недовольно ответила Клавдия Филимоновна. Поправила замшевый пиджак, и наконец разместила себя на преподавательском стуле.

По рядам студентов прошел шепоток. В группе с самого начала меня не замечали. Столичные штучки относились с презрением, а на парней я сама не смотрела. Повезло, что с Машкой мы оказались соседками по комнате, иначе подруг бы у меня вообще не было.

Но два года назад все изменилось. Я вдруг стала востребована. Парни не давали прохода, заваливая настойчивыми приглашениями на свидания и тусовки. Девочки старательно улыбались, обнажая зубы при встрече. Вдруг захотели дружить. Но я знала, что каждая из них готова будет оттяпать мне руку, стоит ее протянуть. Потому ни с кем не сближалась. А потом и вовсе перевелась на заочное отделение, появляясь в универе только во время экзаменов.

Сейчас же кто-то злорадно хихикал на придирки учителя. Кто-то, сохраняя нейтралитет, делая вид, что не обращает внимания. А кто-то, как Машка, тихо ругался сквозь зубы от вопиющей несправедливости. Последних было всего пара человек из всей группы.

– Тихо! – Гаркнула гарпия, и аудитория тут же замолкла.

Приспустила очки, строго глядя.

– Убираем все со столов. Никаких телефонов, конспектов, учебных пособий. Приступаем к письменной части.

По рядам прошел тяжкий вздох. В большие окна бил весенний солнечный свет, в воздухе кружились пылинки. Пахло мелом и чистящим средством.

А решающий экзамен определял годовую оценку. Я должна получить высший бал.

Заскрипели ручки по листкам и зубы несчастных студентов.

Я щелкала задания, словно орешки. Все это было хорошо мне знакомо. И на заочном можно плодотворно учиться, если ответственно подходить к этому делу.

– Ты все? Что в пятом задании? – шикнула Машка, вытягивая голову и заглядывая в листок.

– Теория множеств, – так же тихо сказала в ответ. Звука вообще почти не издала, лишь губами двигала. Но куда мне укрыться от зоркого взгляда мегеры. Она только за мной и следила.

– Уже закончили, госпожа Гросс, раз позволяете себе болтать не по делу?! – С хлопком уронила она книгу о стол.

– Закончила, – повесила голову я. Что будет дальше – известно. Следующие пятнадцать минут она будет пытать меня устно, изо всех сил стараясь завалить на каком-нибудь каверзном заумном вопросе.

– Тогда, прошу, – ехидным голосом сказала Муратова, указывая на стул рядом с собой. – Несите сюда вашу работу и себя, заодно.

Себя. На растерзание, ты забыла добавить.

Вздохнула. Волнение все же присутствовало, хотя материал я знала отлично.

Я уже поднялась на ноги, беря экзаменационный лист в руки, и собиралась выполнить указание Клавдии Филимоновны, когда дверь в аудиторию резко открылась, и с грохотом ударилась о соседнюю стенку.

От громкого хлопка все студенты тут же вскинули головы, устремляя взгляд к источнику звука.

А я замерла.

Потому что в дверях стоял… мой муж. Герман Гросс.

И он был до чертиков разъярен.

Герман возвышался каменным изваянием, на голову выше своих крупных охранников, неизменно маячивших у него за спиной.

Его хищный взгляд тут же выцепил меня из толпы студентов, и, прищурившись, остановился.

По рядам пошли восхищенные шепотки моих однокурсниц.

А мое нутро окатило дурным предчувствием.

Как Герман посмел заявиться сюда?! Прямо ко мне в институт! Хуже! Прямо в аудиторию! Во время экзамена!

Мой муж – почетный меценат этого университета. Заслуженный спонсор. И здесь его имя каждая собака знает и боготворит. От студентов до преподавателей. Но даже это не наделяет Германа правом срывать лекции!

Пока в моей голове проносились подобные мысли, Клавдия Филимоновна подобострастно пискнула, вставая со стула:

– Герман Альбертович… Господин Гросс, что вы здесь делаете? У нас идет экзамен, студенты…

Одного взмаха его руки было достаточно, чтобы женщина замолчала, прикусив свой язык. Ему даже не потребовалось смотреть на нее. Он по-прежнему не отрывал от меня темных глаз, кипящих всеми оттенками ярости.

Нет, внешне Герман оставался совершенно спокоен, и, пожалуй, никто из присутствующих не мог бы решить, что он зол. Никто, кроме меня. Ведь за два года я не плохо успела узнать этого человека.

– Я хочу поговорить со своей женой. – Его тяжелый рокочущий голос разнесся по аудитории. – Прямо сейчас.

Я дернулась, чтобы проследовать к выходу. Голова еще осознать не успела, а тело уже спешило исполнить приказ. Но Герман пригвоздил меня к полу, и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Наедине.

Я не успела понять, что муж имеет в виду, а вот все остальные оказались куда сообразительнее его непутевой жены.

– Конечно, конечно, – пролепетала Клавдия Филимоновна. Быстро подхватила журнал и свою книгу. Кивнула студентам, указывая немедленно освободить помещение.

Я возмущенно распахнула глаза, сверля Германа взглядом.

Как он смеет так поступать?!

Господи, какой же позор! Как же стыдно! Щеки окрасились всеми оттенками красного. Лицо полыхало. В душе кипела возмущенная злость.

Из-за меня всем студентам и даже преподавателю пришлось покинуть лекторскую прямо во время экзамена! Просто потому что Герману приспичило поговорить?!

Я так злилась, что неосознанно смяла в пальцах свой лист.

Провожала растерянным взглядом студентов, гуськом спешащих на выход.

Через миг тяжелая дверь снова хлопнула, оставляя меня с мужем наедине.

Пока я подбирала для Германа самые нелестные эпитеты, собираясь их бросить прямо в лицо, он, тяжело печатая шаг, подошел ближе.