Мой любимый доктор по вызову

Почему я тогда к ней ломился не важно. И, пожалуй, не имеет значения, почему она вызвала себе лже – врача. Важнее другое. Что мы будем делать здесь и сейчас.

– Так я захожу? – повторяю вопрос, который уже задавал… будто в другой жизни. А ведь не больше получаса прошло!

Глаза Ники на мгновение расширяются, а потом она говорит хрипло:

– Заходи.

Но только ты – рыба моей мечты!

Демид целует меня без всяких разговоров. Едва заперев дверь. Как будто переживает, что нас снова прервут. Или я передумаю. Я ведь могу… А нет, не могу. Если я откажусь, то вагина с либидо точно соберут чемоданы и свалят с концами.

Целует мокро, горячо, с гортанным выдохом, жадно. Так что я сама начинаю задыхаться. И не могу возразить или предложить там чай, кофе, познакомиться нормально… Какие разговоры, когда тебя целуют именно так?

Я не ожидала от него безусловной, порочной жажды, и что он разгоняется за пять секунд до скорости двести. Не то, чтобы я фантазировала… Но мне казалось, что такие уверенные в себе свободные красавчики вовлечены в секс ради возможности поставить еще одну галочку и получить оргазм. Свой. Хотя могут от исключительной щедрости еще и о твоем удовольствии позаботиться.

Но это я бывшего, пожалуй, вспомнила.

Демид другой. Жадный. И это круто. Так что и я разгоняюсь на раз – чего от себя не ожидала.

Во рту влажно от его слюны и языка, мне нравится. Как и привкус виски и чего-то пряного. Холод, который я чувствовала последние полчаса, после того, как он ушел, а другого Демида я прогнала сама, пропадает. Мне конкретно так жарко сейчас… Аж хочется раздеться.

«Это не поэтому», – стонет вагина.

У Демида волосы как у меня. Только темнее и жестче. И в них охеренно запускать пальцы. И глаза тоже серые. Но мои – с оттенком асфальта. В его же радужке мелькают проблески янтаря. Глаза я вижу, потому что тяну за волосы, чтобы оторвался ненадолго, и я могла сделать полноценный вдох…

И снова, стукаясь зубами, соединиться с ним, только бы поскорей наполнить рот его вкусом и запахом.

Он пришпиливает меня к стене и выправляет из-под пояса футболку, сжимает ягодицы, гладит по животу, тянется к груди, к соскам – блин, сколько у него рук, а? – и как-то очень ловко трет сначала одну вершинку, потом вторую, и между ног простреливает горячим удовольствием…

Мы еще до кровати не дошли и не разделись, а я уже готова кончить.

Может это возраст?

Где-то читала, что после тридцати у женщины сексуальная жизнь расцветает. Так это день в день начинается?

Задирает футболку выше и всасывает твердые горошины, бормоча что-то про клубнику. Прикусывает. Мне безумно хочется покусать его в ответ, но, похоже, я сегодня мало что решаю. И это тоже нравится. Что каждый сантиметр моей голой кожи облизан и согрет его дыханием.

Демид трет ребром ладони между ног, там где жесткий шов джинсов впивается в промежность и от остроты ощущений коленки подгибаются.

– Хочу тебя, – хнычу.

– Предлагаю переместиться на кровать.

– Я воспользуюсь твоим предложением.

– Пользоваться здесь буду я.

Мы не сразу двигаемся.

Вот так стоять, оказывается, тоже хорошо.

Когда тебя прижимают к стене, чтобы сполна ощутила возбуждение. Я и ощущаю. Нельзя пропустить такую дубину в штанах. Нельзя не потрогать – пусть даже через тонкую ткань брюк. Крепко провожу по всей длине и получаю в награду стон. А потом Демид с легкостью подхватывает меня и роняет на постель. И ловко избавляет от футболки и джинсов, оставляя на мне только тонкое, насквозь промокшее кружево, через которое и ласкает длинными пальцами. Такими же ловкими, как и все его движения. Не забывая целовать и тискать все, до чего дотягивается, так что уже скоро вся кожа будто течет и плавится, а не только валяющаяся в полуобмороке от счастья вагина…

При этом он все еще полностью одет. Кажется только ботинки с себя скинул. Как будто это я здесь шлюха, которую пользует серьезный мужчина…

Черт, я и правда шлюха. Потому что прямо сейчас собираюсь трахнуться с незнакомцем и мне очень нравится, что он не спрашивает ни о чем, а берет все, что успеваю ему подставить, выгибаясь…

– Разденься, – шиплю, не выдерживая. Меня не смущает моральная сторона – я просто очень очень хочу посмотреть на него голого. Провести по груди. Потрогать кожу…

– Если я разденусь, то уже не смогу остановиться, – сообщает совершенно серьезно, отрываясь от меня.

– Меньше всего мне надо, чтобы ты останавливался…

Я ловлю себя на более-менее внятной мысли, что с ним как-то удивительно легко. Будто мы давно знакомы и уже не в первый раз делаем это. Нет какой-либо неловкости, или желания втянуть живот или выключить освещение, или переживаний, что не смогу возбудиться достаточно… Подо мной наверное уже лужа натекла, глаза то и дело закатываются, потому что Демид хоть раздевается, но все равно постоянно отлынивает от этого процесса, чтобы потрогать меня в самых чувствительных местечках…

А потом мысли улетучиваются. И хочется восторженно пищать. Потому что там, под одеждой, он весь такой… туго-туго обтянутый кожей. Не перекаченный, но с четким рельефом и идеальными кубиками на животе, что я захлебываюсь слюной. Мне срочно надо облизать их…

– Не сейчас, – пресекает мой порыв

– Дай хоть пощупать, – я несу уже все, что думаю. – Они у тебя такие… Они правда настоящие? Говорят, что можно взять жир и закачать его так, чтобы выглядело кубиками.

Ржет. Сам кладет мою ладонь на живот, прижимает, чтобы убедилась – и правда настоящие, но у меня уже другая цель. Я ныряю под резинку трусов и тут же испуганно распахиваю глаза.

– Как он в меня влезет?!

– Справимся, – шипит сквозь стиснутые зубы, потому что испуг испугом, а трогать и поглаживать я не прекращаю, – Младенец же как-то тазобедренные раздвигает…

– Ты капец романтичный, – фыркаю, добираясь до влажной головки, и мы стонем одновременно. Он – потому что, надеюсь, приятно. Я – от ощущения бархатистой упругости.

Демид стягивает трусы и вдруг матерится:

– Резинки! У меня же нет с собой…

– Посмотри в коробке на тумбочке, – краснею немного.

Он приподнимает крышку, вытягивает ленты разного размера и присвистывает. Но спасибо, что не требует объяснений. Я потом расскажу, если захочет. А пока…

– Ц-цц… – выгибаюсь, чувствуя распирание. Зажмуриваюсь. Под веками искрит. А когда он плавно входит на всю длину еще и влага скапливается. Такие острые ощущения. Это одновременно болезненно и охуенно, не знаю чего больше. Но жалобный стон сдержать не могу.

Пытается отстраниться.

Чего? Лишиться вот этого ощущения – и так быстро?

– Не смей, – шиплю зло, обхватываю его для надежности ногами и загоняю ногти в голые плечи. И добавляю тише, – Просто дай мне время привыкнуть.

Растворился я в тебе, как в океане море

Демид