Бульдозер

Бульдозер.

1

Угрюмый ноябрь 1988 года начался промозглым затяжным дождём. Чёрный заводской дым щупальцами раскинулся над крышами цехов, на фоне насупившегося серого неба. Из-за каменных стен глухо рычали запертые машины.

Огромный, тускло освещённый участок с волочильными станами во вторник, за рабочую смену, высосал из Сашки последние силы. Металл не шёл, проволока постоянно рвалась. Ещё один тяжёлый, монотонный день в душном цеху.

Заправляя станок в ожидании сменщика, он услышал сквозь грохот машин крик мастера:

– Бульдозер! Аванс дают ! Зайди в бухгалтерию!

"Рановато как-то, сегодня ведь только первое", – подумал Сашка, двигаясь машинально, как робот, по длинному, мрачному коридору, отделявшему цеха от административной части завода. Ноги гудели после тяжёлого трудового дня, а поясницу жутко ломило. В свои 35 лет он чувствовал себя на все 70. Завод высасывал из него жизнь, отдавая взамен жалкие гроши, которых еле-еле хватало. Ранние морщины, сгорбленная спина, тяжелая походка, волосы с проседью и серые, холодные глаза. Он давно перестал узнавать того парня, что по утрам смотрит на него дома из старого зеркала. Просто какая-то несуразная потускневшая копия.

Сунув аванс во внутренний карман порыжевшей кожаной куртки, Сашка побежал на последнюю электричку. Нужно было ещё зайти в привокзальную лавку за бутылкой водки и конфетами для детей. Это была традиция, он всегда привозил малы́м конфеты в день аванса. Что останется – жене. Уголь на зиму закажет.

Катю Бульдозер не любил, женился по залёту. Была у него раньше одна городская, красивая. Мечтал с ней в Германию уехать, машинами заниматься, разбогатеть. Да так и не сложилось. Побоялся всё бросить, рискнуть. Молодость пролетела – не заметил. Жил как живётся, "как все". Катя подвернулась, в деревне нельзя без жены, потом дети родились. Хорошим отцом Сашка не был, слишком грубый, да и пил по-чёрному. Но детей он любил, как-то по своему, по-звериному, пальцем их никогда не трогал. А вот жене доставалось, и часто. Он вымещал на ней всю свою злобу, винил за пустую, тяжёлую жизнь. Особенно когда напивался. Катя терпела, слова бывало наперекор не скажет, уйдёт в свой угол и плачет тихонько. Никому не жаловалась, да все и так видели. Мало ли в деревне баб с синяками?

Электричка бежала всё дальше и дальше от города. Стояли ранние осенние сумерки, за окном уже почти ничего нельзя было разобрать. Народ ехал усталый после рабочего дня. Напротив уже изрядно выпившие мужики из соседнего цеха резались в дурака и матерились на весь вагон. Отъехали от очередного полустанка, Сашка решил заранее выйти в тамбур, чтоб не проехать свою остановку. Суглинки следующие. Потом долго ещё идти до деревни через посадки и поле.

– Здорово, Бульдозер! Как жизнь? Сто лет тебя не видел! – услышал он, закрывая за собой дверь.

Невысокий, щуплый мужчина, спиной прислонившийся к стоп-крану, разглядывал его из-под низко надвинутой драповой кепки. Блеснули чёрные, жгучие глаза.

– Здорово, Вовка! Пойдёт. – Сашка пожал протянутую ему руку и чуть хлопнул знакомого по плечу. – К матери?

– Куда ж ещё? Давно у вас не был на деревне,– вглядываясь в появляющиеся за окном огни переезда, сказал тот.

Вместе вышли из вагона. На станции стояла темень, хоть глаз выколи. Подождав пока отъедет электричка, стали спускаться по ступеням к заброшенному зданию вокзала. Дальше тропинка вела через посадки. Пронизывая ноябрьским холодом, завывал ветер. Вовка чуть отстал, поплотнее застёгивая куртку, затем достал из кармана фонарь:

– Давай вперёд, Бульдозер, я подсвечу. Что вам, аванс выдали?

– Выдали, – буркнул Сашка, углубляясь в заросли. – одно название!

Вовка был мутным типом, непонятно чем занимался, где работал. В деревне его не любили. "Кладбище в глазах" – так говорили про него односельчане. В тюрьме не сидел, вроде. Да дурное дело не хитрое. Пришла запоздалая мысль о том, что надо бы пропустить Вовку вперёд. А потом резкий, тяжёлый удар по голове.

Бульдозер очнулся от тупой боли. Хлестал ливень, превращая землю в месиво. Он с трудом открыл глаза, затылок сильно болел. Вокруг темно. Привстал, аккуратно потрогал голову. Та явно была в крови, но череп вроде цел. Пощупал внутренний карман с авансом – пусто. Все ясно, развели как пацана.

Сашка попробовал встать. Голова кружилась, бил озноб, его вырвало. Пошатываясь, он понемногу стал выбираться в поле, где было чуть светлей. Под проливным дождем дорога превратилась в болото. Бульдозер еле тащился, часто падая. Облепленные глиной ноги словно врастали в землю.

За полем виднелись Суглинки. Фонари не горели, окна в домах тоже были черными, стояла глухая ночь. Наверно он долго провалялся в посадках без сознания. Вот и забор, четвертый с конца улицы, деревянная калитка, которую сам сколачивал. Слева – голые ветки сирени, палисадник. Справа – сарай для угля и собачья будка. Тузик молчал. Обычно пес встречал хозяина радостным лаем, визжал и крутился, виляя длинным хвостом. Бульдозер подошел к будке, поднял цепь, валяющуюся в луже вместе с ошейником. Собаки нет. Убежала?

Дома все спали. Дверь всегда закрывали на ночь, на щеколду. Сашка подошел к окну, где спала жена и постучал. Ничего. Катя спала чутко, когда случалось вернуться посреди ночи – от первых стуков она сразу поднималась, зажигала свет и заспанная шла ему открывать. Постучал громче – ничего. Поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Открыто. Войдя, Бульдозер пошарил слева на стене, где был выключатель и нажал. Света нет. Опять что ли авария на станции? Он стянул мокрые насквозь ботинки в кухне, здесь же бросил на пол грязную куртку. В хату вел предбанник – холодный коридор, дальше небольшая комната с грубой, где за шторкой спали дети. Стараясь не шуметь, Сашка заглянул к ним. Кровати заправлены, в темной комнате отчетливо выделялись белые, пилоткой поставленные подушки. Детей не было. Он прошел в зал, где стоял их с женой диван. Диван был сложен. Катьки тоже нет. Что за черт?

Голова жутко болела и его все еще мутило. Бульдозер с трудом стянул с себя мокрую одежду, в углу на стуле нащупал верблюжье одеяло, завалился на диван и как мог, потеплее закутался. Хотелось согреться и ни о чем не думать. Завтра он со всем этим разберется. Найдет Вовку, заберет у него свои деньги. Жена и дети наверняка у тещи гостят. Сейчас ему просто нужно поспать.

Утро было серым, хмурым. Дождь так и не прекратился. Зато голова почти уже не болела. Сашка встал и полез в шкаф за одеждой. Заскрипела дверь, возвращая в детство. Шкаф был еще бабушкин, старый, из темного дерева, с резным застекленным окошком. Пацаном он любил прятаться в этом шкафу, зарываясь в цветастые платья. Вот и полка Кати, вроде все на месте. На вешалке любимая зеленая кофта. Вообще она была неплохой женой: аккуратная, хозяйственная, готовила вкусно. Как мать Катя – лучше и не придумаешь. Его, дурака, любила без памяти. Все прощала. Наверное и душу за него отдала бы не раздумывая.

Бульдозер достал старый, растянутый черный свитер и брюки, оделся и еще раз заглянул к детям. Вещи аккуратно на стульях развешены, портфели в углу. На стене, в массивной деревянной раме коллаж из черно-белых фотографий. Прадед, прабабка, их братья и сестры, дядька – все грустно смотрели на него с выразительных старинных снимков. На дочкиной кровати сидел огромный, мышиного цвета плюшевый медведь с оторванной лапой. Уля зачем-то пришила ему пластмассовые голубые глаза от поломанной куклы. Смотрелось это довольно странно. Да где же они все?

Родня жены жила на другом краю деревни. Сашка одел кирзачи, черный прорезиненный плащ и вышел из дома. Пес не вернулся. На улице – ни души. Это хорошо. Стыдно сказать: жена и дети пропали неизвестно куда. Что люди скажут?

На перекрестке он встал как вкопанный: сгоревшая мазанка дядьки Николая. Только вот дядька умер много лет назад, дом купили новые хозяева и заново отстроили его из кирпича. Он хорошо помнил эти черные, обугленные развалины, сам помогал тушить пожар. Соседи говорили тогда, что дядька сам сжег себя и парализованную Нюру, не выдержал мучений жены. Кто знает.

Теща жила у кладбища. Вот и ее дом. Дверь закрыта на навесной замок, а окна заколочены досками. Бульдозер поискал под крыльцом ключ, вошел. В доме пусто, слой пыли на мебели. Печь давно не топили, пахло сыростью. Сашка знал, где у тещи самогон. Достал из буфета мутную бутыль, с верхней полки взял граненый стакан. Налил до краев и залпом выпил. Как будто водой разбавили, совсем безвкусная. Налил и выпил еще, поморщился и вышел на улицу.

Ноги сами повели через дорогу, на кладбище. Недалеко от входа, слева, – свежая могила с крестом. Венки, цветы пластмассовые, холмик из черной, сырой земли. Тут ком подкатил к горлу а ноги сами подкосились. Какая-то безысходная жуткая тоска сжала сердце. Сразу понял: это его могила, почувствовал. Бульдозер опустился на корточки и закрыл лицо руками, все еще не веря, что умер.

Деревенское кладбище в Суглинках расположилось на живописном холме, в окружении полей. Внизу, на фоне фиолетово-черных туч, блестело озеро. Начался ливень. Сашка встал, надвинул на лицо капюшон и пошел вниз через кладбище. Спустился знакомой узкой тропинкой к озеру и скоро вышел к небольшой заводи среди камышовых зарослей. Здесь они с дядькой любили ставить осенью жерлицы на щуку. Хорошее место, спокойное. Над стылой водой поднимался молочный туман. Вдруг, сзади кто-то положил руку ему на плечо:

– Душу простудишь, Сашка!

Обернувшись, Бульдозер увидел пытливые, чуть прищуренные дядькины глаза. Это был Николай. Коренастый, плечистый, с каштановой лохматой головой. Окладистая борода лопатой, хитрая усмешка и большие, добрые, карие глаза. В правой руке дядька держал старую острогу, внизу у ног стоял садок с рыбой. На нем был одет потертый, залатанный пиджак не по погоде и любимые штаны из чертовой кожи, молескина, заправленные в высокие резиновые сапоги.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.