Ключ от солнца
Она снова вытащила ключ, принялась пристально рассматривать. Ника шагнула ближе – ей тоже было интересно: ключ и вправду ведь бы не простой. Но внешне в нём чудесным ничего не казалось. Он, конечно, отличался от ключей от квартиры, какие были у всех Никиных одноклассников. Был скорее как от папиного гаража: большой, тяжёлый, не под серебро, а как будто под бронзу – цепочки с подвесками из похожего металла продавали в магазинах для анимешников. Но нет, не золотой и не волшебный.
– К гаражу он подходит, – уцепилась Ника за первую же ассоциацию. – Это отца моего, я у него из кармана вытащила. Он меня отругал, и я думала залезть, на машине чего-нибудь нарисовать. Но потом поняла, что он догадается. Хочу вернуть теперь, пока не заметил.
Она сама удивилась, как складно врёт – хотя говорила первое, что пришло в голову. Спасло то, что это было полуправдой: пару месяцев назад Ника и впрямь разозлилась на папу настолько, что хотела его машину то ли исцарапать, то ли изрисовать. Но не стала.
– Хм, – Аня задумчиво поглядела на Нику: будто оценивала, насколько та действительно способна на что-то такое. В ответ Ника посильнее выпятила подбородок, силком заставила себя не отводить глаз, выглядеть смелой и наглой. И, кажется, получилось, потому что Анька вновь ухмыльнулась, – Ну, ладно, забирай. Только должна будешь пятьсот, а не сотку. До конца недели не отдашь – пеняй на себя.
– Идёт, – Ника кивнула, гадая, где возьмёт такие деньги. Шагнула ближе, уверенно протягивая за ключом руку – хотя на самом деле уверенности в душе Ники не было ни на йоту, а сердце заходилось в истерическом стуке где-то в районе горла. Но она сцепила зубы и нахмурилась, надеясь хотя бы не выглядеть до смерти перепуганной.
А потом Анька её толкнула.
Ника всё это время ждала подвоха – и всё равно удивилась. Неловко отступила назад, запнулась обо что-то, потеряла равновесие и глупо плюхнулась посреди крыльца. Анька грозно нависла над ней – взрослая, высокая, страшная. Ника едва не зажмурилась.
– Ты чего за ерунду тут несёшь? Думала, я не пойму, что ты гонишь?! – рявкнула Анька, набычившись. – Отвечай, что за ключ, а не то отлуплю!
Подкрепляя свои слова, она легко пнула Нику в голень – совсем не больно, не угрозой, а обещанием. Но Ника молчала, и только зубы сцепила покрепче. Да и как она могла сказать, что ключ принадлежит богу солнца и нужен, чтобы выпустить в мир лето! После такого ей бы точно влетело.
– Ну, как хочешь, – Анька замахнулась.
Ника зажмурилась и вся сжалась, подтянула колени к груди, закрывая спрятанного на груди соловья. Она была готова: ждала злого возгласа, боли, уже ощутимого удара по ногам. Но никак не визгливого, яростного вопля, который вдруг исторгла из себя Анька.
– Чего сидишь?! – еле перекричал её Соловей.
Ника вздрогнула и распахнула глаза. Анька по-прежнему стояла над ней, но теперь скрючившись и прижав ладони к лицу. Ника не успела заметить, что произошло, но смогла догадаться: от кармана её толстовки, в котором прятался Соловей, исходило лёгкое, уже угасающее сияние. Секунду назад оно было намного, намного сильнее.
– Ты и такое умеешь? – растерянно спросила она.
– Умею-умею, – ворчливо откликнулся тот, явно не готовый делиться подробностями. – Но надолго эффекта не хватит, так что хватай уже ключ и бежим отсюда.
Ключ по-прежнему был у Аньки в руке. Ника вцепилась в него и дёрнула изо всех сил, вырывая из стольной хватки. Анька вскрикнула, когда резьба царапнула её ладонь, попыталась вслепую ухватить Нику – но та проворно отскочила в сторону. А затем развернулась на пятках и побежала прочь что было мочи.
Мимо проносились деревья, дома, люди, рекламные баннеры, а она всё бежала, и бежала, и бежала – пока холодный воздух не начал жечь горло. Тогда Ника замедлилась, хотя всё ещё отчаянно пыталась то бежать, то идти, желая оказаться как можно дальше от школы. Но не смогла: остановилась, согнулась пополам, задышала тяжело и надрывно.
– Ты как, в порядке? – послышался голос Соловья.
– Нормально, – выдохнула Ника, хотя звучала совсем не нормально.
– Мы далеко, успокойся. Да и не будет она нас преследовать – нет смысла. Здесь достаточно людей, Марена может использовать любого из них.
Ника резко выпрямилась. Она стояла посреди главной улицы. Людей было немного – городок маленький, разгар рабочего дня, обед давно закончился – но кое-кто всё же ходил. А некоторые, кажется, поглядывали со странной, подозрительной неприязнью.
– Я больше бежать не смогу, – просипела она.
– А тебе и не надо. Марена не сможет уколоть больше трёх человек за раз. Но остальные прохожие заметят, если на тебя нападут, и остановят околдованных. Так что сейчас она ничего не сделает. Опаснее было бы оказаться где-то в безлюдном месте.
– Но они на меня смотрят.
– Потому что она пытается тебя напугать. Ты же тоже человек, у тебя тоже есть сердце, которое можно сковать льдом. А страх довольно холодное чувство. Не зря же говорят, что кровь от ужаса стынет в жилах.
– И как же мне не бояться?! – от безысходности Ника рассердилась, едва не топнула ножкой. Но в голосе Соловья послышалась улыбка:
– Злиться тоже неплохо. Злость – она горячая.
– Никогда не думала, что кто-то скажет, что злиться хорошо.
– Ну, злость лучше страха или равнодушия. Она толкает тебя к действиям.
Ника не нашлась, что ответить. Раздражение начало отступать. Страх остался, но уже не такой сильный – он ощущался скорее как лёгкая, едва заметная дрожь. Такую чувствуешь, когда втайне от родителей смотришь ночной ужастик по телевизору.
– Ладно, – выдохнула Ника. – И что мне теперь делать?
– Не заходить в пустые тёмные переулки, очевидно.
– Да нет же! С ключом этим мне что делать?
Ника разжала ладонь, и волшебный ключ мягко блеснул на солнце. Теперь, когда появилась возможность как следует его разглядеть, Ника немного разочаровалась. Она ожидала, что ключ будет большой, странной формы, украшенный какими-нибудь каменьями. Даже то, каким он предстал в руках Ани, не умаляло надежды: Ника думала, что в её-то руках ключик засверкает в полную силу!
– По-настоящему важным вещам не нужна цветастая обёртка, – Соловей точно прочёл её мысли.
Ника хотела было возмутится тому, что он без спроса залез в её голову – но вместо этого вдруг смутилась. Слова Соловья оказались уж больно меткими: Ника нередко зацикливалась на внешнем облике, причём не только вещей, но и людей. Так что она поспешила сменить тему и, спрятав ключ в карман рядом с Соловьём, спросила:
– Так что, куда идти?
– Прямо.
– А конкретней не скажешь?
– И рад бы, да не могу, – в голосе Соловья прозвучало искреннее сожаление. – Я чувствую силу Даждьбога, а не вижу его. Могу лишь сказать, что он недалеко, ты пешком доберёшься.
– Ну, хоть какое-то утешение, – пробурчала Ника.
И двинулась вперёд.
Она шла уже минут тридцать, а ничего не менялось. Люди неуютно косились в сторону Ники, Соловей успокаивал её и продолжал твердить: «Прямо, прямо». С каждой секундой слушать его становилось всё трудней.
Ноги у Ники ныли, руки – дрожали от напряжения. Она устала и ужасно хотела свернуть в парк, упасть на скамейку и сказать, что с неё хватит. Наверное, так бы и сделала, если бы не помнила слова Соловья: даже если Ника откажется ему помогать, Марена продолжит за ней охотиться. И если уж судьбу мира можно было возложить на ещё чьи-то плечи, то заботу о себе передавать было некому. Да и о Соловье – тоже.
– Долго ещё? – в очередной раз спросила Ника.
– Кажется, нет. И возьми чуть левее.
Она подчинилась. Не глядя, свернула налево. Смотрела в землю, лениво пинала мыском кроссовка какой-то камешек. И не сразу заметила, как асфальт под ногами подозрительно потемнела, будто бы…
– Чёрт, – проговорила Ника за мгновение до того, как сзади раздалось хлопанье тяжёлых, огромных крыльев.
Она резво обернулась, и всё равно не успела. Перед глазами промелькнула чёрная, неестественная дымка, формой действительно напоминающая какую-то птицу. А потом эта тьма накатила на Нику волной.
Всё было, как и говорил Соловей. Сердце будто пронзило ледяной иглой, и холод от груди начал двигаться во все стороны. Зубы застучали, спина покрылась мурашками. Но хуже всего было не это, а резко ускорившееся сердцебиение – это тело опередило разум, который ещё не успел осознать…
Страх. Соловей назвал его самым холодным чувством, и теперь Ника в этом убедилась. В мыслях один за другим стали мелькать самые пугающие кошмары. Вот её вызывают на уроке к доске, а она может только беспомощно мямлить. Вот кто-то ставит её подножку в школьном коридоре, и она падает на глазах у всех – и одноклассники смеются, смеются, смеются…
Каждый следующий образ становился страшнее. Ника вдруг вернулась на школьное крыльцо. Она сидела на земле, над ней возвышалась Анька, а за пазухой не было никакого Соловья. «Никто тебя не спасёт», – подумала Ника и зажмурилась, совсем как в действительности. Но это не помогло: за смеженными веками развернулся очередной кошмар.
Мама заболела. Она лежала в кровати, и лицо у неё было даже не белое – серое, ненормальное. Глаза казались тусклыми, они смотрели будто не на Нику, а сквозь неё. Мама тяжело дышала через рот, и её губы от этого совсем потрескались. С каждым выдохом из груди вырывался хрип, а у Ники замирало сердце. Она помнила, что это – пневмония. Два года назад от неё же умерла бабушка, а теперь…
– Нет, – Ника замотала головой, отступила от кровати. – Неправда!
Голос эхом отдался в ушах, и сжавшие её сердце тиски немного разжались: родительская спальня была совсем небольшая, эха там отродясь не было. То, что видела Ника, не могло происходить в действительности, не могло! Она ликующе улыбнулась, предчувствуя свою победу, а потом картинка перед глазами мигнула и несуществующая комната погрузилась во мглу.
– Эй! – Ника услышала шёпот откуда-то справа. – Ника, вставай!
Она с удивлением обнаружила, что закрыла глаза. Веки слипались, будто спросонья, верхние и нижние ресницы никак не хотели разлепляться. Ника с силой потёрла лицо, чувствуя, как снимает ладонями сон. Стало легче, и она смогла наконец-то моргнуть.
Потом моргнула ещё, и ещё – глаза никак не хотели привыкать к яркому солнцу. А когда привыкли, оказалось, что Ника находится в школе: почти лежит на задней парте прямо посреди урока, а Ира тычет её пальцем в плечо и пытается разбудить.
– Ну ты даёшь! – прошептала подруга со смесью ужаса и восхищения.
Ника сама себе поражалась. Она сообразила, что умудрилась уснуть на математике – матеша такого не прощала. Если бы увидела, то всё, сразу к завучу и звонить маме. А мама бы Нике все уши поотрывала!
От одной мысли об этом волосы на затылке встали дыбом. Ощущение это о чём-то напомнило Нике – она нахмурилась, пытаясь уцепить мысль за хвост. В голове вертелась какая-то фраза о страхе, но Ника никак не могла воспроизвести её в памяти – сколько ни напрягалась, ни поджимала губы, ни тёрла виски. Пришлось смириться, махнуть рукой. Мама в таких случаях говорила, что важное вернётся само, а остальное усилий не стоит.
Прозвенел звонок. Ника спешно записала домашнее задание, побросала вещи в рюкзак и вышла из класса. Очень хотелось умыться, так что она побрела в конец коридора. В туалете было пусто и холодно – кто-то умудрился открыть окно. Ника неуютно поёжилась, поражаясь, откуда взялся такой пронизывающий ветер посреди мая.
Горячей воды тоже не было. Она быстро плеснула холодной в лицо, и та мелкими иголками кольнула кожу. Неприятно, зато сработало: Ника только сейчас почувствовала себя проснувшейся. Хотя выглядела по-прежнему слегка помятой.
Ника перегнулась через раковину, чтобы поближе разглядеть отражение. Если подумать, всё было не так уж плохо: медные волосы не торчали во все стороны, кожа была чистая – подростковые прыщи каким-то чудом обошли её стороной. Ника улыбнулась самой себе, склонила голову набок, и осталась довольна увиденным. Подумать только, насколько симпатично может выглядеть рыжая девочка, если у неё нет веснушек!
Веснушек? Ника снова нахмурилась. Ей показалось странным, что она вспомнила о веснушках, ведь тех у неё отродясь не было! Хотя порой Ника представляла себя с ними – особенно когда сталкивалась с той девочкой из пятиклассников, которую вечно дразнили стишком про «рыжего конопатого».
«Рыжий-рыжий, конопатый», – раздалось в ушах разноголосое. Морщинка на лбу у Ники стала глубже. Почему ей казалось, будто дразнилка могла быть и про неё?
Вдруг дверь туалета распахнулась, да так резко, что Ника вздрогнула. Внутрь ввалилась Ира:
– Ты куда так убежала?! – то ли возмутилась, то ли спросила она.
– Да ты же видела, я там чуть не уснула. Надо было взбодриться.
– Хоть бы предупредила! Я тебя обыскалась, и Серёжа тоже!
– Серёжа? – тупо спросила Ника, и сама не поняла, чему удивилась: с Серёжей они были вместе с седьмого класса, когда им обоим было по четырнадцать лет – уже три года, получается.
– М-да, ты, похоже, до сих пор спишь, – Ира покачала головой. – Давай, просыпайся, нам ещё целую физкультуру отбегать надо!
Ника поморщилась: опять эта дурацкая беготня по кругу, нормативы, а ещё волейбол, в котором ей никогда ничего не удавалось! Хотя, подождите…
Физкультура прошла идеально. Ника легко прыгнула в длину, а потом команды чуть не подрались из-за того, с кем она будет играть. В волейболе она была настоящей звездой, особенно когда вставала прямо под сетку. Стоит ли говорить, что её команда победила с разгромным счётом?
А на выходе из раздевалки ждал Серёжа. На этот раз Ника про него не забыла – спорт помог наконец-то избавиться от вялости. Так что она, не задумываясь, подошла к Серёже, обняла его, чмокнула в щёку. Он обнял её за плечо, и вот так, в обнимку, они пошли к выходу из школы. Ника никак не могла перестать довольно улыбаться – ей казалось, что все смотрят на их парочку с восхищением. Ещё б не смотреть: Серёжа был самым завидным парнем на параллели!
Только малышам было на это всё равно. У начальной школы как раз начиналась вторая смена, и на первом этаже была куча детей: из второго, третьего, четвёртого класса. Ещё совсем маленькие, они постоянно что-то вопили, бегали, играли. Один мальчишка пронёсся у Ники под ногами – так близко, что она едва не споткнулась.
– Эй, мелюзга! – гаркнул вдруг Серёжа.
Подрезавший их мальчишка опрометчиво затормозил, и Серёжа тут же ухватил его за плечо, подтащил ближе. Пальцы его больно вцепились в руку мальчика – Ника видела, как он изо всех сил сжал зубы. Сердце кольнуло жалостью, захотелось попросить Серёжу смягчиться, но она отчего-то промолчала. А тот навис над мальчишкой, грозный и страшный.
– Ты чего творишь, идиот? Получить хочешь? Давай, извиняйся!
– Извините, – робко ответил мальчишка.
– Не слышу! Громче давай, чтобы вся школа урок усвоила!
– И-извините! – мальчик попытался говорить громче, но запнулся.
– Ты чего, не только тупой, но ещё и глухой?! Я тебе что сказал?!
Ника не знала, кто смотрел на Серёжу с большим испугом: мальчишка или она сама. Ей почему-то казалось, что Серёжа никогда не был таким, не мог – он должен быть добрым, понимающим, вежливым.
– Серёж, – осторожно проговорила она, потянула его за рукав.
– Чего? – тот недовольно обернулся.
Нике захотелось отступить – таким пугающим было его лицо. Но она удержалась, лишь заговорила тихо, совсем как мальчишка:
– Оставь его. Ни к чему.
С секунду ей казалось, что Серёжа высмеет и её, но тот вдруг дёрнул плечом, ухмыльнулся:
– Ты права, нечего на эту мелюзгу время тратить, – повернулся к мальчику. – Вали давай.
Напоследок Серёжа ответил мальчику подзатыльник. Ника ничего не сказала – и устыдилась этого. Всё время, пока они шли к выходу из школы, переступали порог, спускались с крыльца её не оставляло чувство неправильности происходящего. В её мечтах было совсем не так.
– Вероникааа… – вдруг что-то привлекло её внимание.
Ника остановилась, повернула голову и с удивлением обнаружила рядом девочку лет тринадцати, взъерошенную и курносую. Она стояла, с опаской глядя на Нику снизу-вверх, и протягивала ей бумажку. Ника присмотрелась: сто рублей.
– Зачем они мне? – удивилась она.
– Но как же… Ты же сказала, что если я тебе две тысячи отдам, то он… – девочка покосилась на Серёжу и не договорила, тут же поспешила отвернуться. – И разрешила по частям приносить, да же?
Её слова о чём-то напомнили Нике. О чём-то важном, что маячило на грани сознания ещё с урока математики. О чём-то, связанном с холодом и страхом, но ещё – с солнцем, с летом и с пением…
С одного из деревьев вдруг вспорхнула птица. Ника вскинула голову, всматриваясь – почему-то ей показалось необходимым узнать, кто это был. Но птичка была совсем маленькой, рассмотреть её не было никакой возможности. Ника могла её только услышать – и услышала, потому что та вдруг запела, зачирикала, будто немного причмокивая.
– Соловей, – узнала Ника, и сразу же поняла, что никак не могла этого знать. Если только полузабытый сон, приснившийся на уроке, не был правдой.
И вдруг он перестал быть сном, а превратился в воспоминание. Она живо представила мальчишку с рогаткой, птицу с вывернутым крылом, худощавого парня в её собственной спальне, пугающее хлопанье за спиной, нависающую над ней Аньку, косые взгляды прохожих, тёмный переулок…
– Ты уверена, что этого хочешь?
Ника вздрогнула, и отшатнулась от Серёжи. Впрочем, это уже был не он: в теле повзрослевшего на пару лет одноклассника, в которого Ника когда-то была тайно и постыдно влюблена, находилось что-то другое. Оно смотрело на неё потемневшими, нечеловеческими глазами, в которых странными смотрелись отголоски эмоций – сожаления и разочарования.
– У тебя может быть всё, что захочешь, – проговорило оно. – Никто не поймает за сном на уроках, никто не будет шикать во время игры в волейбол, никто вообще не посмеет тебе и слова сказать, никто не будет дразнить. Да и не за что будет: веснушек-то больше нет.
Почему-то, сказанные его голосом, её мечты звучали особенно глупо. Дался ей этот волейбол и эти веснушки! Пускай опять прилетает мячом, пускай зовут конопатой, лишь бы не сбылось это – испуганные младшеклассники, грубые друзья и она, заносчивая, наглая, спящая на уроке и вымогающая деньги у каких-то детей!
– Да иди ты! – выпалила Ника. – Вместе со своей хозяйкой! Чего ты знаешь о том, чего я хочу!
Раздражение и стыд заставили её покраснеть, жар прилил к щекам. Сердце снова кольнуло, но уже чем-то тёплым – не страхом, а пониманием, что она всё делает правильно.
– И как ты вообще смеешь нарушать ход вещей! – распалялась Ника. – Мне должно быть четырнадцать, и я должна быть глупой, и не должна спасать мир от какого-то вроде тебя! И за зимой должна идти весна, а потом обязательно лето, и не должно быть в мае такого ветра!..
Ника понимала, что заговаривается. Страх, неловкость, усталость навалились на неё вместе с непреходящей абсурдностью происходящего и теперь выплеснулись наружу. А хуже всего было то, что существо в теле школьника продолжало с сожалением на неё смотреть, и ничего не менялось, и школа не исчезала, и иллюзии никуда не уходили, а Ника понятия не имела, что ещё она могла сделать! Она понимала только, что все эти зимние создания должны были бояться тепла, но тепла рядом как раз и не было – только она ещё каким-то чудом теплилась в этом мире тоски и прохлады!
И стоило Нике подумать об этом, как её осенило. Она сорвалась с места, и быстро, пока оно не сообразило – а она сама не осознала всё безумие своего поступка – обняла это существо в теле подростка. Кожу обожгло холодом, а потом тело в её объятиях исчезло, превратившись в чёрную дымку. И вслед за ним в дымку превратилось всё: испуганная девочка, деревья, школьный двор, сама школа. Ника взмахнула рукой, пытаясь рассеять марево, и это вдруг помогло – она увидела серую стену и осознала, что сидит прямо на земле в переулке, а рядом неистово чирикает Соловей.
– Да вернулась я, вернулась, – ворчливо проговорила она. – Замолчи уже.
– Не замолчу! – строптиво воскликнул он. – Ты почему не смотришь, куда идёшь? Я же предупреждал: никаких переулков и тени, надо находиться на улице, среди людей!
– Но ты же сам сказал, что надо налево!
– А ты могла повернуть не там, а на нормальном перекрёстке!
– Могла, но я устала! Что ты меня теперь за это, съешь?!
Ника готова была накинуться на Соловья, когда поняла, как, должно быть, выглядит со стороны девочка, ругающаяся с мелкой птицей. Он, кажется, тоже об этом подумал, потому что секундой спустя перед ней появился знакомый худощавый паренёк. Он сел на землю напротив, прислонился спиной к противоположной стене.
– Я волновался.
– Ты меня спас.
Оба понизили тон, заговорили до странного. Ника огляделась по сторонам: они оказались в тупичке за зданием каком-то магазина, в паре метров справа дорогу перегораживал металлический зелёный забор.
– Нам разве не надо уйти отсюда поскорее?
– Нет, – Соловей покачал головой. – Ты что-то сделала с вороном. Если бы я не видел, то ни за что не поверил бы в это, но он вылетел отсюда в ужасе.
– Я его обняла, – проговорила Ника, и вдруг хихикнула.
– Что ты сделала?!
Ника не стала повторять. Во-первых, она была уверена, что он всё правильно расслышал. Во-вторых, говорить не было никакой мочи – её вдруг разобрал неконтролируемый, истерический смех, от которого на глаза выступили слёзы. Глядя на неё, Соловей тоже не сдержался и рассмеялся. Ей от этого стало только веселей, и она перешла уже на откровенный хохот. Так они и смеялись с минуту, нервно поглядывая друг на друга и не в силах остановиться.
Наконец, Ника смогла затихнуть:
– Чувствую себя ужасно.
– Осталось немного. Даждьбог прямо за следующим поворотом.
Она должна была обрадоваться этому, но почему-то ощутила тоску. Всё заканчивалось: погоня, безумие, день, а вместе с ними – чудеса этого дня, в который всё неожиданно обретало значение.
Вставать и идти не хотелось, но Ника пересилила себя.
– Давай, превращайся обратно. Человеком я тебя не донесу.
– Тут правда недалеко, я дойду.
Они пошли медленно. Ника видела, что Соловей держался из последних сил, но когда хотела предложить помощь – он так зыркнул, что Ника прикусила язык. Только всю дорогу косилась на него, готовая в любой момент подставить плечо.
В заботах о Соловье она не сразу поняла, что больше не обращает внимания на взгляды прохожих. Ника не знала – по-прежнему ли через них смотрит Марена, или люди глазеют просто из-за её вида: сидение на земле не прошло даром, Ника выглядела очень потрёпанной. Но в кои-то веки ей было всё равно, что думают другие.
– Нам сюда, – остановился Соловей почти сразу за поворотом.
Ника думала, что ничему уже не удивится, но оказалось, у мира заготовлено для неё ещё немало сюрпризов. Этот выглядел как табличка «Солярий» рядом с белой дверью из пластика.
– Солярий? – прочитала она вслух, но менее странно вывеска выглядеть от этого не стала. – Серьёзно?
– Ну, он же бог солнца, – Соловей пожал плечами, однако Ника заметила: на его лице на мгновение тоже промелькнуло недоумение.
Переступив порог, они оказались в типичном для салона красоты холле – Ника провела в таких немало времени в ожидании мамы. Внутри было светло, напротив входа стояла стойка администратора, чуть поодаль расположились уютный диванчик и столик с женскими журналами. Женщина за стойкой при виде них вскинула брови, и явно собиралась сказать что-то в духе: «Вы ошиблись», – как вдруг обратила взгляд на Соловья.
– Ты?! – воскликнула она. – Что ж с тобой приключилось!
– Неудачно упал, – откликнулся тот, но она не слушала: выпорхнула навстречу, подхватила Соловья за локоть и, игнорируя возращения, оттащила на один из белых диванчиков.
Ника осталась стоять посреди холла, не зная, куда себя деть.
– «Упал!» – фыркнула женщина. – Друзьям такие сказки рассказывай. – Да ты же почти без сил! Так, сиди тут, сейчас я достану тебе горячего чая…
– Ника, познакомься с Мокошью, богиней плодородия и всего подобного, – не обращая на неё внимания, повернулся Соловей к Нике. – А это – Ника. Она помогла мне доставить ключ.
– Ключ? Какой ещё… – тут женщина вскочила, всплеснула руками. – Ты что ж это, маленькую девочку заставил с собой от воронов бегать?! Совсем с дуба рухнул?! Ох, девочка, ты-то сама как, цела?
Теперь вихрь заботы закрутился уже вокруг самой Ники. Та не заметила, как оказалась на диване рядом с Соловьём, а в её руки сунули кружку горячего чая – судя по запаху, травяного. Ника осторожно глотнула, варево разлилось по её телу блаженным теплом, а сама она откинулась на спинку диванчика и уже начала прикрывать глаза…
– Осторожно, уронишь! – Соловей подхватил кружку, едва не вывалившуюся у неё из рук. – Мокошь, кончай суетиться! Где Даждьбог, мне нужно отдать ему этот треклятый ключ, чтобы всё наконец-то закончилось!
