Тот узор подбивает меня.
«Головокружительные метры…»
Головокружительные метры,
Окна, крыши.
В стёклах радужные спектры.
Выше, выше!
Солнце пляшет по карнизам —
Вид с балкона.
Город тёмный ещё снизу,
Ещё сонный.
И завис прозрачной плёнкой
Лёгкий холод.
Не дробят асфальт со звонким
Звуком долот.
Каблуков поспешный стук
На светофоре.
Ног, голов, плащей и рук
Сплошное море.
По дорогам дождь разлился
Перламутром.
Это – пробки и развилки.
Это – утро.
Ноябрь
Давится холодным ветром солнце,
Листья рвёт и кружит ураган.
Облака, как раскалённый стронций,
Будят раздражённых горожан.
Изморось играется уныло
Сотней разных шапок и пальто.
В небеса, посыпанные пылью,
Не поднимет глаз своих никто.
В ртутных точках ливня на асфальте
Этажи и люди проросли.
Дождевые капли крутят сальто,
Достигая неживой земли.
Вместе с треском инея застонет
Сине-серебристая, как сталь.
Городу в туманном капюшоне
Осень полумёртвую не жаль.
«Давай не рассказывать маме…»
Давай не рассказывать маме,
Что в коже краснеют порезы.
Мы справимся как-нибудь сами,
Пусть даже вшивая протезы.
Давай не расскажем, что в крови
Осталось немного спирта.
Убиты своей же любовью,
Бутылка давно уж разбита.
Не знает она, сколько боли
Друг другу с тобой причинили;
О разделении роли,
О разделении силы.
С тобою пускай нашу стаю
Они зажимают углами,
Я об одном умоляю —
Давай не рассказывать маме.
«Пышут жаром рыжего огня…»
Пышут жаром рыжего огня
Полные, взволнованные губы.
В жажде ближе к ним принаклонясь,
Тёмные оттенки нежно-грубы.
Ловких пальцев тонкая игла
Бегает по шёлковой рубашке.
Пусть пыталась, всё же не смогла
Спрятать чувство буйное в упряжке.
В комнате темно. Она как спит,
Но глаза напротив пьяно-ярки.
Бесится, срывается с цепи
С голодом и жаждой пироманка.
Уголь бит встревоженным огнём
Больно, и тепло, и неприятно.
Ночь. Они на пять минут вдвоём,
А на чёрном платье красным пятна…
«Твоя тиара – золото с алмазом…»
Твоя тиара – золото с алмазом,
Глаза – зелёно-платиновый мрак.
Короноваться, вероятно, все горазды,