Кошкин дом с убийцей

– Элик? Хочет вернуться?

– Я сам слышал, как твой отец его убеждал вернуться под отчий кров и поселиться тут с вами. И Элик сказал, что подумает.

– Подумает – это не значит, что согласится, – разочарованно вздохнула Алиска. – Но все равно, новость интересная. Спасибо тебе.

Она подошла к зеркалу и стала приводить себя в порядок.

Саша тем временем кое-что вспомнил и завертел головой по сторонам.

– А где же картина?

– Какая картина?

– Ну та, со щеночками. Ты говорила, что картин было две.

– Верно.

– И где вторая?

– У отца.

– Ты говорила, что повесила ее у себя.

– Верно, сначала я повесила ее у себя. Потом отец увидел, она ему понравилась, он ее у меня попросил. Я и отдала.

– Так она у него в комнате? А можно на нее посмотреть?

– Пойдем, я тебя провожу.

Комната Георгия Сергеевича была раза в четыре больше комнаты Алисы, которая была откровенно маленькой. Хотя свободного пространства в доме было предостаточно и для единственной дочери любящий отец мог бы выделить комнатку и побольше. Да и обстановка в комнате отца заметно отличалась от обстановки у самой Алисы. У дочери стояла мебель, оставшаяся еще с того времени, когда Алиска была подростком, простенькая, из крашеной ДСП. А вот у Георгия Сергеевича вся мебель была из натурального дерева, и не какой-нибудь там сосны или березы, а из ценных пород.

Но при этом в комнате Алисы было светло и дышалось легко. А в комнате ее отца атмосфера была какой-то тяжелой. Возможно, частично из-за тяжелых гардин или крупных алых цветков на обоях. Пол и двери были темными, мебель тоже, общая атмосфера в комнате создавалась какая-то пугающая. Зато картина в потемневшей от времени раме отлично вписывалась в антураж. У Алиски на ее обоях в цветочек и с легкомысленными розовенькими занавесочками на окнах такая старинная картина была бы попросту неуместна. Алиске подошла бы акварель, а живопись маслом лучше смотрелась в комнате ее папеньки.

– Ну как? Нравится тебе?

С ответом Саша затруднялся. Сюжет картины был прост и незамысловат. Породистая охотничья сука лежала во дворе, а возле нее суетились четверо разномастных щенков. Стоял ясный летний денек, от травки и цветочков веяло покоем, покосившийся заборчик указывал на то, что дело происходит где-то в тихой сельской местности. Нельзя сказать, чтобы картина как-то особенно сильно впечатляла, да и краски от времени сильно потемнели, но какая-то своеобразная прелесть, присущая всем старинным вещам, в ней все же была.

– А кто художник?

– Не знаю, не интересовалась.

– Можно взглянуть на нее поближе?

Саша подставил стул и внимательным образом изучил картину. Если подпись и была, то она скрывалась под слоем многовековой грязи.

– А кто вам подарил эти картины?

– Тетя Фрейя.

– Что ты говоришь!

– Ты ее помнишь?

Саша кивнул. Тетя Фрейя была очень древней старушкой, скончавшейся несколько лет назад. Саша запомнил ее сухой, скрюченной и слегка в деменции, потому что его она всегда называла Гошенькой и упорно путала его с самим Георгием Сергеевичем.

– А у нее эти картины откуда?

– Тетушка Фрейя была из семьи врача, который даже после революции сумел хорошо устроиться в новой формации. Ни он сам, ни его семья никогда не подвергались никаким репрессиям. Ни тюрьмы, ни ссылки, никаких этих ужасов, которые так часто ставят в вину большевикам. Отец тетушки Фрейи никогда не интересовался политикой, он всю свою жизнь благополучно трудился на благо людей нового Советского государства, как до этого занимался тем же в царской России.

– Люди болеют при любой власти, – поддакнул Саша.

– И любой власти нужны хорошие специалисты. Так что все или почти все заработанное Василием Сергеевичем в прежние времена удалось сохранить. У бабушки Фрейи квартира была буквально заставлена антиквариатом. Но кроме картин она нам ничего не подарила.

– У нее же был сын.

– И сын, и дочь, но они с нами почти не общались. Даже не знаю, что с ними теперь. Связь между нами давно прервалась. Ну что? Налюбовался?

Саша медленно кивнул. Он все еще не мог прийти в себя от изумления. О прижимистости тетушки Фрейи в их семье ходили легенды. Невзирая на свое богатство, она экономила в мелочах буквально на всем. Говорили, что она дважды и даже трижды умудрялась заваривать гостям один и тот же кофе из цикория. Вместо сахара использовала дешевый подсластитель. Но при этом себе и своим детям она не стеснялась подавать самый лучший шоколад со сливками и наслаждалась им в присутствии гостей, которым предлагалось «лакомиться» чуть сладковатой, попахивающей тряпкой бурдой.

Никто в семье не мог похвастаться тем, что у него сохранилась о тетушке добрая память или хоть что-нибудь на память. Саше, например, старушка на его десятилетие подарила пустой фантик от шоколадки, уверяя, что он еще долго сохранит свой чудесный аромат. Понюхаешь – и сразу представишь себе его вкус, это даже полезней, чем сразу взять и съесть.

А всем своим племянникам на Новый год она неизменно и весьма торжественно преподносила ровно по одному мандарину. И это притом что муж тетушки занимал видную должность и вся семья питалась из райкомовских пайков, в которых бывала и икра, и копченые колбасы, и балык, и прочие вкусности, редко поступавшие на прилавки обычных магазинов.

Об этом Саша думал, садясь за стол. Он даже спросил у папы, а что из подарков тети Фрейи у него сохранилось. На что папа очень удивленно ответил, что, кроме несчастной карамельки, такой сухой и старой, что казалась почти каменной, он вспомнить ничего не может. Но мама велела ему быть справедливым и напомнила, что когда-то тетушка подарила ему октябрятский значок.

– Это не в счет, – отмахнулся папа, – потому что значок она потом у меня забрала. Сказала, что я уже вырос, стал пионером, значок октябренка нужно вернуть ей. Ну я и отдал. Правда, того самого у меня уже не было, я его то ли потерял, то ли куда-то задевал, никак не предполагал, что его придется со временем вернуть. Так что пришлось идти в магазин и покупать там новый. Но тетушка долго ворчала, что я не сумел сберечь ее подарок, и очень обиделась, что я так невнимательно отнесся к ее дару.

– Наверное, поэтому она тебе больше ничего не дарила. В воспитательных целях! А вот дяде Георгию она подарила две старинные картины.

У отца глаза сделались как плошки. И он чуть было не подавился салатом из морепродуктов, на который налегал по совету мамы.

– Чего? – прокашлявшись креветками, спросил он. – Не может быть!

– Может, это случилось из-за того, что бабушка Фрейя под конец жизни была не в себе?

– Даже если бы старушка полностью выжила из ума, то там оставались на страже Алла с Женей. Ее дочь и сын. Вот уж они бы сумели объяснить любому счастливчику, что никаких подарков ему не причитается. Не знаю, тут явно какое-то недопонимание. Никогда не поверю, что картины достались Георгию именно от этой его тетки. Ты ничего не путаешь?

Саша объяснил, что ему так сказала Алиса, и на этом разговор о картинах закончился. К этому времени подоспело запеченное на углях мясо, и все смогли приступить к основной части праздника. Папа отвлекся на своего соседа слева, а Саше тоже нашлось с кем поболтать. Рядом с ним уселась одна из подружек Георгия Сергеевича, которая принялась рассказывать Саше о своей жизни. Рот у тетеньки буквально не закрывался, и за короткое время она умудрилась посвятить юношу во все детали своей богатой трагическими событиями жизни.

– Первого мужа я потеряла еще совсем девчонкой. Погиб глупо, под поезд угодил. Конечно, пьяный был, чего уж греха таить, в неположенном месте переходил, поезд не заметил, ну и погиб. Очень я горевала, с дочкой на руках осталась, хорошо еще, что родители мне в ту пору помогли. У них дом был, они летом комнаты сдавали, времянки поставили, их тоже сдавали, тем и жили. Да еще сестра помогала. Потом я второго своего мужа встретила, он тоже из местных был. Сильно пил, но зато и зарабатывал прилично. Он в загранку ходил, полгода в рейсах, полгода дома. Что не успеет пропить, на то мы с дочками и живем. У меня и от этого брака тоже дочка родилась. Умер он от цирроза. Стала я второй раз вдоветь. К этому времени дочки мои уже взрослые стали, замуж вышли, уехали. Я одна осталась. Я одна, и Георгий Сергеевич один. Чуешь, к чему я клоню?

– Вам бы хотелось с ним объединиться.

– А я о чем говорю! Мы же с ним, считай, соседи. К тому же если я к мужу перееду, то кому-нибудь из моих девочек могу свой дом отдать, а вторую сюда позову жить. У Георгия Сергеевича дом большой, в нем всем места хватит.

Саша кивал и мечтал избавиться от говорливой тетки. Но такая уж была его несчастливая планида, что, удрав от одной «невесты», он тут же попался в руки другой. Ее звали Глафирой, она замужем никогда не была и считала, что это дает ей моральное преимущество над другими соперницами.

– Эмма двух мужей схоронила, Лидка – одного, а Алевтина и сейчас со своим хахалем живет. И ведь при живом мужике не стесняется на соседа глаза пялить! К сожительству моего Георгия склонять пытается. Конечно, понять ее можно, Димка ее против Георгия никакого сравнения не имеет. Но ведь надо же какую-то порядочность иметь. Вот я всю свою жизнь блюла невинность, хранила себя для того единственного, которого встречу. Георгий должен отдать предпочтение невинной девушке, а не повидавшей всякого матроне!