Кобель домашний средней паршивости

– А мальчик ваш говорит: четверых человек видел.

Толик почесал репу.

– Мальцу, конечно, видней, он же трезвый был.

– И кто этот четвертый?

– Не помню я никого. Наверное, он позже к нам присоединился, когда у меня память уже не работала как надо.

Вероятно, так оно и случилось. Но кто был этот четвертый? Один из тех, кто предложил Ваську дармовую выпивку в обмен на приглашение Жеки к общему застолью? Или это был кто-то другой? Опять же. Как долго этот другой оставался в парке? Может, пришел случайно, посидел да и ушел? А может, пришел, посидел да и ушел, забрав с собой того же Жеку? Увы, ни Вася, ни Толик, ни даже сам Жека объяснить этого не брались.

– А внешность тех двоих ты не запомнил?

– Один противный такой. Рожа толстая. Нос сизый и сам красный. Мне он не понравился. А второй симпатичный. Я даже удивился, что он там забыл. Он один из них трезвый был.

Услышав про трезвого участника застолья, Саша оживился. Похоже, что-то наклевывается. Трезвый с пьяными просто так сидеть не будет, только если ему от них что-то надо. Определенно, у этого четвертого было какое-то дело.

– Опиши мне этого трезвого, – попросил он.

– Одет аккуратно, очки темные, бородка.

– Бородка? А какая? Длинная?

– Нет. Такая… как у испанцев. Сейчас покажу.

Мальчик куда-то ушел, потом вернулся с учебником истории и раскрыл на завоевании Америки конкистадорами.

– Вот, – ткнул мальчик в главного, надо полагать, долженствующего изображать Кортеса. – Такая борода и была у того мужчины. Он о чем-то с тем противным разговаривал. А когда мы с папой ушли, они тоже поднялись и пошли. Но не за нами, а в другую сторону. Дядя Вася один в парке оставался.

– А бородатый с противным потом ушли? Или уехали?

– Не знаю.

– Этот с бородкой он на машине был? Его кто-нибудь еще ждал?

– Не видел. Я папу забрал, и мы с ним ушли. Все. Больше я ничего не знаю.

Саша поблагодарил мальчика и ушел.

Оказавшись на улице, Саша присел на ближайшую лавочку и набрал номер Льва. Должен же он дать ему отчет. Но Лев трубку не брал. Сашка набрал номер участкового дважды, а потом плюнул. Наверное, Лев на совещании или на задании. Когда сможет, сам перезвонит. А пока что Сашке придется действовать своими силами и на свой страх и риск. И от такой незапланированной самостоятельности Саша совсем растерялся.

К тому же он чувствовал голод, усталость и, самое главное, смутное неудовольствие самим собой и своими методами работы. Взялся вести расследование, а толком ничего не узнал. Целое утро потратил на беготню, а проку с гулькин нос. И хорошо, что Лев не берет трубку. Взял бы он ее, а что Саше сказать? Сказать-то Саше, по сути, и нечего.

Ну узнал Саша, что двое каких-то типов хотели что-то получить от Жеки, для чего и подговорили двух алкашей, Васю с Толей, чтобы те пригласили Жеку в свою компанию. И даже халявным бухлом их снабдили. А что дальше? Зачем те двое незнакомцев это сделали? И зачем упаковали Жеку в короб? И самое главное, кто эти двое? Где их искать?

И еще не ясно, почему эти двое, если это они, увезли Жеку за тридевять земель, почти на другой конец города, где и выбросили, предварительно заколотив в тесный ящик? Не могли найти местечка поближе, чтобы там оставить короб с Жекой?

Нет, никакой вразумительной версии у Саши по-прежнему не просматривалось. Столько усилий, и все насмарку. Было отчего приуныть.

Глава 4

Саша просидел на лавочке довольно долго. Постепенно его мысли обрели какую-то ясность. Как ни мало сказали Васек с Толиком, они все же признались Саше, что у двух неких злодеев, один из них с бородкой, был интерес персонально к Жеке. Что-то эти двое хотели от Жеки получить уговорами или даже обманом. Еще больше Саша приободрился, вспомнив об атмосфере, которую ему удалось почувствовать в семье Жеки, если бывшую жену и ее нового мужа с соседом вообще можно считать семьей.

И снова в голову к Сашке полезли мысли, которые его уже посещали раньше. Надо бы пошевелить это гнездо. Очень уж неприязненно относились к Жеке его близкие. Они даже не скрывали своего желания избавиться от Жеки. Он был им неудобен. Он им прямо мешал. Они мечтали его переселить в другое место. А что, если это они и переселили Жеку в тот крохотный деревянный домик, больше похожий размерами на собачью будку, в котором Саша и обнаружил потерпевшего на валах?

Надо еще раз наведаться к Жеке.

Заодно узнает, как нынче самочувствие Жеки.

Самочувствие у Жеки было боевое. Своего знакомца Саша застал в пылу крупной разборки. Оказывается, к этому времени Жека уже проспался, пришел в себя и теперь жаждал правды.

– Воры! – негодовал он. – Разбойники! Креста на вас всех нет! Это же память бабкина! Единственная, что от прадеда нашего осталось!

При этом Жека вел себя далеко не мирно. Размахивая руками, он с самым угрожающим видом надвигался на перепуганных соседа с новым мужем. Бывшая супруга Жеки затерялась за мужчинами, пытаясь бежать с поля боя. Это она и открыла Сашке дверь.

Женщина буквально выпала из квартиры Саше на руки, пролепетав:

– Спасите!

На лице у женщины отчетливо отпечаталась чья-то пятерня, по размерам вполне подходящая Жеке. И Саша невольно подумал, что от такого «соседа» он бы и сам мечтал избавиться. Все сочувствие, которое юноша испытывал к Жеке, моментально улетучилось. Надо же какая скотина! Руки распускает! Женщин бьет!

Саша шагнул через порог. И перед подавляющим перевесом ярость Жеки пошла на спад.

– Как ты себя ведешь!

У Жеки нашлось оправдание.

– Воры они! Воров учить надо! Сперли у меня память бабкину!

– Какую еще память?

– Часы!

– Нужно нам всякое старье!

– Старье да не старье, – вопил в ответ Жека, дергаясь всем телом. – Часики-то золотые были. Так-то вот! Верните, а то убью вас всех!

– Хлам какой-нибудь, – отнекивались сосед с мужем. – Откуда у тебя чему-то ценному взяться? Нигде не работаешь, пьешь. Все ценное давно пропил.

– Часы какие-то выдумал. Сто лет нам твои часы не нужны.

Тогда Жека вновь вспомнил про бывшую жену.

– Анька, – завопил он, – ты взяла! Шкура ты гнилая! Ты мою бабку всегда ненавидела. Признавайся, куда память ейную дела?

– Не брала я! Вот те крест, не брала!

Стали разбираться. Оказалось, что пока Жека отсутствовал, из его комнаты пропали часы. Да не простые, а золотые. И еще это была единственная память о сгинувшем где-то в политических лагерях прадеде.