Дресс-код летучей мыши

– Есть такая, – сказал Сергей, – Поросятина Светлана Игоревна, москвичка. Владела отелем «Свет звезды», потом гостиница перешла в другие руки. Где Светлана сейчас, неизвестно. Чем она тебя заинтересовала?

Я повторила рассказ Натальи.

– И что? – спросил Сережа. – У нее была маленькая гостиница, баба разорилась, продала бизнес, скатилась по социальной лестнице к ее подножию. Может, она алкоголичка, наркоманка, и ей пришлось зарабатывать мытьем чужих домов. Не от большого ума тетка решила угодить новым нанимателям. Хотела им понравиться, надеялась, что ее будут постоянно вызывать. Ничего, кроме глупости, тут не вижу.

– Женщина, которая служит уборщицей, как правило, небогата, – вздохнула я.

– И что? – повторил Носов.

– Денег у нее мало, – продолжала я, – такие тетушки магазины «Бак» не посещают. Они просто не знают, что у нас есть много товаров по акции, есть прекрасная продукция низкой ценовой линейки.

– Пока тебя не понимаю, – буркнул Сергей.

Я начала объяснять:

– Постель облили нашими новыми духами! Подчеркиваю, духами!

– Хорошо, что не усыпали сухим горохом, – перебил меня Сергей.

– Дай договорить, – попросила я. – Возьмем все ту же «Ночь». Она существует как духи и парфюмированная или туалетная вода. Аромат везде одинаков. Но в духах эфирных масел от восемнадцати до тридцати процентов, растворяют их в девяностошестипроцентном спирте. Получается самое стойкое средство, оно сохраняет свои свойства примерно двенадцать часов. Стоит дорого. Порой запредельно дорого. Выпускают духи в маленьких емкостях, не более пятнадцати миллилитров. Не в дозаторах. Потом в линейке идет парфюмированная вода. Эфирных масел в ней двенадцать-тринадцать процентов, спирт до девяноста градусов. Цена ниже, чем у духов, аромат может держаться часов шесть. Вот эта разновидность «Ночи» часто имеет пульверизатор. Завершает линейку туалетная вода. Восемь-десять процентов эфирных масел, спирт – восемьдесят пять, стойкость – два-три часа аромата. А теперь внимание! По словам Натальи, постель обрызгали не позже пяти вечера. В семнадцать горничные уже уехали. Мы вошли в спальню рано утром, запах меня чуть с ног не сшиб. Да, на ткани запах держится дольше, чем на коже человека. Но, учитывая время, когда использовали «Ночь в Мавритании», Светлана употребила именно духи! Самый дорогой вариант. Ни туалетная, ни парфюмированная вода так долго не проживут. Знаешь, сколько стоят пятнадцать миллилитров новинки?

– Ну? Говори, – велел Сергей.

– Шестьдесят тысяч рублей по клубной карте, и на восемь дороже для тех, кто ее не имеет, – отрапортовала я.

– Шутишь, да? – хмыкнул Носов. – За чайную ложку вонючей воды?

– В ложке всего пять миллилитров, – уточнила я. – Настоящие духи очень дорогое удовольствие, поэтому существуют менее стойкие, но не такие затратные варианты. Для обыденной жизни лучше всего подходит туалетная вода. «Ночь в Мавритании» в этой позиции стоит десять тысяч за семьдесят пять миллилитров и тринадцать за сто. Это со скидкой для постоянных покупателей. Вопрос: может ли тетушка, которая ходит по домам убирать грязь, потратить прорву денег на приобретение нескольких упаковок духов? Ду-хов! Ладно бы она их брала в подарок дочери на свадьбу, матери на юбилей, подруге на день рождения. Долго готовилась к торжеству, собирала деньги, накопила и порадовала кого-то любимого. Но вылить «Ночь в Мавритании» на чужую кровать? Сделать таким образом приятное хозяевам, которые впервые пригласили ее на работу? Может, госпожа Поросятина миллиардерша, которая скрывает свое состояние? Моет полы по зову души? Обожает возить тряпкой по полу?

– Хм, – пробормотал Сережа, – какая-то нескладуха получается.

– Странно, – подхватила я и повторила слова другого моего приятеля, тоже следователя: – А что странно, то подозрительно и требует проверки! Я хочу поговорить со Светланой.

– Попробую найти ее, – пообещал Сережа. – Есть идея. Правильно я понял: ты встревожена тем, что произошло?

– Да, – призналась я, – очень. Мобильный Кристи отключен.

– Это странно?

– Если она на работе, то нет. Вероятно, Барсова сейчас занимается с группой или с каким-то человеком. Она психолог. Иногда весь день не отвечает, пациенты могут идти потоком.

– Можно узнать в медцентре, на месте ли она, – предложил Сергей.

– Она помогает родителям, – уточнила я, – и ведет частную практику. Пациенты приходят в арендованную для работы квартиру. Я уже звонила туда, никто не отвечает. Найди мне телефон Алексея Сергеевича Муркина.

– Ладно, – согласился Сергей. – Степашка, есть предложение. У меня в отделе есть сотрудник. Шустрый, не дурак. Давай прикреплю его к тебе, велю помогать.

– Хорошо, – согласилась я.

– Не обижайся, – заныл Носов, – честное слово, я сам занят по маковку.

– Мне и в голову не придет дуться, – сказала я. – Как зовут шустрого не дурака?

– Кирилл Лавров, он тебе сейчас позвонит, – обрадовался Сергей и отсоединился.

Я оделась, вышла во двор, обрадовалась прекрасному июньскому дню и пошла в сторону крепостной стены, которая огораживает участок. Слова «крепостная стена» не шутка. Забор – ровесник замка, он сооружен из отесанных камней, которые плотно прилегают друг к другу. Время не подточило стены дома, не разрушило ограду, не тронуло тяжелые железные ворота, через которые можно въехать на территорию.

Участок у Барсовых огромный, но я целенаправленно шагала туда, куда нам с Кристей в детстве не разрешали ходить: к небольшому домику, который все называют сарайчик. До него я добралась не сразу, присела и начала шарить под крылечком. Строго-настрого приказывая нам, маленьким девочкам, не играть в сарае, Анюта Олеговна напрочь забыла о том, что ключ от домика всегда висел под крыльцом на гвоздике. Нам исполнилось по десять лет, когда мы решили, что в сарайчике спрятана дочь короля, и один раз открыли дверь. Внутри были две комнаты, санузел и кухня. Мы вернулись в особняк в глубоком разочаровании. Всю дорогу спрашивали друг у друга:

– И почему нельзя туда заходить? Ничего волшебного там нет!

Мы даже хотели напрямую задать этот вопрос Анюте Олеговне, но живо сообразили: обеим крепко влетит за то, что ослушались и обшаривали сарай.

Запретный плод всегда сладок, но мы после той «экскурсии» потеряли всякий интерес к строению. Спустя некоторое время мы услышали, как Наташа сказала Виктору Николаевичу:

– Приехали рабочие чинить крышу веранды. Есть идея поселить их в сараюшке.

– Хорошо, – кивнул хозяин.

И тут Кристя не выдержала:

– Папочка, в домике у ограды будут жить строители?

– Да, – кивнул отец, – его специально возвели для них в тот год, когда делали масштабный ремонт дома. Вы со Степой тогда еще не родились.

– Сарайчик – это общежитие, – разочарованно протянула я, – а мы думали, что там заколдованная принцесса живет.

– Ее охраняет дракон, – добавила Кристя. – Очень нам хотелось посмотреть на него.

Виктор Николаевич расхохотался:

– И как? Ухитрились туда пролезть? Барышни, отвечайте честно!

– Да, – признались мы с Кристиной, – но там просто туалет, две комнаты с кроватями и кухня.

– Почему нам нельзя туда заходить? – заныла Кристя.

– Потому что летающий змей существует, – зарычал Виктор Николаевич, – он ночует в сараюшке. А принцессу он давно съел. У-у-у!

Мы завизжали и удрали. Правда открылась лет пять назад на дне рождения Юры. Именинник поднял тост за родителей, сказал много добрых слов в их адрес, а потом произнес:

– Меня не выдрали ремнем даже тогда, когда мы с Колей забрались в дом, где селят рабочих, начали прыгать на кроватях и сломали их… Этого нам показалось мало, и мы в унитаз запихнули картошку. Только не спрашивайте, с какой целью. Нам с Коляном тогда исполнилось по семь лет.

– Так вот почему нас со Степкой в сараюшку не пускали! – закричала Кристя.

Гости начали хохотать, а Виктор Николаевич сказал:

– Нет! Туда прилетает по ночам дракон. У-у-у.