Презентация ящика Пандоры

– Пистолет, – поправила Наташа, – я до сих пор дрожу.

Я поманила официантку.

– Наташа, мы остались живы, давайте отметим удачу. Угощу вас тортом.

– Спасибо, – не стала кривляться Сытина, – обожаю сладкое.

– Слово «безобразие» относилось не к вам, а к медикам, – пояснила я. – Ну как они могли отпустить домой девушку, которая пережила сильный стресс.

– Сейчас со мной полный порядок, – прошептала кассирша.

– Простите, не верю, – отрезала я. – У вас на голове большая рана?

– Нет, – пробормотала Сытина.

– А такую повязку навертели, – всплеснула я руками, – как после трепанации черепа. На гигантскую чалму смахивает.

– Да просто я башкой о пол треснулась, когда упала со стула, – пояснила Ната, – маленькая ссадинка.

Я принялась философствовать:

– Странная штука память. Когда я беседовала с Юрием Петровичем… Он вроде ваш сосед?

Сытина кивнула:

– Был раньше. Мы с мамой на четвертом, а он на шестом этаже жил. Я с его сыном в одной школе училась. Дядя Юра меня любит.

Я продолжала:

– Не получилось в момент разговора с полицейским вспомнить подробности происшествия. А сейчас у меня вдруг возникла четкая картина перед глазами. Бандит достает оружие, а вы падаете вместе с креслом на спину.

– Ой! Кошмар, – поежилась Наташа, – я хотела отъехать от аппарата, чтобы мерзавец сам деньги взял, наверное, слишком резкое движение совершила, вот и грохнулась!

– Как бы субдуральной гематомы не получилось. Вам МРТ головы делали? – заботливо спросила я.

– Вы врач? – удивилась Сытина.

– Нет, – сказала я, – но знаю, что травма мозга всегда опасна. Человек себя вроде отлично чувствует, и бум! Через пару дней после получения травмы умирает. Еще меня настораживает синяк вокруг правого глаза. Как вы его заработали?

– Не знаю, – пробормотала девушка, – доктор сказал, что это от удара. Черепом о пол стукнулась.

– Вы затылком упали, – напомнила я, – а глаза спереди.

– Кровь так потекла, – нашла объяснение кассирша.

– Повязка сползла, – вздохнула я.

– Где? – забеспокоилась Ната и начала ощупывать свою макушку.

Я налила себе из френч-пресса чаю.

– Просто старый анекдот вспомнила. Женщина приходит на работу с замотанной ногой и говорит шефу: «Вчера не смогла явиться на службу, мигрень жуткая разыгралась, до сих пор голова забинтована». «А почему повязка на ноге?» – удивился босс. «Сползла», – ответила врунья.

– Глупая история, – пожала плечами Сытина.

– А мы в детстве смеялись, – сказала я, – но согласна, не умная байка. Наталья, вы вроде учились в мединституте?

– В училище, – поправила Сытина, – диплом получила, работала в Москве, а потом маму инсульт разбил. Одну ее дома на весь день и тем более на ночь не оставишь. Пришлось в Фурск возвращаться.

– Наверное, вы прогуливали лекции, – вкрадчиво сказала я.

– Да вы чего? – возмутилась моя собеседница. – У нас драконовские порядки были, пропустишь занятие, вмиг отчислят.

– Тогда странно, – вздохнула я.

– Что? – спросила Наташа.

Я кашлянула.

– Видите ли, я не первый год служу стилистом, работаю как с клиентами, так и на показах.

– Знаю, – кивнула Сытина, – вы с улицы пришли, потом за хозяина замуж вышли. Повезло вам. Теперь вы большая начальница.

– Прежде чем стать женой господина Звягина, я много кистей сломала, – отрезала я, – сделала карьеру до появления штампа о браке в паспорте.

– Не хотела вас обидеть, – занервничала Наталья, – просто так сказала.

Не надо говорить все, что на язык просится, прежде чем открыть рот, подумай: кому хорошо или плохо от твоих слов станет.

– Все крупные дома: «Шанель», «Гуччи», «Прада» и другие – обожают на неделях моды устраивать тематические показы, – продолжала я. – Один раз в Париже Сержио Оданоччи представил коллекцию «Блеск и нищета куртизанок». Использовал название романа великого французского писателя Оноре де Бальзака. Уж не знаю, как он с авторским правом разобрался, а на подиуме феерия получилась. С одной стороны шагали маргиналы с опухшими лицами, с прическами «гнездо бешеной курицы», с другой стиль «а-ля английская королева». Стилисты у Оданоччи гениальные, один из них, Фелипе, научил меня, как правильно рисовать синяк. Я тогда впервые услышала то, что вам, медсестре, хорошо известно: бланш меняется. В первый день он красный, спустя время фиолетовый или темно-синий.

Я невоспитанно показала пальцем на лицо собеседницы:

– Вот таким, как у вас, зеленовато-желтым след от удара станет через пять-шесть суток. Не раньше.

Наташа ойкнула. Я выхватила из сумки маленькую упаковку, выдернула из нее салфетку для снятия макияжа и, прежде чем Сытина опомнилась, провела ею по лицу вруньи. Как я и ожидала, белая бумага приобрела бежево-болотный оттенок.

– Нельзя пропускать лекции, – укорила я собеседницу, – неизвестно ведь, когда какие знания пригодятся. Зачем вы так разукрасились и голову повязали, словно по ней трамвай проехал?

– Мама болеет, – прошептала Наташа.

– Хотели ее повеселить? – предположила я. – Шоу клоунов?

Кассирша сложила руки на груди.

– Пожалуйста! Не говорите ничего Зиновьеву, он меня терпеть не может!

– Пять минут назад из ваших уст прозвучала фраза о любви Юрия Петровича к вам, – напомнила я.