Маникюр для покойника

– Именно. Скажи: «Костя, меня прислала Катя за документами» – он и отдаст.

– Но я не приготовила ужин, только чуть-чуть убрать решила.

– Плевать, давай быстрей, – отреагировала Катя и отсоединилась.

Я принялась бестолково одеваться. Деньги и впрямь нашлись в спальне, а ключи на вешалке, хуже обстояло дело с одеждой. Пальто оказалось безнадежно испорчено, сапоги так и не просохли. Пришлось открыть большой шкаф у входа, там отыскалась темно-розовая куртка, а в спальне у Кати нашлись подходящие по размеру брюки и пуловер. Я натянула пахнущие чужими духами вещи и чихнула. Однако странно, что до сих пор не заболела, и аллергия почему-то не пришла.

Из обуви мне подошли лишь весьма обтрепанные кроссовки, и, завязав шнурки, я выползла на лестницу. Собаки молча глядели вслед влажными глазами, и непонятно почему я сказала:

– Ладно, девочки, не скучайте, скоро вернусь.

Муля и Ада зашевелили толстыми, свернутыми в кольцо хвостами, Рейчел тихо гавкнула.

Метро оказалось в соседнем доме. Надо сказать, что данным видом транспорта я не пользовалась много лет, а если честно, то, выйдя замуж, ни разу. Миша нанял шофера, который возил меня везде, куда надо.

У кассы я порылась в чужом кошельке и, вытащив десятку, попросила:

– Дайте четыре пятачка.

– Чего? – рявкнула из окошка старуха. – Какие пятачки?

– Для автомата, – ответила я. – Хочу в метро попасть.

– Ты, милая, никак проспала пять лет, – неожиданно ласково ответила бабка, – теперича карточки, и на твои денежки могу дать на две поездки.

Я кивнула и через секунду держала в руках бумажный прямоугольничек. Ехать оказалось минут двадцать, и дом стоял недалеко от метро, в глубине за телеграфом. Радуясь, что так легко достигла цели, я позвонила в дверь. В ответ – тишина. Пришлось нажать кнопку снова, в «глазке» мелькнула тень, словно кто-то разглядывал непрошеную гостью.

– Вам кого? – глухо донеслось из квартиры.

– Здравствуйте, Костя, – вежливо сказала я, – мы с вами незнакомы, но не волнуйтесь, открывайте. Меня прислала Катя за черным портфелем, кожаным.

Приоткрылась неширокая щель. Я продолжала улыбаться изо всех сил.

– Подожди, – велел голос, и дверь захлопнулась.

Подивившись на странную манеру принимать гостей, я прислонилась к косяку. Дверь вновь приоткрылась, и рука, на запястье которой сверкнули дорогие золотые часы, просунула нечто, больше похожее на планшет.

– Бери и уматывай.

– Большое спасибо, – ответила я.

Дверь хлопнула. Нет, все-таки в нашей стране много хамов!

У метро торговали хот-догами. Бойкая толстая тетка, уже успевшая нацепить валенки, подмигнула мне и крикнула:

– Горяченького не хочешь? Иди, с горчичкой!

Я демонстративно отвернулась, подобную дрянь, набитую токсинами, не возьму в рот даже под страхом смерти. Все-таки одежда играет огромную роль: когда выходишь в красивой норковой шубке из «Мерседеса», наглые торговки не бросаются с предложением купить малосъедобные продукты.

До «Динамо» я добиралась минут пятнадцать, хорошо хоть, не понадобилось делать пересадку. На платформе на скамейке сидела Катя, около нее пристроился крупный мужик, просто гора. На толстой, колонноподобной шее красовалась маленькая, плоская, словно змеиная, голова. При виде меня Катя не встала. Лицо ее выглядело изможденным, каким-то серым, глаза глубоко ввалились, губы побледнели. Хозяйка казалась больной и какой-то пришибленной.

– Давай! – велел мужик, увидев, что я притормозила возле Кати.

– Отдай ему портфель, – прерывающимся шепотом пробормотала женщина.

Я протянула планшетик. Толстяк ухватил вещицу левой рукой и, неловко орудуя, открыл. Правая рука его неподвижно висела. Инвалид, значит.

– Ну, падла, – прошипел мужик, показывая абсолютно пустую сумку, – ну дрянь, обмануть решила.

Катя побледнела еще больше и опять шепотом спросила:

– Это тебе дал Костя? Внутрь заглядывала? Ничего не потеряла?

Я почувствовала себя оскорбленной до глубины души. Ну за кого меня принимают?

– Именно Костя и именно данный портфель. И потом, я не имею привычки лазить по чужим сумкам.

– Закрой хлебало! – велел мужик.

Я осеклась.

– Это вы мне?

– Тебе, вошь убогая, – последовал ответ.

Катя вздрогнула и сказала:

– Он обманул меня.

– Нет, кисонька, – неожиданно ласково пропел толстяк, – это ты меня обманула, и знаешь, что тебе за это будет?

Катерина напряглась, в ее больших голубых глазах плескался откровенный ужас, но голос звучал твердо:

– Отпусти меня, привезу сама.

– Три ха-ха, – заржала туша. – Нашла дурака! Нет уж, пусть эта ищет.

В мою сторону ткнулся сарделькообразный палец с довольно грязным ногтем, на котором нелепо, будто седло на корове, выделялся вульгарно дорогой золотой перстень с крупными камнями, издали сильно смахивающими на брильянты.

– Эта не сможет, – размеренно ответила Катя, – не тот человек. Разреши, Лене позвоню.

– Вот еще, стану я тут перед всеми твоими бабами светиться, – вызверился монстр, – сказал – эта, значит, эта.

Катя опустила голову.

– Слушай сюда, – велел мне мужик. – Здесь лежали бумаги, несколько листочков, и негативы. Найдешь и принесешь на это самое место, на «Динамо», ровно через две недели, 17 ноября в час дня. Не сделаешь – от Катьки рожки да ножки останутся!

Он сердито пошевелил правой рукой, в ту же минуту у Кати дернулась левая, лежащий между ними шарф упал, и я с ужасом уставилась на наручники.