Хобби гадкого утенка

– Это ты?

– А что, так постарела, и узнать нельзя, – хихикнула Галя.

Я покачала головой. Парадоксальным образом она помолодела. Впрочем, у той Галки, которую я знала раньше, были бледная кожа, больная печень и постоянно плохое настроение женщины, понявшей, что жизнь безвозвратно уходит…

Сейчас же передо мной стояла загорелая, веселая тетка, которой дать больше тридцати было просто невозможно. Только волосы были прежними – огненно-рыжими, полыхающими, как костер.

– Уж извини, – пробормотала я, – свалились тебе на голову всем табором…

– Лешка – дурак, – констатировала Галя, хватая Хучика, – ой, какой жирненький, а ты почему гулять не идешь? Давай топай, ну! Я ему, Лешке, вчера сказала: Дарья приедет, а он и забыл! Ну а я спать легла, думала, сегодня с утра появитесь. Пошли на кухню чай пить. Может, в столовой накрывать не будем, вы же свои?

На просторной кухне подпрыгивал чайник. Галка распахнула огромный, четырехкамерный «Филипс» и принялась метать на стол еду, приговаривая:

– Творог деревенский, у вас такого нет, сметанки побольше налей…

– Как твоя печень? – не выдержала я, глядя, как бывшая соседка столовой ложкой наворачивает упругую нежно-желтую сметану. – Небось жирность у этого деликатеса 100%.

– Что? – переспросила Галка с набитым ртом.

– Печень!

– Да я про нее забыла, – засмеялась Верещагина, – честно говорю, и не помню, где находится, справа или слева! Ешь, ешь, от хороших продуктов плохо не станет!

Я послушно положила на тарелку доверху нежный, тающий на языке творог и бесцеремонно ляпнула:

– Слушай, а откуда у вас это все? Дом, конезавод…

Галка расхохоталась и вытащила «Вог».

– Будешь, под кофеек?

– Ты куришь?! А аллергия? Да стоило мне в прежние годы вытащить пачку, как у тебя коклюш начинался!

Галина глянула на меня и серьезно сказала:

– Мы теперь другие. Считай, те Верещагины умерли.

– Но…

– Помнишь, как мы жили? – перебила Галя.

Я осторожно протянула:

– Ну…

– Ладно, не деликатничай, – отмахнулась она, – сама скажу. Лешка, ирод, пил, прямо водкопровод какой-то был, со всех работ погнали, жуть. Лежал весь день на диване да ханку жрал, урод. И ведь чего только я не делала, похмельщика вызывала, в наркологию клала, все по фигу. Ребенок заикаться начал. А тут еще ты съехала, совсем кранты пришли. В подъезде одни жабы живут, денег в долг никто, кроме тебя, не давал, на работе просить стыдно, а этот, живой труп, бутылки требует, драться начал! Словом, не жизнь, а Рио-де-Жанейро, чистый бразильский карнавал, с песней и пляской. И деть его некуда, «хрущобу» нашу, сама знаешь, разменять без шансов. Не поверишь, я руки на себя наложить хотела, только на Катьку гляну и останавливаюсь: ну кому мой ребенок нужен?

– Где твоя дочь?

– В Англии, – выпуская дым, сообщила Галка, – в Королевских конюшнях, она у меня ветеринар, по лошадям специализируется, а муж ее англичанин, только не умри со смеху, лорд. Правда, не слишком богатый, но оно, может, и к лучшему, нам своих денег хватает. Отличный такой парень, рыжий, как я и Катька. Представляешь, какие дети пойдут!

Я только хлопала глазами.

– Словом, жизнь моя была беспросветная, – со вкусом прихлебывая кофе, пустилась в воспоминания Галка, – а тут новая напасть. Узнала я случаем, что пятиэтажку нашу сносить собрались, а всех жителей отселять в какой-то район, уж и не помню, как называется, где-то на полпути к Киеву… И так мне кисло стало, что по-быстрому, пока не разнесся слух об отселении, я продала свою халупу и купила домик в деревне.

Рассуждала Галка просто. Муж все равно пьет, вылечить его нельзя. Но в крохотной «двушке», где поперек комнаты храпит пьяное тело, жизни нет никому, а на селе простор. Выкатила супружника в огород – и пусть себе валяется, авось тапки отбросит.

Вот так они и оказались в Зыбкине. А в придачу к дому получили сарай и лошадь Женю. Вот с этой Жени все и началось.

У горького пьяницы Алексея было одно положительное качество – любовь к животным. Я хорошо помню, как он постоянно целовал свою жуткую кошку, названную невесть почему Семирамидой. Оказалось, что всю жизнь Лешка мечтал иметь лошадь, и, когда ему перепала больная, старая и полуслепая Женя, Алексей кинулся рьяно ее выхаживать. Бедная кобыла, не привыкшая к заботе, разболелась совсем, и Лешка извелся, просиживая возле кашляющего животного день и ночь. Он даже накупил пособий по ветеринарии. Словом, когда через месяц окрепшая Женя вышла на луг, Верещагин с удивлением понял, что он целый месяц не пил, а главное, и не хочет пить!

Потом, ни на что не надеясь, Лешка дал объявление в газету: «Отличная конюшня для вашей лошади». И неожиданно получил двух рысаков. Хозяин элитных лошадей только хмыкнул, оглядев сарай, и собрался уехать со своими любимцами, но Лешка встал на колени, упрашивая мужика доверить ему животных. Вот так и завертелось их дело, дающее теперь не только отличный, стабильный доход, но и огромную радость.

И Галка, и Лешка закончили заочно Ветеринарную академию. Сейчас у них огромные конюшни, обслуживающий персонал: конюхи, тренеры, кузнец. Лешка не пьет совершенно.

– Да и когда ему нажираться? – объясняла Галка. – Встаем в шесть и пашем, присесть некогда. Знаешь, у него талант, с любой лошадью договорится…

Я только моргала. Бывает же такое! Не замечая произведенного впечатления, Галка тарахтела дальше:

– Значит, так, сейчас пойдем лошадок смотреть, потом клиент явится, затем пообедаем, ну, двигайся. – Она вытолкала меня во двор и, махнув рукой вдаль, крикнула: – Вон там выгон, а здесь денники.

Я перевела взгляд и увидела, что к нам во весь опор несутся две громадные собаки ровного черного цвета.

– Это твои? Как зовут?

– Это твои, – хмыкнула Галка, – вымазались в навозе, как свиньи, и довольны!

Два тела, состоящие из одних тугих мышц, подбежали вплотную, и я узнала Бандюшу и Снапушу, покрытых ровным слоем лошадиных фекалий. Выражая полный восторг от встречи, собаки хотели броситься мне на шею, но я отскочила с воплем в сторону.

– Вася! – кликнула Галка.

Из конюшни выглянул молодой парень в голубом комбинезоне.

– Вымой псов.

– Эй, – крикнул конюх, вытаскивая шланг, – пожалуйте купаться!

Заслышав знакомый глагол, Банди, обожающий воду, кинулся к шлангу и принялся радостно поскуливать. Снап же мгновенно бросился в дом, откуда слышались крики Зайки.

Поднялась суматоха. Сначала купали Банди, потом ловили всем миром Снапа, затем осуществили экскурсию по конезаводу и около часа дня сели за стол. Но не успел Лешка разрезать сочную, исходившую жиром утку, как закрякал домофон.

– Кто там? – спросила Галка.

– Каюровы, – донеслось с улицы.

Фамилия отчего-то показалась мне знакомой. Но, порывшись в памяти, я не вспомнила никого с такой фамилией. Однако когда худощавый мужчина с румяным, детским лицом вошел в столовую, я мигом сообразила, отчего я знаю его фамилию. На пороге стоял Михаил, тот самый, чья жена Лена, то ли наркоманка, то ли алкоголичка, сбросила на капот моего «Вольво» тряпичного «мужчину».

– Добрый день, – приветливо сказал Михаил.