Поэтому теперь я являюсь счастливой обладательницей толстых, разбухших от записей тетрадей. Я, зануда по призванию, не выбросила ни одной бумажки. Более того, вернувшись в Москву, я становилась к плите и старательно пыталась приготовить очередное яство. Увы, получалось не всегда. Иногда я не могла найти необходимых ингредиентов. О таких изысках, как спаржа, артишоки и киви, в СССР даже не слышали. В магазинах на ужасных эмалированных лотках лежало всего два вида мяса: «говядина второй категории» и «свинина жирная». Хотя мясом оба эти продукта я назвала зря. Первый представлял собой кости, покрытые непонятными ошметками, а второй был просто старым салом. Мои дети читали привезенные мною рецепты как фантастический рассказ.
– Мама, – кричали они, – кто такая папайя?
Или:
– Манго – это что? Его едят сырым или варят?
Увидав однажды фразу про седло барашка, Аркаша, которому в то время было семь лет, задумчиво сказал:
– Надо же, какой арабы удивительный народ! Мало того, что у них бараны умеют верхом ездить, так еще, оказывается, из седла, в котором они сидят, отличный суп выходит.
Еще веселей получалось, когда ко мне с началом перестройки начали приезжать в гости подруги из благополучных Германии и Франции, стран продуктового изобилия. Если кто забыл, то напомню, что в 1991 году в Москве на прилавках ничего не было. Изредка появлявшиеся куриные окорочка американского производства расхватывались вмиг. Пару раз мне досталось от соседок по очереди, которые при виде ящика с бройлерами потеряли человеческий облик, кинулись к прилавку, сокрушая все вокруг. Справедливости ради хочу отметить, что сама была такой же. Однажды даже укусила толстого дядечку, который пытался выхватить у меня замороженную тушку. И вот что интересно: в тот момент мне совсем не было стыдно, я чувствовала себя львицей, которая обязана принести детенышам ужин.
Так вот зимой приснопамятного девяносто первого года ко мне приехала Сюзетта, ее мать была русской, из семьи дворян, которые сумели эмигрировать после революции. Сюзи мечтала посмотреть на землю предков, и я устроила ей неделю сплошных экскурсий: Кремль, Третьяковская галерея, Алмазный фонд, Большой театр… Сюзетта была в восторге. Жила она у нас. Ради гостьи Кеша перебрался в кабинет отца, и детская оказалась в полном распоряжении парижанки. В субботу вечером Сюзи заговорщицки прошептала:
– Нам надо поговорить с глазу на глаз, тайно!
– Что случилось? – испугалась я.
Сюзетта округлила глаза:
– Ты хоть понимаешь, что Алекс интересный мужчина?
– Ты имеешь в виду моего мужа? – изумилась я. – Ну… он неплохо выглядит.
Сюзи шлепнула меня по руке.
– Не идиотничай! У тебя двое детей на руках! У них должен быть отец! А ты?
– Ничего не сделала, – начала оправдываться я.
– Вот именно! – топнула Сюзи. – Ничего! Очень правильное слово. Смотри, уйдет он от тебя! Сегодня суббота, так?
– Верно, – подтвердила я.
– А где обед? Из трех блюд? И торт? – возмущалась Сюзетта. – Извини, конечно, но ты моя лучшая подруга, поэтому я предупреждаю: мужики на девяносто процентов состоят из инстинктов, и основной из них…
Я захихикала, а Сюзи окончательно обозлилась.
– Совсем не тот, о котором ты подумала, а жратва! Уж поверь! Мой Николя никогда не заведет любовницу, ведь так, как я, никто не запекает баранью ногу! Молчи! Завтра с утра пойдем в супермаркет, я лично приобрету продукты и научу тебя, каким должен быть воскресный обед. Если не ошибаюсь, ты собралась опять отварить макароны?
Я развела руками и попыталась оправдаться:
– Сюзи, Москва не Париж.
– Тонкое наблюдение, – отрезала француженка. – Решено, и точка.
Утром мы пошли в ближайший гастроном. Сюзи упоенно составляла меню:
– Легкий салат из морепродуктов с соусом из хереса, суп буйабес, а на второе… э… рыбу уже не хочется. Как насчет кролика? В белом вине, а на гарнир спаржа!
Я молча плелась сзади, слушая чириканье Сюзи.
В торговом зале француженка удивилась:
– А где продукты?
– Ну… – обтекаемо ответила я, – можно у продавщицы спросить!
Сюзи подлетела к прилавку и принялась тараторить. Торговка, здоровая тетка с пергидрольными кудрями, попятилась и растерянно спросила:
– Че она говорит?
– Интересуется, где можно раздобыть херес, – объяснила я.
Дама за прилавком покраснела.
– Будешь ругаться, – отрезала она, – милицию кликну. Че ты себе позволяешь?
Сюзи, очевидно, поняла, что продавщица злится, и начала тормошить меня:
– Вели ей принести кролика! Не особо жирного, но и не тощего, пусть прихватит несколько тушек, я выберу.
– А сейчас она че требует? – побагровела торговка. – Ну-ка, переведи живенько!
– Она хочет кролика, – прошептала я, – решила приготовить его в белом вине!
Глаза блондинки потемнели, полные губы раздвинула улыбка.
– Сумасшедшие, да? Вы удрали из психушки?
– Нет, нет, Сюзи француженка, – сказала я, – она хочет устроить у нас дома обед, как в Париже!
– Ну, хотеть не вредно, – заржала баба, – у нас из мяса лишь он! Во сидит!
Толстый палец торгашки ткнул в сторону тощего облезлого кота, который старательно выгрызал блох, сидя на подоконнике.
Сюзетта уставилась на Барсика и воскликнула:
– О чем идет речь?
– Продавщица говорит, что из мяса есть только лишь он, – дословно перевела я чужую речь.
– О! Матерь Божья! – взвизгнула Сюзи и вылетела на улицу.
– Хлипкие они, эти французы, – резюмировала блондинка, – не случайно наш Кутузов их Наполеона в лапшу порвал! И шуток не понимают! Одним словом, басурманы!
Кое-как я объяснила Сюзетте наши реалии постсоветской жизни, подруга более инициативу не проявляла и безропотно жевала макароны.