Экстрим на сером волке

Катерина моргнула и с достоинством ответила:

– Да. А ты всегда врываешься в чужую комнату без стука? Если так, то мне нужен замок, не люблю, когда без спроса лезут!

Машка заморгала, а я со словами «ну вы тут знакомьтесь» быстро улизнула в коридор. Похоже, жизнь в нашем доме приобретает новые, до сих пор неизвестные краски.

Ночью мне не спалось. Промаявшись в кровати, я встала и вышла в сад покурить. Дома даже не стоит пробовать зажигать сигарету. В нашей семье курю одна я, остальные ведут здоровый образ жизни, они любят жареное мясо, коньяк, взбитые сливки, пиво… Каждый раз, когда я пытаюсь затянуться, кто-нибудь из домочадцев влетает в мою спальню с воплем:

– Немедленно загаси сигарету, на весь дом воняет.

Интересно, отчего мне никогда не приходила в голову идея нацепить с внутренней стороны крючок?

В кустах раздавался шорох, из искусственного ручейка, воду в котором гоняет моторчик, доносилось оглушительное кваканье. В свое время, когда мы делали на участке так называемый ландшафтный дизайн, я была против любой воды и попыталась объяснить детям свою позицию.

– В пруду непременно поселятся квакушки, и еще от него полетят комары.

Но мои слабые возражения были затоптаны. Правда, пруд рыть не стали, ограничились ручьем. Не прошло и месяца, как на его берегах поселились все лягушки Ложкина. Ведут они себя нагло. Днем беззастенчиво прыгают по саду, ночью поют хором. У остальных ложкинцев по лужайкам носятся собаки и зеленые, пучеглазые создания не рискуют соваться на территорию. У нас вроде тоже имеются псы. Но ротвейлер Снап не замечает земноводных. В качестве объекта еды он их не воспринимает, а все то, что нельзя съесть, Снапуна не волнует. Мопс Хуч слишком брезглив, чтобы нападать на нестерильных тварей. Впрочем, был в его жизни сезон охоты на полевых мышей, но об этом эпизоде я уже рассказывала и повторяться не буду. Вот пуделиха с удовольствием бы полакомилась лягушатиной, но Черри совсем старая, она плохо видит, еще хуже слышит, поэтому Кеша иногда просто покупает ей в супермаркете лягушачьи лапки, до которых наша старушонка большая охотница. Йоркшириха Жюли, как светские дамы девятнадцатого века, падает в обморок при виде любой опасности. По саду тоже ходит осторожно, на землю с дорожки не ступает, да и, честно говоря, лягушки-то покрупней этой, с позволения сказать, собаки будут. Скорей уж они на нее нападут, приняв за волосатого таракана.

Сев на скамеечку, я призадумалась. Итак, с чего начать? Соня не могла покончить жизнь самоубийством. Знаете, почему я пришла к такому выводу? Во время нашего последнего разговора Адашева рассказала о своей вере в бога. Более того, она откровенно призналась, что лишь религиозные чувства удержали ее от сведения счетов с жизнью в тот год, когда в авиакатастрофе погибла ее семья. Если уж тогда Соня не убила себя, то почему сделала это сейчас? Из-за девочки в белом? Мучилась совестью, вспоминая убитого ею подростка? Но ведь Зелимхан объяснил дочери, что на дороге был манекен! А вдруг он все придумал, чтобы избавить дочь от мук совести? На самом деле Соня сбила ребенка, и вот теперь, спустя много лет, он решил отомстить, прикинулся живым…

Я раздавила окурок, поковыряла носком тапки землю, сунула в крохотную ямку бычок, утрамбовала холмик и покачала головой. Ну и дурь пришла мне в голову! Привидений не существует. Но девочка-то была! Я сама видела ее сначала на выставке собак, а потом в саду у Адашевой. Розовая сумочка из клеенки лежит в моей спальне. И о чем это свидетельствует? Соня не собиралась добровольно уходить на тот свет, кто-то методично сводил ее с ума. Переоделся подростком, нацепил белое платье, венок и начал пугать Адашеву. В конце концов потерявшая всякий разум Соня выпила яд. Это самое настоящее убийство. И зачем уничтожать ее? Ответ прост: тогда на дороге был не манекен, а живая девочка. Очевидно, Зелимхан, человек богатый, дал родителям погибшей большую сумму, вот они и молчали. Но сейчас решили отомстить, причем не только Соне. Она ведь уже мертва, а девочка рылась в саду Адашевых. Следовательно, следующий объект мести – Катя.

Я просто обязана найти того, кто задумал черное дело, иначе над Катюшей будет висеть страшная опасность.

А сейчас нечего больше курить – пора спать. С гудящей головой я пришла в спальню, залезла под одеяло и, тяжело вздыхая, попыталась найти в кровати уютное местечко. Повертевшись пару минут с боку на бок, я горько пожалела о том, что мою постель теперь украшает замечательно ровный матрас, настоящий праздник для позвоночника. Конечно, спине от него только польза, но заснуть на нем бывает просто невозможно. Вот на старой продавленной софе, где я, будучи малооплачиваемой преподавательницей, долгие годы спала, имелась очень уютная выемка. Если ко мне начинала подбираться бессонница, я забивалась в ямку и мгновенно отбывала в страну Морфея. Теперь же, став богатой дамой, я начисто лишена такой возможности и сейчас переползаю из угла в угол двухметрового «аэродрома», надеясь обнаружить на нем нечто похожее на ту замечательную впадину.

И тут в спальню ворвалась Маня и зашмыгала носом.

– Муся! Это полная катастрофа!

Я испугалась, быстро села и спросила:

– Что на этот раз?

Маруська обладает редким даром влипать во всякие неприятности. Когда мы несколько лет тому назад поехали в Тунис, Манюня, выбежав в первый раз к бассейну, поскользнулась и сильно рассекла ногу, шрам виден у нее на ступне до сих пор. В Италии она отравилась морепродуктами, на Кипре ухитрилась подцепить непонятную инфекцию, мучившую ее весь отдых и загадочно исчезнувшую в Москве. В Лондоне девочка опрокинула на себя чашку с очень горячим какао, от сильного ожога Машку спасли джинсы. Но, поняв, что с ней случилась очередная незадача, Маня никогда не расстраивается, относится к казусам философски. Но сейчас она плачет, нос распух, глаза красные.

– Что случилось? – принялась я расспрашивать девочку.

– Не знаю, – простонала Маруська, – мне плохо! Кашель напал, насморк, чихаю все время.

– Ты заболела!

– Нет, только не это!

– Не стоит расстраиваться, – улыбнулась я, – посидишь три дня дома и выздоровеешь.

– Муся, – заломила руки Маня, – ты забыла, да? У Сашки Хейфец завтра день рождения! Я же не могу не пойти!

С этими словами Машка принялась отчаянно чихать, кашлять и тереть слезящиеся глаза. Я тяжело вздохнула. У Маши одна самая лучшая подруга – Саша Хейфец и один лучший друг – Кирилл Когтев. Познакомились они в детском саду и с тех пор не расстаются. День рождения Сашки для Мани важнее собственного, поэтому приготовления к празднику шли давно, и вот теперь такая незадача!

– Пойдем, уложу тебя в кровать, – велела я.

Мы перебрались в Манюнину спальню.

– Ужасно, – всхлипывала Машка. – Приготовили с Кирюхой спектакль-розыгрыш, хотели Саньку удивить, а теперь все, да? Скажи, я к завтрашнему утру поправлюсь, а?

– Маловероятно, – осторожно ответила я.

Маня зарыдала, я подошла к ней и увидела, что розовый халат девочки и воротник покрывают пятна.

– Что ты ела? – насторожилась я.

– Торт из черники, – всхлипнула Маня. – Вон тарелка!

Я взяла стоящее на столике блюдечко.

– Это явно не черника!

Маня перестала рыдать.

– Черника. Вон одна ягодка осталась, ими кусок сверху был посыпан.

Я сунула черненький комочек в рот, ощутила характерный вкус и воскликнула:

– Это смородина!

– Черника. Я в кафе попросила: дайте с собой тортик с черникой.

– Они перепутали.

– У меня же аллергия на смородину, – подскочила Маня. – Что же делать?

Я быстро сбегала вниз и притащила таблетки.

– На, выпей кларитин, классное средство, действует очень быстро.

– Да? – с сомнением поинтересовалась Машка, глотая лекарство. – Думаешь, поможет?

– Стопроцентно, – заверила я, – и как ты только не поняла, что ешь смородину, у нее же совсем иной вкус, чем у черники!

Маня ткнула пальцем в телевизор.

– Триллер смотрела, дико страшный, прямо тряслась вся, и не почувствовала разницу.

– В другой раз следует быть аккуратней, – менторским тоном заявила я и ушла к себе.

С мыслями о том, что меня снова сейчас начнет терзать бессонница, я легла на свой жутко неудобный матрас, но сон отчего-то пришел сразу. Не успела я натянуть одеяло на голову, как веки закрылись, тело расслабилось, и наступила темнота.

– Муся! – заорал кто-то над ухом.