Муму с аквалангом

– Антон вынес из машины нас обеих, – зашептала она. – Мне досталось очень сильно, а тело Эммы было почти не тронуто огнем. Но она умерла. Я вспомнила! Она лежала на обочине, странно вывернув шею, затылком вперед. И у меня мелькнула мысль: «Эммочка скончалась: у нее сломан позвоночник». Поспелов стянул с жены платье, затем сорвал с меня остатки сарафана…

Эмма обхватила себя руками и стала раскачиваться.

– Мне было не больно – шок. Он держал меня за плечи и говорил: «Ну же, солнышко, помоги, тебе надо переодеться…» Затем поднял Эмму… понес к машине… бросил ее в огонь… да-да… и…

Я вскочила на ноги:

– Хватит! У тебя истерический припадок! А твоя Жаклин мошенница!

– Зачем ей обманывать меня? – простонала Эмма.

– За деньги!

– Она не взяла с меня ни копейки.

– Пока. Она еще потребует гонорар. Наверняка ждет, что ты позвонишь ей, начнешь благодарить. Вот тут ясновидящая и…

– Жаклин не оставила номер телефона, – возразила Эмма.

– Она предполагает, что ты ей сделаешь рекламу, – не сдавалась я. – Во Флоридос приезжают олигархи, и если не они, то какие-нибудь их глупые Ниночки с удовольствием миллионы за гадание отвалят. Жаклин владеет гипнозом, внушила тебе: ты возьмешь медальон и все вспомнишь. Да только это сон разума, порождающий чудовищ! Трансовое состояние сознания! Бред! Глюк!

– Нет, Вилка, – грустно протянула Эмма. – У меня в последнее время возникали вопросы, но ответов я не находила. А сейчас все детали совпали. Как будто в голове что-то щелкнуло, и картинка сложилась. Эмма погибла в катастрофе, а по завещанию Анны Львовны, если дочь умрет, все имущество переходит в руки дальней родственницы. Анна Львовна была предусмотрительна, заставила дочь тоже составить завещание и настояла, чтобы в нем не было упоминаний об Антоне. Грызла Эмму, плакала, шантажировала своим плохим настроением, говорила, что страдает от непослушания неразумной, не разбирающейся в мужчинах доченьки… Короче, Эмма выполнила волю мамы. И что же получилось? Автокатастрофа, Эмма погибла! С чем остается Антон? На тот момент дача еще была не продана, мы ехали как раз на встречу с покупателями. Значит, каюк его мечтам о бизнесе. Недвижимость, коллекция, – все утечет на сторону. Антону была нужна Эмма! Вот почему он нас переодел! Боялся, что я очнусь и скажу: «Меня зовут Софья». Нет, он все хорошо просчитал. И сумел внушить мне, что я – Эмма. Мало ли кто увидит обгоревшую – санитары, врачи… В какой одежде была пострадавшая? Ах в оригинальном платье? А оно было именно у Эммы.

– Ладно, – сдалась я, – пусть так, Эмма умерла. Антон бросил тело жены в огонь, чтобы скрыть следы. Но! Во-первых, такой поступок говорит о не очень-то нежных отношениях в семье. Во-вторых, твои ожоги были очень серьезными, никто не мог дать гарантии, что ты выживешь. Глупо строить расчет на столь зыбком фундаменте.

– Не знаю, – прошептала Эмма, – у меня нет ответа на вопрос, почему он не подумал о моей смерти. Единственное, что приходит в голову, – стресс. Антон после аварии был не в себе, вот ему и показалось, что лучший выход – «обменять» нас.

– Как же это сошло ему с рук? – поразилась я.

Эмма вынула сигареты, посмотрела на них и бросила пачку на стол.

– Да элементарно! Вот как он мог рассуждать: мать Софьи умерла. Отец, правда, жив, но находится в греческой тюрьме по обвинению во взяточничестве. Эмма тоже не имеет родственников. У нее есть только он, муж, который утверждает: вот моя жена, жертва аварии. По какой причине люди должны ему не верить, а?

– И все же риск был велик, – вздохнула я. – Вдруг бы кто-нибудь заподозрил неладное?

Эмма сдернула с головы косынку и сняла очки.

– Да кто же узнает меня в таком виде, а?

Мой взгляд скользнул вниз, на небольшие, в белых носочках, ступни женщины.

– Понимаешь, – продолжала Эмма, – пока я, выйдя из комы, лежала в больнице, всем – и мне, и окружающим – было непонятно, зачем Антон так старается, ночи и дни просиживает в палате. Ведь необходимости в его присутствии уже не было. Теперь мне ясно: он вдалбливал в голову выжившей Софье чужую жизнь. И ведь мне действительно стало казаться, что я вспоминаю некие детали. Но сейчас я сообразила: мы же были очень близкими подругами, и часть прошлого у нас с Эммой общая: дни рождения, походы за город, ночевки друг у друга дома… Все проблемы с родителями, арест Константина Калистидаса мы с ней обсуждали. Да я и сегодня могу описать, как гроб с телом Анны Львовны уезжает в печь крематория… Но ведь около покойной стояли и Эмма, и Софья. Чьи воспоминания всплывают из тьмы? Кстати! После того, как меня вернули из клиники домой, Антон перестал заходить в спальню. Ну… понимаешь?

Я кивнула. Эмма снова села на пол и обхватила колени руками.

– Я сначала решила: муж боится сделать мне больно. Потом пришло понимание: я урод. То есть настолько страшна внешне, что Антон лишний раз видеть меня не хочет, не говоря уже о близости со мной. Но супруг остался заботливым – приводил гостей, ходил со мной в театр. Почему? Ответ ясен: ему были нужны деньги Эммы. А любовь к Греции, откуда она у меня? Антон говорил, что Эмме нравилась древняя Эллада. Но ведь она ей не родина! Когда же я привезла урну с прахом и вышла из самолета… Не передать словами мое ощущение: я дома! В общем, сегодня клубок размотался – я Софья. Стопроцентно. Имеется четкое доказательство – ожившие воспоминания.

– Послушай, – устало сказала я, – кроме того, что я пишу детективные романы и мало-мальски умею складывать пазлы, я была женой мента и очень хорошо понимаю: никакие воспоминания доказательством не являются. Улики – да, размышлизмы – нет. Нужно сделать анализ ДНК, и проблема исчезнет.

Эмма заморгала.

– Это как?

– Возьмут образец твоей слюны, сравнят с пробами предполагаемых родственников, и станет видно, кто кому кем приходится.

– У Антона слюну придется брать тайком, – оживилась Эмма.

– Поспелов тут ни при чем, – улыбнулась я.

– Ты же сказала: нужен близкий человек, – занервничала хозяйка виллы.

– Муж и жена не имеют общих генетических корней. Для сравнения пригодны мать, отец, брат, сестра, в том числе двоюродные, троюродные, – перечислила я.

Эмма вздохнула:

– Мама давно на кладбище.

– Иногда образец берут из могилы, – осторожно добавила я. – Конечно, я не являюсь экспертом, но слышала о такой возможности.

Поспелова заморгала.

– Оливию кремировали. Анну Львовну, кстати, тоже.

– Константин Калистидас! – осенило меня. – Нам хватит его. Если ваши ДНК совпадут – он твой отец. Если нет, значит, ты – Эмма.

Моя собеседница прикусила губу.

– Не получится, – пробормотала она.

– Но почему? – удивилась я. – Да, он в тюрьме, но можно объяснить властям эксклюзивность ситуации…

Эмма нахмурилась.

– Оливия и Константин Калистидасы удочерили Софью, когда ей была всего неделя от роду и не скрывали сего факта. Софья знала, что ее оставили в роддоме, но никогда не комплексовала по этому поводу.

– Здорово, – бормотнула я, – вот только ДНК не с чем сравнить.

– И не надо, – прошептала Эмма. – Есть мои воспоминания. Самое главное – все объясняющие!

– Ну говори, – махнула я рукой.

Эмма тщательно завязала косынку.

– Например. Я лежу на обочине, вижу, как Антон бросает в полыхающую машину труп Эммы. Искры летят фонтаном, невероятно яркие огненные искры. Я не могу пошевелиться, боли не чувствую, словно мне дали наркоз. Звуков не слышу, но зрение четкое, предметы будто увеличены и слегка выпуклы. Ты никогда не надевала чужие очки от дальнозоркости? Если надевала, то поймешь, как изменилось мое зрение.

Эмма ненадолго умолкла. Потом набрала полную грудь воздуха, широко раскрыла глаза и, неожиданно начав раскачиваться из стороны в сторону, монотонно завела:

– Лежу. Смотрю. Холодно спине. Жарко животу. Пахнет горелой резиной. Антон берет тряпку. Она пылает. Огонь очень яркий! Подходит ближе. «Дорогая, нам же так надо». О-о-о-о!