Дама с коготками

– Не знаете, где они познакомились с Фридой?

– О, это романтическая история. Оказались рядом на концерте в Питерской консерватории, оба обожали классическую музыку. Фрида – латышка, все ее родственники погибли в войну, во время бомбежки, и бедная калека осталась одна-одинешенька.

– Калека?

– Вы не знали? Фрида слепая на один глаз, а второй еле-еле видит, к тому же с трудом переносит яркий свет, поэтому девушка постоянно ходила в темных очках.

– Как? – оторопела я, вспомнив, что только вчера «полуслепая» старуха громко выговаривала кухарке, обнаружив в масленке волос.

– Ужасная трагедия! Во время бомбежки в Риге у Фриды на глазах погибли отец, мать и сестры. Молодая женщина от шока потеряла зрение, – истерическая слепота. Потом, к счастью, один глаз почти восстановился. Сейчас покажу фотографию, мы снялись на память после бракосочетания.

Пока я в растерянности переваривала услышанное, мужчина вынул из секретера большой альбом и продемонстрировал слегка пожелтевший снимок. Молодой Вольдемар в старомодном пиджаке с невероятно широкими лацканами и белой гвоздикой в петлице нежно держал за руку очаровательную Фриду. Надо же, какая красавица! Ни за что бы не подумала. Просто Мерилин Монро. Белокурые волосы, чудесный рот. Роста она была небольшого, едва доставала мужу до плеча, с осиной талией, которую, казалось, можно обхватить двумя пальцами. По бокам с гордым видом стояли свидетели – буйнокудрявый Константин, тоненький, похожий на барашка, ребенок и крупная девушка со слегка лошадиным лицом.

Господин Косов грустно похлопал себя по лысине:

– Да, были когда-то и мы рысаками. Расчески просто ломались, не то что теперь – замшевой тряпочкой лысинку полирую. Смотрите, вот у Фриды темные очки, пол-лица закрывают, а жаль, она такая хорошенькая.

– Как Владимир Сигизмундович познакомил вас с Фридой?

– Просто. Привел сюда, в Хлебный переулок. Видите ли, у меня по тем временам была непозволительная роскошь – собственная квартира. Вот эта самая. Москвичи после войны жили просто в ужасающих условиях, сплошные коммуналки. Номер в гостинице, конечно, не достать. Только командированные по броне проживали. Отвезти Фриду к себе домой Вольдемар не мог. Снимал комнату у хозяйки, и та запрещала приводить женщин. Так Фрида оказалась у меня и жила, раздражая Соньку, до самой свадьбы.

– Кто такая Сонька?

Константин Сергеевич ткнул пальцем в снимок, указывая на девицу с лошадиным лицом:

– Вот она, Соня Михайлова, Софья Петровна. А рядом сынок – Федька. Походил на ангела, а на самом деле сущий чертенок, я из-за него и не женился на Соне, пришлось бы это сокровище воспитывать. Конечно, Соньку злило, что здесь поселилась посторонняя девушка, к тому же такая хорошенькая и воспитанная. Соня-то из деревни, все ложкой ела, а Фрида из Риги, по тем временам – жуткая заграница. Только обедать сели, гостья и спрашивает: «Простите, можно салфетки?» Я было к буфету, а Сонька и сообщает: «А на фига тебе салфетки, поешь и умоешься, еще деньги на бумагу тратить». Я так и покатился от хохота. А Фрида только улыбнулась и вежливо произнесла: «Вы правы, умыться намного экономней». Гостья прожила две недели, а после свадьбы они отправились в Ригу. Вроде там у новобрачной остался дом и какое-то наследство. Короче, подробностей не знаю. Уехали и как в воду канули: ни писем, ни открыток. Странно даже, одно время думал, они умерли.

На самом деле непонятно! Интересно, что сказал бы Константин Сергеевич, узнай он о местожительстве Войцеховских? Почему приятель наврал о переезде в Ригу и прекратил всякие отношения?

– Софья Петровна жива? Не знаете?

Косов вытащил легкие ментоловые сигареты и со вкусом закурил.

– Что ей сделается? Жива-здорова. Вышла замуж за сельского жителя, поселилась в Комарове, коров держит. Ну да там ей и место.

– В Комарове? – изумилась я. Ну надо же, какое совпадение.

И, узнав у Косова адрес, поехала к Михайловой.

Судя по всему, та не бедствовала и вполне успешно занималась фермерством. Большой добротный дом, в глубине участка кирпичный коровник, два гаража, у центрального входа стоят блестящие «Жигули».

В холл меня впустила девочка возраста Маши. Потом появился ее отец. Я сразу узнала его. Тщедушный, похожий на барашка мальчик превратился в грузного, красномордого мужика. Но глупые бараньи глаза навыкате остались теми же. Следом за сыном и внучкой вышла, вытирая руки о фартук, Софья Петровна, крупная, с большой челюстью и внушительным носом.

– Проходите на кухню, – проговорила она. – Костя позвонил мне и сказал, что хотите поговорить о Войцеховских. Только никак не возьму в толк, зачем они вам понадобились?

И она уставилась на меня в упор семейными выпученными глазами. Надо же, какая подозрительность. Пришлось спешно придумывать весомый повод.

– Адвокатская контора поручила разыскать Фриду или каких-нибудь ее родственников. Речь идет о наследстве, – торжественно соврала я.

– Деньги к деньгам, – вздохнула Софья Петровна и хитро спросила: – И давно ищете?

Я растерялась.

– Недели две, а что?

– А то, – захихикала старуха, – что Войцеховские живут совсем рядом. Их кухарка покупает у меня творог, сметану и сливки. Наши продукты даже в Москве известны. Бедные москвичи, редко удается им полакомиться настоящим молоком. Хотите попробовать?

И она стала наливать из красного кувшина белую жидкость. Я вздохнула. Ненавижу молоко, пить его просто так не могу вовсе, а вид пенки вызывает рвотные судороги. Здесь же передо мной оказалась огромная кружка, сверху плавал желтый остров. Отказаться невозможно, старуха обидится и не скажет ни слова. Стараясь не дышать, я в три огромных глотка осушила емкость, чувствуя, как скользкий комок пенки медленно стекает в желудок. Софья Петровна смотрела на меня во все глаза.

– Правда вкусно?

Еле переведя дух, я утвердительно кивнула.

– Хотите еще? – и ее рука опять потянулась к кувшину.

Я в ужасе затрясла головой:

– Нет-нет, очень сытно, просто как пообедала.

Софья Петровна расплылась в довольной улыбке:

– Это молоко от Марианны, оно и впрямь жирное, как сало.

Меня передернуло, и выпитое содержимое кружки стало медленно подниматься наверх. Судорожными глотками отправив его снова вниз, я сказала:

– Как же так? Живут рядом, а вы не общаетесь, да и господин Косов уверен, что Владимир Сигизмундович с Фридой живут в Риге! Почему они от него скрылись, вроде хорошие друзья!

Софья Петровна от души расхохоталась:

– Костя! Да он жуткий бабник, до сих пор при виде любой юбки дрожит! Спорю, строил вам глазки! Только сейчас-то силы подрастерял, а в молодости никого не пропускал. Я поэтому за него замуж и не пошла, хотя была бедной девчонкой, а у него квартира. И правильно сделала! Константин пять раз женился, и все жены убегали, не прожив с ним и года. Как только Вольдемар привез эту хитрюгу Фриду, Костик сразу хвост распушил. Только она притворялась полуслепой латышкой и делала вид, что ничего не понимает. Тогда он распустил руки. Фрида пожаловалась Вольдемару, и дружба врозь.

– Почему вы решили, что Фрида прикидывается?

Софья Петровна прищурилась:

– И решать-то нечего, все видно. Во-первых, вещи. Я заглянула в ее саквояж. Две кофты, одна юбка и пара белья – все новое, купленное в Москве, даже чулки наши. Знаете, как после войны было с чулками? Ни за какие деньги не купить! Их привозили контрабандой из Риги. Вся Москва щеголяла в рижских фильдеперсовых. А эта латышка где-то раздобыла московские! Разве не странно? Логично было прихватить с собой целый чемодан чулок, чтобы потом не бегать по черному рынку. Так нет! Губная помада и пудра тоже наши, и обувь такая, как у всех!

Фриде удалось Вольдемару мозги запудрить, и Костя тоже поверил в сказочку о погибших родственниках, все жалел нахалку! А уж что она из себя корчила! Утром двадцать минут моется, вечером – полчаса! Просто как шахтер. Сели ужинать – эта цаца без ножа есть не может, салфетки потребовались, туалетная бумага. Я без всего этого великолепно обходилась. И никакая она не латышка, и видела превосходно, кругом одна ложь.

– А это почему? – поинтересовалась я.

– Моя сестра училась на парикмахера, и ей подарили журнал с прическами. Картинки, фотографии, а внизу описание, как стричь. Нужная вещь, Надька все расстраивалась, что прочесть не может, – издание на латышском языке. Так он у нас и валялся без толку. Только Фридка появилась, я к ней, – переведи! Та журнал в руках повертела и сообщает, что плохо видит, шрифт слишком мелкий. Но я настырная, давай, говорю, вслух прочту. А эта «латышка» принялась смеяться: произношение неправильное, и ничего она не разбирает. Только, по-моему, просто языка не знала. Да еще с Вольдемаром в кино ходила. Хороша слепая! Правда, потом говорили, что Фрида в кино ничего не увидела. Но меня не проведешь! Никакая она не латышка!

– А кто? – изумилась я, окончательно растерявшись.

– Немка! После войны немцев ненавидели, а в Риге их много было. Вот Фридка и соврала, чтобы жить спокойней. Только сейчас ложь потеряла всякий смысл. К немцам хорошо относятся, позабыли про Гитлера и войну. Так нет, твердит до сих пор, что латышка, смех!

Глава 8