– Согласен. Сам думал на эту тему. Однако работнику необходимо платить, а состояние моего кармана пока не позволяет это делать.
Я замолчал. В особенности не позволяет сейчас, когда кредитка, вся мокрая от слез жабы, сохнет в кошельке.
Максим Петрович убрал из голоса сладость:
– У меня предложение. Возьмите на службу Наталью. Буду переводить деньги дочери, вы ей скажете, сколько она станет получать. Более ни копейки ей не дам. Пусть учится экономить. Только не говорите, что зарплата от меня.
Я ожидал чего угодно, кроме такого поворота беседы.
– Максим Петрович! Я понимаю вашу тревогу о дочери, желание приучить ее к труду. Но что мне прикажете с ней делать? На ресепшен посадить? Так стойки у меня нет.
У Загорского дернулось веко.
– Один мой приятель, крупный издатель, лет пять-шесть назад вручил Нате подборку произведений Милады Смоляковой. Теперь девочка – ее страстная поклонница. Нет, безумная фанатка. – Загорский на минуту замолчал, а потом заговорил вновь: – Не хочу обсуждать книги литераторши, не страдаю снобизмом. Я обрадовался, что Ната хоть чем-то увлеклась. Пусть лучше ерунду читает, а не по магазинам носится. Год назад, когда дочь в очередной раз со службы турнули, я сурово потребовал: «Наталья! Определись. Если не способна трудиться, принуждать не стану. Не каждая женщина ощущает тягу к работе. Иди под венец, реализуйся, как мать, жена, занимайся детьми, супругом, хозяйством».
Она ногами затопала:
– Фу-у! Никаких памперсов.
Я вышел из себя:
– Чего же ты хочешь? Просто тратить мои деньги?
Наталья неожиданно ответила:
– Мечтаю стать детективом. Это мое призвание.
Глава 8
Я кашлянул:
– Не отношусь с презрением к женским детективам, у них широкая читательская аудитория. Раз есть спрос, должно быть и предложение. Но при всем моем уважении к титанической работоспособности госпожи Смоляковой должен заметить: реальная жизнь сильно отличается от ее романов.
Максим Петрович оперся ладонями о свой помпезный стол.
– Так я и объяснил Наташе. Но она настаивала. Я связался со Смоляковой, попросил ее взять дочь к себе секретарем, пиар-агентом, кем угодно. Она в вежливой форме отказала. Два больших детективных агентства не согласились дочь даже на ресепшен посадить, хоть я обещал сам зарплату секретарю перечислять. Вся надежда на вас. Пожалуйста. Будьте добры.
Я молчал, подыскивал причину, чтобы отказать приголубить воровку, и, наверное, не уследил за выражением лица, на котором отразились мои мысли.
Бизнесмен их считал.
– Иван Павлович, долго Наталья у вас не прослужит. Она лентяйка. Встанет пару раз в девять утра, чтобы на работу успеть, и надоест ей Шерлока Холмса из себя корчить. Конечно, я надеюсь, что дочь увлечется, захочет в сыскном бизнесе, как ваша Элеонора, заправлять. Но знаю, когда и чем завершится ее детективная история. Окажите мне услугу. Жизнь длинная, я могу вам понадобиться, у меня большой круг общения, многие люди мне обязаны…
– Разрешите вопрос? – остановил я Загорского.
– Слушаю, – ответил тот.
– Во время нашей беседы в магазине Наталья сообщила, что она дочь Владимира Коркина, а вы отчим, – сказал я. – Это так?
Загорский поморщился:
– Моя жена Елизавета… Ну… в каждой семье есть свои нюансы. Когда мы с Лизой познакомились, она училась в институте. В юности чувство вспыхивает сразу, так и у нас вышло. Глупые, безголовые парень и девушка поддались страсти. Елизавета забеременела, я ей тут же предложил пойти в загс. Она почему-то отнекиваться начала, говорила о мечте надеть белое платье, устроить красивую свадьбу. «Вот рожу, и устроим торжество». Но меня воспитывала мать, которая вложила в мою голову понятия о чести и морали. Матушка вовсе не обрадовалась решению сына создать в юном возрасте семью да еще обзавестись ребенком. Но делать-то нечего. Елена Николаевна решила сама поговорить с Лизой, однако та придумывала разные поводы, лишь бы не встречаться с будущей свекровью. Я решил, что ей стыдно за секс до брака. В те годы я еще не был жестким, боялся обидеть Лизу. Сейчас, вспоминая эту историю, поражаюсь собственной глупости. Только идиот мог не заметить странностей. Лиза говорила, что живет с отцом, который велит ей приезжать домой не позже девяти. Поэтому мы встречались днем в среду и четверг, когда папенька Елизаветы читал лекции студентам, он был профессором в вузе. Я сам тогда еще жил с мамой, первые деньги заработал позднее. Состояние мне прямо на голову свалилось, я первым в России додумался одним бизнесом заняться, снял все сливки. Потом затеял другой проект, третий, ни разу не прогорел, не попал в тюрьму. Мне всегда везло в работе. А вот с семьей… Месяца за три до Лизиных родов я стал беспокоиться. Надо искать клинику, врача, покупать приданое для ребенка. Лиза отмахивалась:
– Времени полно, у папы есть знакомые.
Но я считал себя мужчиной и один раз ответил ей:
– Ребенок мой. Ответственность всегда на отце лежит. При чем тут твой папаша?
И вдруг! Лизавета вскочила, швырнула в меня пустой стаканчик (мы в парке сидели, она мороженое ела), потом с криком:
– Раз ты не уважаешь мою семью, прощай! – убежала.
А я тоже с гонором. Не поспешил за ней. Неделю Лизу не видел. Мобильных в те годы не было. Елизавета боялась отца, который запрещал ей с мальчиками гулять, поэтому дала мне телефон своей бабушки, я ей звонил, говорил:
– Максим Загорский беспокоит, попросите Лизу позвонить.
И через какое-то время в нашей квартире оживал аппарат. Семь дней я крепился, на восьмой соединился с бабушкой Лизы, а та вдруг сказала:
– Забудь мой номер.
Я растерялся:
– Мне очень Лиза нужна.
Старуха буркнула:
– Нет ее тут!
Я ничего не понял, засыпал бабку вопросами, та вдруг сказала:
– Хочешь чего узнать про Лизку? Приезжай. Заплатишь деньги, расскажу. Ничего не дашь – не услышишь правды.
И что открылось? Мария Львовна на самом деле была бабкой Лизы. Родная мать девушку из дома в пятнадцать лет выгнала, потому что ее сожитель к дочери приставать начал. Лиза перебралась к бабке. Через год она обзавелась женихом, пятидесятилетним Владимиром Петровичем Коркиным, профессором, который недавно овдовел, и переселилась к нему. Едва Елизавете стукнуло восемнадцать, преподаватель на ней женился. Когда я звонил, бабушка набирала номер внучки, та ей за эту услугу приплачивала. А хитрованка вскоре соединялась с наивным Максимом.
Загорский оттянул узел галстука.
– Только поговорив со старухой, я сообразил, почему Лиза спешила вечером домой и по какой причине утверждала, что дома у нее нет телефона. Через несколько дней я нашел настоящий адрес обманщицы и заявился к ней. Не стану приводить весь наш разговор, суть его, по версии Елизаветы, такова. Профессор соблазнил ее, малолетнюю. Он много зарабатывает, щедр. Лиза с ним живет из-за денег, по элементарному расчету. Любит она меня, но: «Милый, ты нищий. Володя скоро умрет, у него уже три инсульта было. Вот стану законной наследницей, и тогда мы распишемся». Я ушел, хлопнув дверью, решил никогда более с вруньей не видеться. И быстро разбогател. Через пару лет Елизавета возникла на пороге моих апартаментов с маленькой девочкой на руках. Обманщица на колени упала, помощи просить стала. Оказалось, Коркин умер и выяснилась правда. Профессор давно подарил и квартиру, и машину, и дачу двум своим дочерям, о которых Лиза даже не слышала. А они, узнав, что папа-вдовец живет с пятнадцатилетней Лолитой, обозвали его педофилом и разорвали с ним отношения. Лиза помчалась к адвокату, тот развел руками: жене ничего не положено, потому что муж не имеет никакой собственности, все раздарено еще до брака с ней. Елизавета имеет право лишь на часть вклада в банке, деньги разделят между второй женой, ее ребенком и дочерьми от первого брака. Вот только денег там курица плюнула, почти ничего нет. Где профессор хранил накопления, молодая супруга не ведала, дочки его ее с малышкой мигом выперли вон. Прописана Лиза была у бабушки. Коркин ее в своих хоромах не регистрировал, говорил: «Мария Львовна скоро умрет, получишь ее апартаменты без хлопот. Войдешь в права наследства, как проживающая на квадратных метрах, налог платить не потребуют. А потом я тебя пропишу».
Но бабка скончалась после Владимира, сразу после поминок в квартиру въехала непутевая мать Елизаветы, которая тоже там была прописана, и какой-то ее очередной мужик.
Короче: «Максим, пусти погреться, хочется кушать так, что надеть нечего и переночевать негде».
– Печальная история, – не выдержал я. – Вы поверили Елизавете?
Загорский сложил руки на груди.
– Она была невероятно хороша собой. Люди вслед Лизе на улице оборачивались. Что фигура, что лицо, глаз не оторвать, а я был молод. Но все-таки уже кое-чему научился, поэтому ответил: «Пусть анализ подтвердит, что Наташа моя родная дочь». С ребенком оказалось без обмана. Я был ее отцом. Пришлось удочерить Нату. Но первые годы у нее в метрике значилось Наталья Владимировна Коркина. Лиза, увы, рано погибла, я ребенка один воспитывал. В четырнадцать лет, когда дочь, несмотря на ораву мамок-нянек, от рук отбилась, я определил ее в закрытый интернат для проблемных детей из обеспеченных семей. Там были строгие порядки. Через месяц я приехал ее навестить, надеялся, что Ната в слезах прибежит, начнет проситься домой, пообещает изменить свое поведение… Но она объявила: