Призрак Небесного Иерусалима

Уже смеркалось, когда они встретились с Иннокентием, как и было оговорено, у входа в больничный парк. Охрана не сразу пропустила Машину машину – видно, созванивалась с приемной. Они тихо катили по широкой аллее из старых кленов в глубь парка. Звуки города постепенно смолкли, и, когда Иннокентий галантно подал Маше руку, чтобы она смогла выйти из автомобиля, Маша услышала, как поют вечерние невидимые птицы: казалось, они за городом. Они поднялись по пологим ступеням на крыльцо в палладиевом стиле: белые колонны полукругом, и Иннокентий толкнул тяжелую, отполированную тысячами ладоней дверь. Секундой после того, как Маша успела прочитать надпись на табличке на входе: ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ КЛИНИКА ИМ. ПАВЛОВА.

Внутри их ждали уже много более современные двери из толстого стекла. Девушка в приемной, увидев парочку, кивнула: двери раздвинулись.

– Добрый день, – сказал Иннокентий. – Мы к профессору Глузману.

Маше показалось, что речь идет о лечащем враче, но миловидная медсестра столь ласково улыбнулась, сказав, что Илья Яковлевич отлично себя чувствует и сможет их принять, что в душу закрались сомнения.

– Что это значит? – тихо спросила Маша, пока они шли по коридору, устланному ковровой дорожкой, в глубь больницы.

– Илья Яковлевич – мой любимый учитель, – тихо пояснял Кеша, сжимая Машину, ставшую внезапно холодной, ладонь. – Я тебе о нем рассказывал – сто лет назад! Ты уже, конечно, не помнишь! Он доктор наук, специалист по русскому Средневековью. Пожалуйста, не пугайся факта больницы – у профессора сейчас «хороший» период. Глузман пишет книги, дает консультации, еще совсем недавно сам разъезжал по всему миру с лекциями.

Маше все равно было не по себе – ни одного звука не доносилось из-за дверей по обе стороны коридора. Только тихая, почти неслышная музыка классического репертуара призвана была успокоить нервы. Кого? Посетителей? Медперсонала? Медсестра тем временем встала перед одной из одинаковых дверей и тихо позвонила – на пороге оказалась другая, похожая на первую, как близняшка: та же радостная улыбка при их появлении, то же приятное лицо.

– Так ведь это же Инносенцио! – пророкотал голос в глубине комнаты, и медсестра, кивнув, отступила в сторону. Пожилой мужчина лет шестидесяти, с полным мягким лицом, покрытым модной полуседой щетиной и почти таким же коротким ежиком на яйцеобразной голове, был одет скорее как преподаватель Оксфорда, чем как пациент психбольницы: темно-зеленый пиджак с кожаными заплатками на локтях, тонкий шерстяной свитер под горло, вельветовые брюки. Он развернулся к ним на электрическом инвалидном кресле, пожал руку Иннокентию. Затем хитро улыбнулся Маше:

– Глузман Илья Яковлевич к вашим услугам. – И поднес Машину кисть к губам, так и не поцеловав, но выразив джентльменское намерение.

– Маша, – представилась чуть оторопевшая девушка.

– Спасибо, Иннокентий, что привел к старому отшельнику такую красоту! – Глузман некоторое время смотрел на нее, как любопытная птица, склонив голову набок. – Хоть полюбуюсь на старости лет!

И откатился обратно, показав медсестре, куда ставить приготовленный уже чайник: на низкий столик, идеально приспособленный под инвалидное кресло.

На столике уже красовалась фарфоровая вазочка с шоколадными конфетами и еще одна – хрустальная, в которой в художественном беспорядке соседствовали темная, почти черная черешня с блестящим восковым налетом и клубника: мелкая, пахнущая зовущим ягодным духом. Маша почувствовала, как после спортивных экзерсисов и рабочего дня рот наполняется слюной.

– Садитесь, садитесь, мадемуазель! – Хозяин ловко придвинул к ней чашку, налил янтарного цвета заварки, а затем кипятка, подцепил на малюсеньком блюдце почти прозрачный срез лимона: – Будете? – И подвинул серебряную сахарницу с колотым сахаром. – Современные девушки, наверное, пьют чай без сахара?

– Дурак!! – раздался внезапно старческий голос почти под самым ухом.

Маша подпрыгнула от неожиданности и обернулась: за ее спиной висела огромная клетка с огромным же попугаем.

– Дурак! – повторил попугай.

– Без тебя знаю! – беззлобно парировал Глузман.

Маша засмеялась – напряжение, вызванное долгим переходом по коридорам пусть весьма роскошной, но все же психбольницы, спало: Глузман был инвалидом, но никаких признаков безумия в нем не наблюдалось. Напротив: взгляд карих глаз был въедлив, крупный рот морщился в ироничной усмешке.

– Не правда ли, моя дорогая Мари, мой попугай похож на меня, пошлый бездельник?

Маша кивнула и отпила из тонкостенной чашки. Чай был отличным.

– Не признаю этих их зеленых и красных чаев, с цветами, бутонами, лепестками и мелкой соломой, пахнущих всем чем угодно, кроме чая! Полных потогонных, нервоуспокаивающих и прочих полезных свойств. Для моих нервишек, к примеру, нужны лекарства помощнее. – Порхание рук над чашкой Иннокентия закончилось, и Глузман откинулся на кресле, явно довольный собой. – Ну-с, мои юные друзья, что же привело вас в мою скромную обитель?

– Илья Яковлевич, – Иннокентий наклонился и извлек из портфеля Машину вчерашнюю карту, – нам нужна ваша консультация. Точнее, подтверждение моей догадки. – И он протянул профессору листок.

Глузман вынул из кармана круглые очки с сильными линзами и водрузил на мясистый нос. Не меняя выражения лица, лишь склоняя голову то в одну, то в другую сторону, он внимательно оглядел карту.

– Видите ли, профессор, мне в этих точках представляется некая закономерность… – Иннокентий начал нервничать и даже чуть привстал со стула.

– Возможно, просто совпадение, но… – Глузман повернулся к Маше, снял очки и улыбнулся – зубы у старика были неестественно белого цвета: – Инносенцио увидел то же, что и я. Это золотой мальчик, мадемуазель, не упустите его.

Маша улыбнулась в ответ:

– Не упущу, – сказала она. – Я его с восьми лет держу!

Глузман кивнул и повернулся к порозовевшему Кеше:

– Никогда не надо бояться собственных выводов, мальчик! Надо доверять своему внутреннему слуху, а он формируется на основе знаний – прежде всего! И еще вот именно этого доверия к собственным ощущениям. А оно приходит с опытом.

– Небесный Иерусалим, – тихо сказал Кеша.

– Небесный Иерусалим, – повторил эхом Глузман. – Он самый.

Маша растерянно переводила взгляд с одного на другого.

– Мария, судя по обескураженному выражению ваших прекрасных глаз, вы не знакомы с концептом Небесного Иерусалима? – Глузман усмехнулся и проехал на кресле к книжным полкам, занимающим все стены комнаты. – Вот, к примеру, для начала, – вынул он книгу в кожаном переплете, – Священное Писание. Читали?

Маша почувствовала, что краснеет.

– Конечно, читали, – не дождавшись ответа, сказал Глузман. – Но кто помнит о таких книгах? Лишь старые маразматики вроде меня. Сейчас, сейчас я найду… – Зашелестели страницы. – Вот, слушайте, из Апокалипсиса: «И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего». – Глузман снял очки, поднял взгляд на Машу – Видите ли, Машенька – вы же позволите мне так себя называть? – в религиозной традиции город Иерусалим только потому и считался первым среди городов и «пупом» земли, что был прообразом Града Небесного. А Иерусалим Небесный, в свою очередь, не что иное, как царство святых на небе. – Глузман улыбнулся: – Если верить Иоанну, город необыкновенной красы: весь сверкает, созданный из светоносных материалов. Ворота – из жемчуга, основания стен – из драгоценных камней: ясписа, сапфира, халкидона, смарагда, топаза, хризопраза, аметиста; улицы – из золота… И это описание было не просто данью вкуса рассказчика, его представлением о красоте. Нет!

Глузман посмотрел на Иннокентия, и любимый ученик не подкачал:

– Камни символизировали в ту пору источник сакральной энергии, они вечны и, как вечность, – совершенны, в отличие от смертного мира человека, животного или растения…

Глузман вдохновенно перебил его:

– Небесный Иерусалим – проекция церкви, святой город, где совершается общение человека с Богом. Только в нем возможно всеобщее единство в добродетели, неудавшееся при строительстве Вавилонской башни. Но он, как ни странно для синонима церкви, обозначает еще и духовную свободу… Свободу, Маша, это очень важно!

Маша почувствовала себя полной идиоткой, что Глузман не преминул отметить:

– Впрочем, я совсем задурил вам голову! Просто возьмите на заметку, что, несмотря на глубокую символичность, есть в описании Небесного Града та четкость и основательность, которые и позволили переносить его бессчетное количество раз из небесных сфер да на земную твердь. – Глузман вновь открыл книгу. – Только послушайте, какая почти архитектурно доскональная детализация, и за каждой деталью – свой символ. – Профессор поднял сухой палец: – Итак: Небесный Иерусалим в плане квадратный. Его стены ориентированы на стороны света, на каждой из них по трое ворот, являющих всем сторонам света образ Троицы.

Маша кинула на Иннокентия беспомощный взгляд. Тот подмигнул.

– Закройте глаза, Маша! И представьте себе этот город! Он имеет большую и высокую стену, – начал читать нараспев Глузман, – двенадцать ворот и на них двенадцать ангелов…

И Маша, внимавшая до того, склонив голову, на двенадцати ангелах сломалась:

– Илья Яковлевич, я все-таки не понимаю, какое отношение это все…

– Подождите, дитя мое, сейчас мы дойдем до сути. Не будьте торопливы, торопливость – удел профанов, а вы еще так молоды. Избавляйтесь от привычки приобретения знаний наскоком. О чем мы? Да о том, что слова Писания в Средневековье, не чуждом символики, воспринимались часто как руководство к действию. У средневековых архитекторов было две точки опоры – Небесный Иерусалим и Иерусалим земной, хорошо нам известный… Так сказать, Образ и Прообраз. Вспомните о Золотых Воротах в Киеве и Владимире, воспроизводящих Золотые Ворота в Иерусалиме, а позже в Константинополе?

Маша нервно кивнула.

– Маша, символика земного Иерусалима использовалась много реже и только в стольных городах, – заметил Иннокентий. – А вот городами со структурой и композицией Небесного Иерусалима были Киев, Псков, Кашин, Белоозеро, Калуга… И, конечно, Москва.

– Странно, – сказала неуверенно Маша, – а я всегда считала, что средневековое градостроительство было хаотичным… Узкие улочки, ведущие в никуда, результаты импровизационных застроек после многочисленных пожаров…