Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

Потом она стала готовить обед, что, впрочем, большого труда от нее не потребовало.

– Завтра будет говядина! – сказала она в утешение мальчугану, который, не выпуская из рук остатки коня, вскарабкался на свое место за столом и многознаменательным взглядом посматривал на суп из сушеной зелени и тарелочку жареного картофеля.

– Завтра будет говядина! – утешил Сережа скакуна, поглаживая его своей маленькой ручонкой. – Надо быть паинькой!

Мальчик усердно занялся уничтожением содержимого поставленной перед ним тарелки. Вдруг кто-то позвонил, и он чуть не полетел на пол вместе со стулом – так взволновал его неожиданный звонок.

– Христос, Христос! – кричал малыш, захлебываясь от радостного волнения. – Это Христос звонит!

– Только сиди смирно, милый, – сказала Анна серьезным тоном, – совсем смирно, слышишь, пока мама не вернется! Всегда надо слушаться, и когда мама не видит, тоже надо слушаться, – ведь Боженька всегда тебя видит, милый!

Мальчик разом присмирел.

– А Он разве потом все расскажет? – спросил он вполголоса.

– Да, все, как есть, расскажет.

Мама больше не слышала, что говорил смущенный мальчуган, – ее уже не было в комнате, она бросилась отворять дверь.

Звонил посыльный – молодой самоуверенный малый с лакейской внешностью и с лакейским же шиком одетый. На голове у него красовался кокетливо взбитый кок, а вздернутый нос выражал легкое презрение ко всем на свете. В руках у посыльного был сверток, который он немедленно стал распаковывать. Анна побледнела, увидев перед собой злополучную вышивку в том виде, в котором она оставила ее в магазине.

– Хозяин велел вам передать, что у него были страшные неприятности из-за вас с княгинею N., заказавшей подушку. И вычистить ее тоже нельзя было, не из-за красок. Краски бы выдержали, но вот в самой материи несколько мест совсем попорчено, словно выжжено. Это, должно быть, стеклом горячим спалило от лампы… Вам придется заплатить пятнадцать рублей за приклад.

Анна совсем упала духом. Этого еще недоставало! Восемь… почти девять дней проработать с утра до ночи, ни гроша за это не получить да еще приплатить – шутка ли! – целых пятнадцать рублей! Однако женщина сделала над собой последнее усилие, обещала отработать после праздников причитавшуюся сумму и проводила посыльного до дверей. Больше у нее сил не было. В полном изнеможении она опустилась на табурет, стоявший посреди крошечной кухни, и вновь горько-горько заплакала.

III

Мальчику надоело сидеть тихо, и, как только голоса стихли, он осторожно сполз с высокого стула, прокрался в кухню и неслышно подошел к матери:

– Мамочка!

Но Анна вся ушла в свое горе:

– Иди играть, Сереженька, милый, иди, правда, поиграй… дай маме поплакать! О, эти заботы, эти ужасные заботы! Нет им конца! Все растут и растут!

Ребенок не двигался с места, погруженный в думу: какая-то мысль пришла ему в голову.

– А ты их поливаешь?

– Кого поливаю, детка моя?

– Заботы, мамочка. Ты их поливаешь, поэтому они так скоро растут?

Анна смотрела на мальчика в бессознательном оцепенении.

– Ну, мама, ну ты ведь розу поливаешь, чтоб она росла, – пояснил Сережа свою мысль.

– Да, я их поливаю, – отвечала она, всхлипывая, – смотри, как я их поливаю: горькими-горькими слезами…

Слезы лились из ее глаз неудержимым потоком. Мальчуган постоял еще минутку с печальным видом, потом побежал в свой уголок с жалкими игрушками, порылся там немного и снова вернулся к матери в кухню – на сей раз с видом вполне уверенным.

– Не плачь, мама, не надо, милая, хорошая мама, перестань, – я вот тебе картинку подарю, смотри, какую красивую… с царем…

Анна ласково отвела пухлую ручку, потом охватила маленькое тельце сынишки и с нежностью прижала его к своей груди.

– Не надо! Спрячь свою картинку, потом с ней играть будешь!

– Нет, это мамина пускай будет, мамина! – настаивал Сережа, суя ей в руку «картинку». – Смотри, какой царь красивый нарисован!..

Анне совсем не хотелось слышать ни о каком царе. Она взяла подарок, чтобы куда-нибудь отложить, не глядя. Совершенно случайно взгляд ее упал на скомканную картинку – дрожь пробежала у нее по всему телу; она не поверила своим глазам:

– Господи!.. да что же это… Неужели?!.

Она поднесла клочок бумаги поближе к свету, к глазам, она вертела его во все стороны – клочок бумаги оставался тем, чем он был на самом деле – пятисотрублевым банковым билетом с портретом Петра Великого…

– У меня и другие есть, много, – хвастался мальчуган, гордый успехом придуманного им утешения. – Вот, смотри!

И перед изумленными, еще мокрыми от слез глазами Анны предстало сразу десять «картинок с царем» – пять тысяч рублей, целое состояние!

– Сережа, голубчик! Откуда у тебя эти картинки?

– Нашел! – радостно объяснил тот. – На большой лестнице, у большого дома. Они там лежали, а я их нашел!

Пять тысяч! Да это спасение, избавление от всех забот, надолго, на целые годы! Это – отдых усталому телу, воспаленным глазам, конец душевной муке, покой, мир, верный кусок хлеба!

Какое искушение! Отчего бы ей не оставить у себя этих денег, словно с неба свалившихся к ногам ребенка… Отчего бы ей хотя бы одну или две из этих бумажек не удержать: ведь, если кто-то может пять тысяч рублей носить в сберегательную кассу, этому кому-то, наверное, нетрудно уделить частичку от своего избытка?

Анна поглядела на свое поношенное платье, поглядела на Сережу, на его сто раз заплатанную курточку, вспомнила про разорванные сапожки, разбитую лампу, про квартиру, за которую нечем будет заплатить на днях, про долг г-ну Дольфусу, вспомнила, с какой нуждой ей придется бороться скоро, сейчас же… А здесь перед нею на столе… вот оно – счастье! Вот он – покой!

Она наклонилась к ребенку.

– Сереженька, никто не видел, как ты нашел картинки? – прошептала она охрипшим от волнения голосом. – Никто, ни один человек?

Мальчик покачал своей кудрявой головкой:

– Никто, мама, совсем никто… нет… только… только Боженька!

Анна вся съежилась, словно ее ударили бичом. Сердце у нее захолонуло, еще мгновение – и слезы бы вновь брызнули у нее из глаз. В неудержимом порыве сжала она малютку в своих объятиях.

– Радость ты моя, сокровище мое, ты прав, голубчик! Пусть! Лучше мы с тобой всю жизнь голодать будем, но этого твоя мама не сделает…

Ребенок кивал с серьезным видом, хотя, конечно, не понимал того, что говорила его мама. Главное – мама снова улыбалась и целовала его, и для него все было в порядке.

Потом Сереже нужно было немного поспать после обеда. Мягко взбила ему мама постельку, и он быстро заснул, обнимая свою лошадку.

А бедная Анна тем временем побежала в сберегательную кассу. Едва переводя дух, подошла она к конторке справиться, не заявлял ли кто о потере денег. Конторщик ничего еще не знал, но все же записал фамилию Анны и ее адрес, выдал ей расписку о приеме заявленной ею находки и отпустил женщину с учтивым поклоном.

IV