Таймбург. Вдогонку за проигранным временем

Я оторвал взгляд от небес, разглядывая росток:

– Как называется эта трава?

Ответ мысленно придумывался сам, складываясь в нечто между молнией и ракетой, но девочка неуверенно пожала плечами. Браслет продолжал сиять, но уже не тёмной зеленью, а сказочными малахитовыми тонами.

– Теперь нас пропустят куда угодно, – вместо ответа сказала девочка. – Только надо выбрать место, где время идёт не так, как здесь.

Она посмотрела на меня, ожидая решения.

Но я абсолютно не знал, что ответить. Только отступал небольшими шажками, не отрывая взгляд от браслета. Шагал спиной, пока не обнаружил, что мы стоим на перекрёстке, освещённом золотистыми фонарями и переливчатыми огнями светофора.

Я замер, словно испугался: вдруг незнакомка подумает, что я хочу от неё улизнуть. Но она, мелко вышагивая, не отставала. И сейчас остановилась неподалёку. Ждала моих слов. Испуг быстро прошёл: девчонка чует, что я не сбегу. Знает, что не отдам Вовку. И всё же зачем ей понадобился Вовка? А ему книга?

Тут пальцы совсем онемели от её тяжести, и я положил обёрнутое газетами сокровище на высокий бордюр, отделявший от нас пустынную проезжую часть. В блеске уличных фонарей сияние браслета поутихло, но я видел, что запястье незнакомки озарено странной зеленью.

– Куда теперь? – вопрос остался без ответа, потому что девочка склонилась над свёртком.

– Что это у тебя? – встречно спросила она.

– Сейчас упадёшь, – и пальцы отогнули уголок газеты, показав обложку.

Я и предпринять ничего не успел, как газета отлетела прочь, а девочка ухватила Деревянную Книгу. Аккуратно гладила шарниры, держащие элементы первой головоломки, где центром представала объёмная арка. Её окантовывали три ряда человечков, раскрашенных под камень, обросший мхом. В середине арки расположился лучистый многоугольник с изображением ловца снов: паутинка в обруче, к которому прикреплён хвостик. Ниже ловца снова фигурки людей. Ровно три. И ещё ниже вырезали другой многоугольник. Уже без ловца. Зато его лучи обвивали веточки с маленькими листиками.

Не надо думать, что такой картинка была изначально. Когда мы открыли книгу, страницу закрывал хаос из тонких дощечек и мелких деталей. Непросто было собрать из них арку. Перемещались фигурки по строгим правилам: толстых джентльменов на массивных квадратах разместить по внешнему слою, изящных дам в длинных платьях на вытянутых кирпичиках загнать на промежуточный, а на внутреннем оставались пластинки с тонюсенькими фигурками детей. Причём, трёх из них следовало перегнать в центр арки между лучистыми многоугольниками. Эти пластинки были чуть больше остальных. Две с фигурками мальчишек. А в центре – девочка.

Но теперь я, затаив дыхание, не смотрел на фигурки. Взгляд упёрся в нижний многоугольник.

– Дай-ка пуговицу, – хрипло попросил я.

Незнакомка вытянула находку и показала её на ладони. Теперь сомнений не оставалось. Загадочное растение на пуговице и трава, обвивающая лучи многоугольника, оказались на диво схожи! Более того, трава на руке – живое воплощение той, что на пуговице и в книге.

– Это точно твоя? – серьёзно спросила незнакомка, поглаживая угол страницы.

Я лишь кивнул, но потом торопливо добавил.

– Подарок. На мой день рождения. Сегодня.

– Такие книги не появляются просто так, – продолжила девочка. – Они оказываются в нужных РУКАХ в нужное ВРЕМЯ.

Я вздрогнул.

Почему Вовка так не хотел, чтобы книга оставалась в моих РУКАХ?

Но ответ мог дать лишь он сам.

– Как твоё имя? – спросила девочка, и я чуть с расстройства не хлопнул себя по лбу.

Полвечера шастаем по городу, нашли загадочное растение, собираемся в какие-то удивительные места. А имена друг другу не назвали.

– Руэн, – мигом отрапортовал я.

– Руен, – повторила девочка, легко смягчив звучание, где жёсткая «э» обернулась мягкой «е».

Но мне не понравилось уродование имени.

– Ру-Эн, – повторил я, напирая на гласную.

– В староболгарском календаре сентябрь звали «руен», – обрадовалась незнакомка. – Теперь я верю, что книга, действительно, твоя.

Её глаза таинственно блестели.

– И теперь понятно, куда надо идти. Руен – второе название растения сумах, цветущего осенью.

– Трава, которую мы нашли, сумах? – догадался я.

– Нет, – отрезала девочка. – Но сумах известен и в виде специи. А здесь неподалёку прячется магазин, торгующий специями.

Она быстро и решительно зашагала вперёд, ничего больше не объясняя. Подхватив книгу, я нёсся за девочкой, но всех сил хватало лишь на то, чтобы не отставать. «Своё-то имя она не назвала», – подозрительно ворочалось в голове.

Но не вопить же теперь в затылок: «А как зовут тебя?»

Час пятый,

когда мы бежим по закоулкам, а потом из обители ароматов переносимся в заповедник диковинных цветов, где нам варят пропуск в иномирье

Магазин и впрямь оказался неподалёку, что выглядело странным. Свой район я излазил вдоль и поперёк, шныряя по всем закоулкам. Почему же переулок, где находился «Аромат корицы», остался необследованным? Казалось, я ходил тут тысячу раз!

Соседние дома в тусклом свете редких фонарей выглядели угрюмо. Взять оживлённые проспекты центра: фасады подсвечены, витрины магазинов – будто гигантские экраны. Всюду реклама и вывески. Но главное – люди: они идут за тобой, обгоняя, или несутся навстречу. А ещё автомобили с фарами, автобусы с озарёнными салонами, трёхглазые светофоры. Рёв двигателей, шуршание колёс по асфальту, обрывки разговоров по телефону, многослойный шум большого города…

Но сверни в улочку – и шум резко глохнет, а свет тускнеет, словно прежний мир отскакивает на тысячу километров. Витрины исчезают. Из сумрака нехотя вылезают блёклые кирпичные дома прошлых веков или даже избушки, чьи слепые окна закрыты деревянными ставнями. За кучей гравия и песка молча страдает покосившийся забор. Дальше едва разглядишь пару стен, выступающую из мглы половину покатой крыши и гору досок, похожую на заснувшее чудище.

Был час Неприметных Закоулков. Тех самых, которые обычно не видишь, спешно проходя привычными путями. А если увидишь, то и заходить не захочется. Что ты там, спрашивается, забыл? Дома стоят так близко друг к другу, что ясный день мигом превращается в сумрачный вечер. Фасады стары и обшарпаны, словно тебя отбросило на пару столетий назад.

Но именно в этот Час проходы становятся приветливее. Они зовут зайти внутрь, как будто говорят: «Смотри, у нас по дороге раскинуты загадки! Да-да, юный Питер Пен тащил Мешочек Загадок, и они высыпались из дырки. А теперь их разгадаешь ты!» И Неприметные Закоулочки превращаются в Тайные Тропы. Становятся куда интереснее Привычных Путей.

Перед нами – вывеска, а на ней завитые палочки корицы: две лежат продольно, и третья – сверху, поперёк них. Название гласит: «Аромат корицы». А на двери надпись: «Открыто в любое ВРЕМЯ». И нарисованы небольшие часики. На какой-то миг мне показалось, что на циферблате не дюжина делений, а целых тринадцать. Для суток, в которых нашлось место и двадцать шестому часу. Вывеска старинная: на деревянной доске выцветшие буквы. И тени на палочках корицы лежат, будто те выпуклые, а не нарисованные. Подумалось, что такую вывеску мог вырезать даже Вовкин батяня.

– Пошли, – рука потянулась к деревянной двери в узких трещинах.

– Сначала я, – девочка внезапно оказалась впереди. – Ведь май всегда следует перед сентябрём. А я – Майя.

Я и не сразу понял, что она назвала имя. Подумалось, что слово вырвалось откуда-то из Южной Америки – а-я-ма-я. Или даже не слово, а индейское заклинание. Тем временем, её пальцы коснулись кольца, вставленного в пасть грустной потёртой бронзовой собаки. Я услышал, как кольцо легонько звякнуло. А потом дверь отворилась.

Сразу повеяло запахами. То накатывали сладковатые волны, то щипало ноздри нечто жгучее, а после щекотало что-то невообразимое с кислинкой. Ароматы сплетались невидимыми течениями. Иногда я чуял нечто знакомое, пойманное на кухне, когда готовила мама. Вот, например, запах корицы. Тот самый, что дал название магазину.

Сделав несколько шагов по скрипучим ступеням, я тоже оказался внутри и догнал Майю, остановившуюся за порогом.

– Запах гвоздики, – раздался её шёпот. – А вот паприка… – она сделала шаг в сторону. – И с ней смешивается розмарин.