Постапокалиптические будни. Пилот

Взрыв окончательно вышиб из него дух. Когда он очнулся – не было ни сержанта, ни тварин, ни даже самого корпуса. Лишь растянувшаяся на сотни метров вокруг выгнившая пустошь, на которую его забросило ударной волной. Чёрная земля здесь источала особый гнусный смрад, что, проникая в лёгкие, до умопомрачения сжимал их своей зловонной лапой, грозясь раздавить как ничтожного таракана.

Желая немедленно отделаться от этой удушающей вони, он попытался подняться на ноги, однако с прискорбием обнаружил, что они обе сломаны. Помимо этого, острая боль в груди, усиливающаяся при дыхании, недвусмысленно давала понять, что рёбра также не уцелели. А болезненного вида вспухшие вены, проглядывающие сквозь дыры порванных перчаток, намекали на то, что действие супрессанта заканчивается. В общем, расклад был явно не в его пользу. Быть может, самым верным решением было ничего не предпринимать и спокойно дожидаться своего конца, ведь в конечном счёте шансы выжить в таком состоянии, да ещё и во внешнем мире крайне ничтожны, если и вовсе не нулевые, однако он, воодушевлённый примером сержанта, решил бороться за свою жизнь до последнего. Хоть и не представлял, ради чего. Но решение уже принято, а потому он вколол в шею супрессант из запасного патрона и, стиснув зубы, пополз вперёд, вороша локтями рыхлую землю.

Прошло несколько дней. Вечером второго закончилась фляга с водой. День спустя в патроне остался последний супрессант. Но он, измождённый голодом, охваченный лихорадкой и практически тронувшийся рассудком, упорно продолжал ползти, по-прежнему надеясь выбраться из этой тлетворной пустоши, которая на деле оказалась гораздо, гораздо длиннее предполагаемых нескольких сотен метров. Навязчивый и даже в какой-то степени пугающий инстинкт выживания безостановочно гнал его искалеченное тело вперёд, за исключением тех моментом, когда оно, полностью выбившись из сил, цепенело и отказывалось двигаться дальше без передышки. В это время воспалённый мозг вместо спасительного забытья из раза в раз мысленно возвращался в тот проклятый день и с затаённым восторгом воспроизводил по памяти героическое сражение сержанта с подлыми ящероподобными тваринами. Подобная зацикленность сама по себе была довольно странной, больше походившей на нездоровое помешательство, однако, как оказалось позднее, это было ещё далеко не самое жуткое. Поистине жутко стало, когда возросший голод внёс свои коррективы: воспоминания о тех ужасных влажных хлопках, с которыми сержант колотил своей утерянной рукой тварин, разбрызгивая кругом кровь и разбрасывая мясные ошмётки, отлетавшие при соприкосновении с пилообразными лапами и топорщившимися хитиновыми чешуйками, наполняли рот вязкой голодной слюной, просачивающейся сквозь возбуждённо трущиеся друг о друга челюсти. Дико хотелось вгрызться зубами в чью-нибудь плоть, откусить кусок побольше и почувствовать, как радостно плещется язык в тёплой кровавой ванне. Чудовищное желание. Пацифистская душа, до сих пор ещё имевшая какой-то вес во всём этом безумии, обливалась скорбными слезами и всеми силами старалась огородить его от этого, насильно вырывая из прочного сна и возвращая в реальность. Головой в тот же миг завладевал всепоглощающий инстинкт, начисто вытесняя всё лишнее. Однако долго так продолжаться не могло.

Утром пятого дня, прежде чем отключиться, он напряг оставшиеся силы и вколол себе последний супрессант. Однако на этот раз голодные сны не сумели надолго удержать его в своих страшных оковах, и внутренний пацифист был здесь не причастен. Его пробудил слюнявый шершавый язык, неприятно лизнувший лоб. Сквозь едва приоткрытые веки он безразлично уставился на расплывчатый силуэт склонившейся над лицом тварины, которая своим видом напоминала волосатый шар с рожками, стоящий на шести тонких и длинных ножках. Наверное, при иных обстоятельствах стоило бы испугаться и попытаться убраться прочь, ведь кто знает, чего можно ожидать от этих монстров, но она выглядела более чем безобидно, за исключением больших пугающих глаз с горизонтальными прямоугольными зрачками, которые зловеще горели желтизной. В остальном же это был обычный детёныш, вероятно отбившийся от остальной стаи.

Он попробовал пошевелиться, намереваясь снова отправиться в путь, но тело никак не отреагировало на посылаемые мозгом сигналы. О каком пути вообще могла идти речь, если сил не хватало даже на то, чтобы поддерживать глаза открытыми. Оставалось только закрыть их и вынуждено позволить телу ещё немного восстановиться. Но едва он так поступил – на лицо вдруг капнуло нечто-то густое и тёплое. Оно не торопливо скатилось вниз и осело на сохлых губах, увлажняя многочисленные трещины. Затем ещё несколько капель проследовали тем же маршрутом, образовав во впадине между губами скромных размеров лужицу. Жажда вынудила его приоткрыть рот, чтобы позволить жидкости стечь внутрь, и вот тут произошло неожиданное: жидкость оказалась кровью. Но какой необычный у неё был вкус… Железный привкус пикантно разбавляла сладкая бархатная горчинка, что приятно обожгла горло, скатываясь в пропасть пищевода. Сердце взбудоражено встрепенулось, посылая по коже мурашки, которые подобно электрическим разрядам вмиг наполнили его невиданной бодростью.

Он живо распахнул глаза и словно одержимый стал вращать ими во все стороны, маниакально ища источник этой невероятной сладости. Искать долго не пришлось: как только первоначальное помешательство спало, и взгляд остановился на глупой морде тварины, что до сих пор нависала над ним, с интересом рассматривая жуткими глазищами, он заметил на её треугольном розовом носу кровавый след, по которому вниз готовилась скатиться ещё одна капля, сбежавшая туда аж от самого лба, где родилась из чрева безобразной глубокой раны. Было похоже на то, что кто-то попытался проломить тварине череп броском увесистого булыжника. Рана почти затянулась кроваво-золотистой коркой, но один из её краёв, что свисал над переносицей неприглядным лоскутом кожи, до сих пор кровоточил. От этого вида желудок скрутил голодный спазм, каких он ещё никогда прежде не испытывал. Нездоровые сны окончательно и бесповоротно наложили на него свой страшный отпечаток.

– М-мя… со… – захлёбываясь льющимися через край слюнями, прохрипел он и медленно потянулся рукой к морде тварины. – М-мясо… м-мясо…

Тварина оказалась не из пугливых и даже ласково ткнулась мордой в приближавшуюся раскрытую ладонь. Это её и погубило. Невесомо коснувшись подушечками пальцев жёсткой шерсти, он цепко схватил тварину за вытянутый нос и рывком подтянул ко рту, после чего безжалостно впился зубами в прохладный влажный кончик. Она сдавленно пискнула и начала брыкаться, но его хватка была поистине стальной и крепчала тем сильнее, чем больше он упивался её кровью и плотью. Когда же от носа остался только голый скелет, он повалил агонизирующую жертву на землю и принялся остервенело рвать руками волосатое тулово, с ненасытной жадностью проглатывая выдранные куски и чувствуя, как в тело возвращается жизнь. Внутренняя сила просто била ключом. Причём как в переносном, так и в буквальном смыслах. Армейская экипировка трещала по швам, не выдерживая множившейся мощи растущих на глазах мышц. К тому моменту, как от тварины остались лишь одни обглоданные кости, он вымахал до двух метров в росте и столько же в ширину. Однако это было не самым удивительным во всей этой ненормальной ситуации. Его сломанные ноги и раздробленные рёбра чудесным образом полностью восстановились! И лишь горестные завывания загнанной в угол костяной темницы души омрачали это чудо.

«Что же ты надел? Как посмел обойтись столь жестоко с живым существом? – вопросила она, обливаясь горькими слезами. – Как мог ты так легко отбросить свою человечность?!»

«Ты, ты убийца! – зло кричала она из своей клетки. – Нет, ты даже хуже! Ты самый настоящий мясник! Слышишь?! Проклятый мясник!» …

– Да, – согласно кивнул навалившимся воспоминаниям Мясник, – всё именно так. Следовательно, это, – он убрал револьвер от виска и наградил его брезгливым взглядом, – мне ни к чему. Не зачем мясо порохом портить.

Мясник отстегнул барабан, вытащил пулю и отложил её на край тумбочки. Затем чуть пригнулся, запустил левую руку в зазор между капсулой и полом, немного пошерудил в тамошней темноте и извлёк здоровый самодельный тесак с остро заточенным лезвием, чья ослепительно белая полоса резко контрастировала с неприглядного вида ржавым замызганным обухом.

– Вот это много лучше, – довольно протянул он, полюбовно проведя большим пальцем по острию, которое тут же покраснело от заструившейся по нему крови, а после, замахнувшись, без малейших усилий перерубил пулю надвое, добавляя на поверхность тумбочки новую борозду. И на сей раз последнюю.

– Теперь ты, – проскользив двумя пальцами вдоль всего лезвия и таким образом очистив его от металлической крошки, произнёс он и наставил кончик тесака на устрашавшую ранее тень, которая сейчас приняла жалкий облик той самой съеденной тварины. – Если ждёшь извинений – ты их не получишь. Я съел тебя, чтобы утолить голод и не стану извиняться за свой поступок. Более того: я и дальше продолжу поедать вас, чудовищ, и кормить вашим мясом всех жаждущих, ведь еда – это жизнь. А ещё этот бесподобный вкус… мм…

Мясник, прервавшись, мечтательно заскрежетал челюстями, наполняя рот слюной. Ему вдруг страсть как хотелось вновь испытать это блаженное ощущением на кончике своего языка.

– Решено! – запальчиво воскликнул он, брызгая слюнями в пространство перед собой. – Сейчас же отправлюсь в загон и кого-нибудь съем. Тем более что время завтракать.

Мясник нетерпеливо подскочил с капсулы и, спешно облачившись в рабочую форму, быстро пошагал на задний двор, больше не обращая внимания на рогатую тварину, которой, впрочем, там никогда и не было.

10:15 a.m.

Нервно скрежеща зубами, снедаемый диким голодом Мясник раздражённо наворачивал круги на своей кухне, лихорадочно размышляя о сложившейся непростой ситуации, пока ещё был на это способен. Загон оказался пуст. Пуст! Ни единой вкусной, сочной, жирной тварины, ничего. Причины были более чем очевидны: часть корявого забора из разукрашенных чёрными пятнами плесени досок, как придётся вогнанных в землю и стянутых ржавой погнутой проволокой, в одном месте просто вырвали с корнем и небрежно разбросали вокруг, после чего бессовестно выкрали всех тварин. Именно что выкрали: сами по себе они не могли никуда сбежать с перебитыми-то конечностями. Да и заборные доски не были поломаны, что исключало причастность иных тварей, которые, проголодавшись, решили позариться на чужое. Но кто мог это сделать?

В первую очередь подозрение пало на Дугласа из таверны, как он сам величал свою убогую самодельную хибару, «Жранина из тварины», ведь тот являлся единственным прямым конкурентом во всей округе. Однако же, когда Мясник в поисках справедливости заявился на его порог, то обнаружил лишь груды хлама да покорёженную неоновую вывеску, лишившуюся некоторых букв. Метрах в пятистах от этого беспорядка из земли устремлённые к небу прорастали коричневые сталагмиты – кристаллизованные фекалии тварин. На кончике самого длинного трепыхалась разорванная сеточка для волос, одним концом буквально вросшая в кристалл. Вывод был не утешителен: Дуглас пал жертвой злой иронии. Мясник хоть и соперничал с ним, но всё же снял свой поварской колпак и почтил память бедняги минутой молчания.

Вторым на ум пришёл Котлет. Правда, впоследствии установилось, что этот пришибленный скармливал клиентам лишь давно протухший фарш из когда-то обнаруженного им припасного контейнера, щедро маринуя его в ядрёной смеси приправ, что наглухо отбивала всякие запахи. Серьёзно, от одного только вдоха носом у Мясника напрочь отшибло обоняние, а ноздри словно раскалённой кочергой прочистили. Стало понятно, зачем Котлету понадобился противогаз. Но вот как он умудрился умыкнуть контейнер из-под носа сразу у двух курьерских группировок по-прежнему оставалось загадкой. Ведь аномально тощего хромого Котлета вряд ли назовёшь проворным. Как, собственно, и силачом. Следовательно, с него можно было смело снимать все подозрения.

Помимо них в секторе 43кф1 оставался ещё двухголовый Дженкинс, но он торговал исключительно самогоном, который, насколько знавал Мясник, гнал из собственных продуктов жизнедеятельности. Да и к тому же трусом был знатным. Тварин боялся до смерти, хотя те его особо и не беспокоили. Выслеживая добычу в окрестностях старой химической лаборатории, Мяснику не раз доводилось наблюдать, как тварины просто игнорировали свернувшегося на земле клубком Дженкинса, которому не посчастливилось оказаться снаружи в неподходящий момент. Небось, принимали старика за своего, потому как подобная мутация являлась нонсенсом даже для этого ненормального и неправильного мира.

Однако если это были не они, то тогда кто?..

Зазвучавшая из громкоговорителей ложно весёлая старая детская хоровая песенка, от которой так и веяло какой-то скрытой зловещей угрозой, отвлекла Мясника от тяжёлых дум. Она звучала каждый раз, когда в систему поступало новое уведомление, но вообще подобного не должно было происходить. Видимо, когда набредший на этот брошенный блок Мясник в попытке наладить его работоспособность наобум подключал к единственно уцелевшему суперкомпьютеру различные провода, хаотичными пучками разбросанные по полу, он где-то ошибся. Правило «для каждого провода существует своё гнездо» не работает, если ты и понятия не имеешь, что именно подключаешь.

Мясник прекратил нарезать круги и подошёл к вспыхнувшему монитору, что был вмонтирован в потолок прямо над разделочным столом. Ткнул пальцем на мигавший значок пиксельного конверта и, беспокойно притопывая ногой со скрещёнными на груди руками, стал дожидаться, пока неторопливая анимация вскроет его. Обычно это не занимало более двух минут – мощности одного компьютера катастрофически не хватало на то, чтобы полностью обеспечивать весь хоть и не шибко большой, но всё же целиком автоматизированный блок. Однако на этот раз ожидание затянулось, отчего каждая лишняя минута, протекавшая под жуткий нестройный аккомпанемент детских голосов, который отключался только после прочтения уведомления, неминуемо толкала Мясника на грань безумия, что разрасталось тем больше, чем сильнее становился неподдающийся контролю звериный голод. Когда же письмо наконец открылось, он был уже в шаге от срыва. Но даже с прекращением заунывного ожидания и дьявольской песенки, которая, казалось, была намерено зациклена на самом кошмарном своём отрывке, чуда не случилось. Уведомление стало последней каплей, потому что принадлежало приложению Едакса и извещало о поступлении заказа на два стейка средней степени прожарки от шефа. Мир вокруг в момент окрасился в буйные краски.

11:46 a.m.

Красочное буйство швыряло Мясника по всему сектору в поисках хотя бы одной более-менее подходящей тварины. Гортанно выкрикивая что-то маловразумительное, он метался по постапокалиптическим просторам с двумя тесаками подобно разрушительному торнадо. Порой его ногами плаксиво дребезжало металлическое покрытие, порой из-под каблуков вылетали целые снопы мёртвой земли, а мутный одержимый голодом взгляд тщательно обшаривал каждый сантиметр, заглядывая во все норки и проверяя каждые встречные пещеры. Но всё было тщетно. Создавалось впечатление, словно кто-то, ещё более безумный и опасный для тварин нежели сам Мясник, просто взял, да и истребил всё живое на несколько километров вокруг. И ведь наверняка сделал это назло. Не оставил ни единой, даже задохлой тваринки, с которой можно было бы срезать стейки для жаждущего клиента, а всё прочее съесть.

Бесплотные метания в конце концов привели Мясника обратно на собственную кухню, потому что каким-то чудом сквозь царящий в его голове беспросветный хаос смогла просочиться единственная светлая мысль: а не осталось ли случаем где-нибудь заначки. Воодушевившись этой мыслью, он принялся переворачивать всё до чего касалась рука вверх дном. Новомодные кухонные шкафчики, открывавшиеся тем же способом, что и их коллега, неустанно стороживший изголовье сонной капсулы, разлетались вдребезги лишь от пары могучих ударов тесаков. Две ножки разделочного стола, столкнувшись с разгорячённым носком мясницкого ботинка, согнулись так, будто их в одночасье поразил рахит. Дверца духовки против своей воли покинула отчий дом и была грубо вышвырнута куда-то вглубь полутёмного коридора – места её нового обиталища. Холодильник постигла схожая участь, с тем лишь исключением, что составлять компанию одинокой дверце он отправился целиком. Кто знает, сколько бы ещё продолжался этот погром, если бы прямо посреди жёсткой экзекуции над фотонным зажаривателем Мясник вдруг случайно не расслышал стальной визг какой-то тварины, судя по всему быстро приближавшейся к его обители. Разразившись протяжным неразборчивым ликованием, он прекратил колотить зажариватель о столешницу и вихрем промчался на выход, оставляя за собой липкий след вязкой слюны.

Выскочив наружу, Мясник стал бешено крутить шеей. Под гнётом голодного безумства мир перед глазами превратился в сплошное неразличимое пятно аляповатой расцветки. Сложно было различить хоть что-то. Однако стоило только раздутым ноздрям учуять аромат вожделенного кровавого нектара, взгляд тут же как по струнке устремился в заданном направление. Секунда – и посреди пёстрого пятна чётко вырисовалась громадная тварина, чьё уродливое тело покрывали многочисленные кровоточившие раны. Выпученные глаза Мясника также не оставили без внимания её изорванные крылья, безжизненными лоскутами свисавшие с брюшка, что означало, что ей не удастся скрыться от него в небе. Поросший густой рыжей растительность рот изогнулся в такой жутчайшей ухмылке, которая не присниться и в самом страшном сне. Повторив свой недавний клич, он без колебаний бросился на тварь, крупнее его в несколько десятков раз, размахивая над головой тесаками, словно какой-то дикарь.

Побоище выдалось кошмарным. Округа долгое время содрогалась от чудовищного переплетения тех звуков, которые зародились внутри его кровавого лона. Бешеные гортанные выкрики, срывающиеся в звериное рычание, перемежались отвратительным хлюпаньем срезаемой плоти и мучительной агонией её хозяйки. Когда же к этой инфернальной какофонии примешалось ещё и смачное жадное чавканье, которому позавидовал даже самый заядлый обжора, – происходящее резко перестало укладываться в рамки простого словесного описания. Ведь для того, чтобы передать весь тот ужас, разверзшийся перед глазами невольных зрителей, которые, как выяснилось позже, неотрывно наблюдали за ним, не хватит никаких слов.

– Прекрати, мутант, – отчётливый металлический щелчок оторвал Мясника от пиршества. Он несколько диковато вскинул голову.

Перед ним прямо на брюхе уже мёртвой тварины стояла мрачная персона с надвинутым на лицо капюшоном. В правой руке у неё был серебристый пистолет. Смертоносное дуло прицельно смотрело на его лоб.

– И ты здесь, сучка! – недовольно воскликнули за спиной и тут же добавили: – Да отцепись ты уже наконец, лысый хрен! Сучка!

Игнорируя опасность, Мясник столь же дико обернулся и сощурил глаза, чтобы приструнить расплывшийся мир, не сильно спешивший возвращаться в норму, даже несмотря на утолённый голод. С некоторой заминкой он различил двоих людей, однако похоже его вид сильно напугал их. Парень по девичьи вскрикнул и прямо-таки вжался лицом в спину девушки, которая, в свою очередь, перестала отвешивать тому тумаки и настороженно уставилась на Мясника в ответ.

– Ой-ёй, – неожиданно воскликнул Мясник, разглядев форму Едакса на девушке. – Вы ведь за заказом приехали, не так ли? – миролюбивым тоном поинтересовался он, слезая с туши. Персона, державшая его на прицеле, равнодушно опустила ствол, но с места не шелохнулась.

– Да… – неуверенно ответила девушка, ничуть при этом не ослабляя бдительность.

– Статус хоть смени, сучка! Долго ещё будешь штрафы собирать? – влезла в разговор голограмма, возникшая из её ии.

Повелев голограмме заткнуться в тряпочку, девушка активировала экран устройства поворотом запястья и с горестным вздохом провела двумя пальцами вбок.

Из наружных динамиков зазвучали детские голоса – не иначе как пришло оповещение о прибытии курьера в ресторан. Мясник скривился, чем вновь напугал следившую за ним парочку. Подметив сей факт, он удивился, капитально обтёр тесак, что был меньше покрыт ржавчиной, об штанину, и пристально посмотрел на лезвие.

– Ой-ёй, – ахнул он, глядя на своё страшное отражение, сплошь покрытое кровослизью и присохшими к усам и бороде кусочками плоти. Ещё не до конца сошедшая ухмылка также нагоняла жути. В общем, реакция людей была более чем оправданной.

Искренне извинившись за столь неподобающий вид, Мясник в спешке вытер лицо о край замасленного фартука, после чего, попросив подождать минут пятнадцать, срезал с брюха два круглых мясных ломтя и быстрыми шагами двинулся на кухню, готовить. Но едва он добрался до порога своей обители, как вдруг с неба на неё внезапно пролилась серебристая струя, с шипением обволакивая её стены словно смола. Одновременно с этим позади загорланило чьё-то ии устройство:

– СВИНЦОВЫЕ ОСАДКИ! ВСЕ НЕМЕДЛЕННО БЕГИТЕ В УКРЫТИЕ!