– А что ты со мной сделал? – озвучила она вопрос.
– Я же просто… – безумный старик всхлипнул, – просто защищал тебя, – он мотнул головой на дверь, – от всех их. Ты такая хрупкая. Тебя нельзя было выпускать.
Женя осторожно высвободила руку и прошагала по коридору. Дядя Толя следовал за ней, бормоча неразборчиво. Промелькнувшие годы – девятнадцать лет! – отложили на нем отпечаток, но он не казался одряхлевшим. Он до сих пор мог постоять за себя. И за нее тоже. Защитить от грома, от деревянных быков.
– Разрешишь?
– Конечно! – Судя по выражению лица, дядя Толя думал, что спит и видит сон.
Женя толкнула дверцы, нащупала выключатель. Вспыхнула лампочка. Она пошла по ступенькам, и ступенек было ровно восемь. Подземелье воняло зверьем.
Подвал уменьшился.
«Потому что я выросла», – сказала себе Женя.
Стены покрывали полароидные снимки, восемьдесят девять штук, – по количеству дней, проведенных в плену. Маленькая Женечка смотрела в объектив – изучала чужую, изуродованную жизнью тетку.
Женя поразилась тому, что девочка улыбалась на большинстве фотографий.
В свете лампочки парили пыль и шерстинки.
Кошки гнездились на трубах отопления и под трубами, вылизывались в углах, охотились на блох. Их зеленые глаза наблюдали за гостьей. Рябая животина грациозно выгнула позвоночник и обнюхала Женины туфли. Потерлась о ноги, урча. В коробке из-под обуви пищали шерстяные комочки – потомки сокамерниц Жени.
– Они скучали, – сказал дядя Толя за спиной.
В глубине узкого помещения он соорудил что-то вроде алтаря. Перед еще одной, взятой в рамку, фотографией Жени лежали рисунки котов, крошечные запятые состриженных ногтей и резинка с серебристыми бубенчиками.
Женя взяла резинку и повязала волосы в хвост.
Резкий запах уже не мешал. Так пахла Котья страна. Страна, придуманная для нее одной.
– У тебя можно переночевать? – спросила она, оглядываясь через плечо.
– Да, да, – закивал дядя Толя. Усилия психиатров пропали даром; его подбородок был мокрым от слюны, глаза лучились обожанием. – Я постелю тебе в спальне, маленькая принцесса. А сам посплю на кухне.
– Не стоит. Я хочу спать здесь.
– Хорошо, – прошептал он, – это хорошо.
– Не плачь. – Женя села прямо на пол, и кошки тут же окружили ее, мяукая.
– Я сочинил много новых сказок о Котьей стране. – Дядя Толя потупился и прошептал с надеждой: – Хочешь послушать их?
– Давай позже. Приготовишь мне кашу для начала?
– Кошачью кашку? – спросил он, подмигивая. Крупная слеза сорвалась с ресниц.
– И кошачий чай, – сказала она.
Дядя Толя посеменил вверх по ступенькам. На лестнице он замер и проговорил, уставившись в пол:
– Зря ты уходила.
Женя подняла на руки серо-белого кота и притиснула к себе, уткнулась в слипшуюся шерсть, в доверчивое урчание.
– Зря, – согласилась она.
Умереть как герои
Оксана Заугольная
Костя попробовал пошевелить хотя бы пальцами, но они сильно затекли, и он почти не чувствовал кистей. Щеку неприятно холодил бетонный пол, да и вдыхать нужно было аккуратно, чтобы не втянуть цементную пыль или что похлеще. Не закашляться и не привлечь к себе внимание психопата. Костя всем нутром чувствовал, что этот безумец не ушел далеко. Слишком нестандартная была ситуация для гаденыша, он запаниковал и притащил Костю в свое логово, не убив на месте. Что же, для Кости это был первый и последний шанс доказать, что старая шутка «все, что не убивает нас, совершает большую ошибку» вовсе не шутка.
Хорошо было бы незаметно освободить руки или как-то позвонить в отдел. Конечно, Сашка должен был его потерять и забить тревогу, но тут все зависит от множества факторов: от того, как быстро маньяк избавился от его телефона и до того, как скоро Сашка переборет страх прослыть паникером. Все стажеры проходят через это. Страшно, что засмеют. Страшно, что зря вызовешь подкрепление. Это проходит, разумеется, но в доброй половине случаев только после первого трупа. И Костя очень надеялся, что Сашке для того, чтобы вырасти как специалисту, не понадобится этот труп.
Он замер, услышав шаги в коридоре. Прикрыл глаза, будто все еще в отключке. Голову саднило, и, казалось, она вся мокрая от крови. Подташнивало – сотрясение точно есть. Ерунда, конечно, если удастся отделаться этим.
Шаги затихли, и даже с закрытыми глазами Костя понял, что его похититель остановился рядом с ним. Потом раздался стук, словно рядом что-то поставили. По звуку можно было определить лишь, что это что-то не металлическое.
Жаль, но уловка с закрытыми глазами не сработала. Сильные руки как клещами ухватили Костю за плечи и усадили на табурет. Резко распахнув глаза, Костя уберег свое лицо от пощечины. Маньяк не донес ладонь до его лица и отступил на шаг.
Сейчас Костя мог рассмотреть его как следует, не со спины или в профиль, не издалека и не на фото. И Сашка знал, кого они выслеживают. Так что избежать наказания убийце не удастся. Вопрос лишь в том, будет ли самому Косте холодно или жарко от того, что маньяка возьмут.
Полковник Ферзев всегда говорил: «Как отличить маньяка от обычного убийцы? Мания, мальчики и девочки, заставляет его убивать снова и снова. Так что „серийный маньяк“ – это масло масляное. Если вы поймали маньяка, убившего только одного, то – или вы вовремя успели, или просто не знаете о других жертвах».
Девочек на криминалистику к Ферзеву ходило ровно две. Одна была грузная и высоченная, поговаривали, что она КМС по борьбе и грузность ее не должна обманывать коллег. Вторая же была крошечная блондиночка с тоненьким голоском. Потом первая ушла с криминалистики, но Ферзев приговорку не менял. Впрочем, когда Костя заходил на кафедру последний раз, полковник и к нему одному обратился как «мальчики и девочки».
Костя уставился в бледно-голубые глаза, и в голове словно патефонной иглой по пластинке зацепилось «последний раз, последний раз…» Что за глупости лезут, когда смотришь в лицо маньяка!
Лицо было обычное, кстати, особо ничем не примечательное, что же до равнодушных акульих глаз, так, может, это так для Кости только. Потому что он знал, кто перед ним.
Маньяк ничего не подозревал о мыслях Кости. Он долго вглядывался в лицо своего пленника, а потом заговорил. Голос у него был низкий, чуть хрипловатый и с подсвистом на шипящих. Чем это могло помочь, Костя не знал, но машинально запоминал любую мелочь.
– Старший лейтенант Следственного комитета Константин Алексеевич Плотников. – По голосу маньяка сложно было понять, как он относится к тому, что по его следам шел следователь. Да и по лицу. Казалось, что ему все равно. Просто констатирует факт. А потом неожиданное. – Не нашел при вас комиксов и упоминаний о них. Так что вы любите?
Костя мгновенно вспотел. Вопрос был не из легких.
Полковник Ферзев говорил: «Если вы преследуете маньяка, мальчики и девочки, в самую первую очередь необходимо понять его мотивацию. Без мотивации даже коллекции его отпечатков и номер паспорта не помогут. Потому что вывернется. Маньяки – народ хитрый. И опасный. Не считайте себя самыми умными, мальчики и девочки. Не считайте себя сыщиками из книжек, и все у вас получится при должном терпении».
Терпение у Кости было. Он выслеживал своего первого и, дай бог, не последнего маньяка долго. Непростительно долго. Маньяк успел убить еще. И дело было не в том, что Костя не понял мотивацию, но он понял ее неправильно.
Началось все с Летиной эНВэ. Костя так и звал ее про себя «Летина эНВэ», потому что не хотел переживать за жертву больше, чем нужно. Это было бы непрофессионально и помешало бы расследованию. Об этом их тоже предупреждали. И не только полковник. Все многочисленные судебные психиатры и психологи, которым Костя сдавал зачеты или практики, утверждали, что нельзя принимать близко к сердцу то, с чем придется встречаться.
Но вот парадокс, запомнил Костя только слова Ферзева.
Полковник Ферзев говорил: «Пропускать чужую боль через себя нельзя. Вы должны помнить, что ваша работа такая, если не с бумагами, то с телами. Тела эти уже лишены жизни и страданий и в жалости не нуждаются. Жалеть надо тех, кто может пострадать снова. Не стать роботом, у которого цель только закрыть дело. Не стать депрессивным нытиком, что поливает слезами каждый труп. Вот такой баланс надо соблюдать, мальчики и девочки».
И Костя соблюдал. Костя видел перед собой только объекты и тщательно обрабатывал всю информацию. Чаще побеждал, чем проигрывал, и находил убийц. Это у сыщиков вроде Холмса сплошь интересные загадки, у следователя из следкома все куда проще. Убийства по неосторожности – мало крови, большие гематомы, один, редко два удара; убийства из ревности – много крови или удушение, частое повреждение мягких тканей лица; убийство во время ограбления – единичный огнестрел или удар ножом, чаще в живот; и, наконец, убийства в драке. Множество хаотичных ударов, кровоподтеки и повреждение костной ткани. Костя за годы службы выучил это наизусть. И потому он не мог перестать думать о Летиной. Совсем молодая девочка… Костя с усилием вытащил из памяти формулировку отчета криминалиста, защищаясь ею от своих эмоций. Девятнадцать лет, студентка техникума, при себе был студенческий, так что установили личность быстро, и рюкзак с вещами. Костя для успокоения мысленно перебрал немногочисленные вещи из яркого рюкзачка Летиной. Цепляться за них не хотелось, потому что слишком привлекал сам труп. Почти обнаженное тело – одежду нашли в кустах поблизости, лишь трусики и бюстгальтер с тоненькими кружевными бретельками да огненно-рыжий парик на коротких светлых волосах.